Молчи или умри
Шрифт:
Коев посмотрел на нее с надеждой.
— Вспомни, что он говорил.
— Ты же его знаешь. О себе говорить не любил. Не оправдывался. Только раз-другой заметил, что не поймет, как вся эта путаница вышла. А однажды сказал, что напал на след. «Я, — говорит, — давно уже кое-что подозревал, все надеялся разобраться, что к чему». Главное, как он считал, действовать наверняка. Пуще огня боялся валить на невинного, оказаться на ложном пути…
— И ведь никогда даже словом не обмолвился…
— К чему было говорить? Сетует,
Коев ощутил тяжесть в сердце, даже дыхание сперло. Вот и сестра тоже проговорилась, что, уже будучи прикованным к постели, Старый однажды сказал: «А Марин все никак не соберется навестить меня, конечно, спохватится, приедет, да будет поздно…»
— Уж не обессудь за откровенность. Но, думается, на правах давнишней знакомой…
Марин Коев молчал. Сделалось нестерпимо горько за Старого, за себя, за упущенные годы… Ненке словно передалась его горечь. Она не спускала с него сочувственного взгляда, свойственного ей одной, — мягкого, успокаивающего. Ах, что это был за взгляд, теплый, ласкающий, Коев помнил его, словно вчера все это было.
— Я тебе нравилась, правда? — спросила она вдруг.
Коев смутился.
— Нравилась. Даже очень.
— Но о близости тогда и речи быть не могло.
— Знаю.
— Знаешь, я много раз возвращалась к этой мысли и всегда испытывала стыд.
— Отчего?
— Сама не пойму, Марин. Может от того, что когда-то я не смогла тебя оценить, а ведь из нас всех, пожалуй, единственно ты вышел в люди.
— Брось, не стоит ворошить старое.
— Конечно, но все же.
Марин положил руку ей на плечо.
— Ненка, ты сама понимаешь…
— Увы… Если сможешь, приходи вечером в бар. Будем играть Эллингтона.
Коев пообещал прийти.
Вечерело. Город окутывала чуть заметная мгла. Словно светлячок мигал желтый глаз светофора, а где-то высоко-высоко загорались первые звезды. Интересно, что в Софии он почти никогда не видел звезд. Ни Венеры, ни Большой Медведицы, ни месяца. Когда в последний раз разглядывал он ночное небо? Поди, ни разу после первой встречи с Аней… Так он и не познакомил ее со Старым. Наверняка отец ей понравился бы. Он всех располагал к себе…
Молча слонялись они тогда по мокрым улицам. Аня улыбалась ему, не в состоянии побороть смущение. Они уже давно были знакомы, время от времени встречались. В тот раз они забрели в какой-то незнакомый двор. Коев чувствовал, что страшно устал. К тому же угнетало чувство одиночества. Работы было по горло. Случайно встретив Аню на улице, он пригласил ее прогуляться. А вот теперь, во дворе, со всех сторон загороженном домами, он притянул ее к себе, обнял за плечи и прошептал:
— Знаешь, как давно мне хочется остаться с тобой наедине?
Она подняла на него испытующий взгляд, но не отстранилась.
— А тебе? Тебе? — спрашивал он, все
Она же, не говоря ни слова, вдруг приподнялась на цыпочки, и ее горячие губы обожгли его.
Очнувшись, оба непроизвольно прыснули — они стояли в полузамерзшей луже…
Марин остановился перед желтым зданием старой городской бани. Той самой, куда часто ходил в детстве. Он присел на скамейку. Его обдал запах мыла и влаги. Теперь это была уже прачечная. А бань в городе стало много.
— Ты, часом, не Иванов ли сын?
Старик, незаметно подсевший к Коеву, был маленького роста, сгорбленный под тяжестью прожитых лет, точно так же, как усох и сгорбился его отец. Он опирался на толстенный посох, судя по всему, сделанный собственными руками.
Коев всмотрелся в сморщенное лицо старика.
— Бай Стоян! — воскликнул он. — Прости, не узнал тебя.
— Да и не мудрено, рожа на себя не похожа, — старик захихикал. — А я вот тебя сразу признал: раз глазами в плиту впился, значит, Марин, никто другой…
Какую плиту? Коев огляделся. Ослеп он, что ли, чтоб мемориальную плиту не заметить? Плита мраморная, почти в человеческий рост. На ней надпись выпуклыми золотыми буквами:
Здесь 14 марта 1943 года
погибли геройской смертью коммунисты
ПЕТР ИВАНОВ — ОРЕЛ
СПАС ПЕТРОВ — МОРЯК
Слава героям-борцам!
Старик задумчиво промолвил:
— Своими глазами видел, как их убили. Я того… и в комитете рассказывал. И журналистам. Даже в газете об этом писали…
Коев вспомнил, что действительно читал такой репортаж в местной газете в связи с какой-то годовщиной. Ну конечно же, бай Стоян тогда в бане работал, вот и видел все, что произошло.
— Читал, как же, читал.
Старик не шелохнулся, даже не глянул в сторону Коева.
— Век свой скоротал в этой самой бане. Всякое довелось увидеть за долгую жизнь. Но чтоб среди бела дня на глазах у честного народа людей убивали — такого не видывал… Дело было под вечер, как раз уходить собрался, как вижу — полицейские крадутся. Ну, думаю, облаву устроят. Шагах в десяти от бани углядел Петра и Спаса. Меня словно током пронзило: надо бы им сказать, но как? А тут крики раздались: сдавайтесь, мол! Те за револьверы. И пошла пальба. Я затаился вон там, под акацией, ни живой, ни мертвый. Пули свистят, фью, фью. Свалили их первыми же выстрелами… А потом фургон подъехал и их увезли…