Молодость
Шрифт:
За городом дорога была размешана колесами, точно распахана плугом, в глубоких рытвинах плескалась вода. Лошади спотыкались, обдавая грязью седоков. А вдогонку могучими раскатами неслась песня:
Так пусть же Красная сжимает властно Свой штык мозолистой рукой! И все должны мы неудержимо ИдтиВдруг, заглушая артиллерийский гром и боевую песню, где-то позади тряхнули землю два удара. Мощная взрывная волна качнула ночной мрак и на одно мгновение расплавила его ослепительной вспышкой пламени.
Затем все смолкло. Стало еще темнее на израненной и скользкой дороге…
— Что это? — поднялся на стременах Степан. Второй всадник тоже оглянулся.
— Рвут мосты за спиной обороняющейся армии!
— Мосты?
— Не сомневаюсь Риго-Орловский железнодорожный мост… Ну, прощайте, товарищ. Здесь развилка дорог. Может, увидимся! — крикнул он, сворачивая в темноту. — Моя фамилия Пригожий. А ваша?
— Жердев.
Некоторое время они следили друг за другом по удалявшемуся конскому топоту. Потом ночь плотно легла между ними.
Глава двадцатая
Взрывы мостов услышали и в расположении белых.
Корниловские офицеры, сидя за столом в жарко натопленной избе, занимаемой штабом батальона Гагарина, подняли бокалы цимлянского и громкими криками «ура» приветствовали только что перескочившего фронт и уже успевшего нацепить полковничьи погоны багроволицего Лаурица.
— Господа! — мягким баритоном начал Гагарин и, улыбаясь, повернулся своей тяжелеющей фигурой вполоборота к Лаурицу. — Позвольте мне от имени добровольцев выразить искреннюю радость по поводу благополучного возвращения, как говорится, в лоно свое достойнейшего из офицеров, Игоря Августовича, кому я лично обязан жизнью, а наша доблестная армия — многими успехами. И хотя Игорь Августович сидит теперь в кругу друзей, результаты смелых подвигов его продолжают сказываться там, в тылу красных. Вы слышали два сильных взрыва? Это взлетели на воздух мосты через Оку и Орлик, отрезавшие путь к отступлению противника. Настал час последнего удара на Москву!
Корниловцы осушили бокалы и наполнили их снова. Тогда с ответным тостом встал Лауриц.
— Благодарю вас, господа, я тронут оказанной мне честью. Да, не легко было в Совдепии — признаюсь. К сожалению, там не только мужики, отнявшие наши фольварки и земельные угодья, но и образованные люди взялись за оружие. Есть офицеры, которые преданы красным, и один такой — прапорщик Пригожин — доставил вашему покорному слуге немало беспокойства… И сморщившись от каких-то воспоминаний, добавил: — Впрочем, сражение за Орел, о чем хлопочут большевики, не состоится. Грохот взорванных мостов — сигнал для наступления белой армии. Город защищаться не будет.
Конец речи Лаурица вызвал бурное ликование собравшихся. Кто-то предложил тост за сигнальщика, нанесшего столь ощутительный вред советским войскам.
— Выпьем за здоровье безыменного сигнальщика, — поддержал Гагарин.
Лауриц потер пальцем мясистый нос, хитровато усмехнулся.
— Почему же безыменного? Вы отлично знаете его, Серафим Платонович. Ваш посланец.
— Неужели Ефим Бритяк?
Лауриц утвердительно сомкнул тяжелые
Выпитое вино и сознание своей безопасности располагали к разговору. Вспомнили августовский мятеж, организованный на Орловщине совместно с «левыми» эсерами; вспомнили неудавшуюся попытку связаться с немецкими оккупантами на Украине, разгром восставших волостей, аресты…
Опорожняя бутылки, корниловцы становились шумней. Забушевало откровенное бахвальство. Каждый хотел выглядеть героем. Одни кичились своим участием в «ледяном походе», другие — расправой с пленными коммунистами, третьи обещали еще показать себя.
Между тем генерал, командовавший дивизией, прислал за Лаурицем машину. Корниловцы вылезли из-за стола и, покачиваясь, разошлись в подразделения.
Вскоре Лауриц уже раскладывал на генеральском столе копию плана наступления 55-й дивизии, имевшей задачу атаковать правый фланг корниловцев.
— О! Смелый маневр! — генерал сдерживал смех, вытирая платком толстую шею, набухавшую упругими складками выше затылка. — Здесь указаны маршруты следования и даже место нанесения удара моей дивизии! Кто составлял план?
— Я, ваше превосходительство, совместно с комдивом Станкевичем, — вытянулся Лауриц.
— Он тоже офицер?
— Так точно.
— Надо захватить его живым! Он может пригодиться!
— Боюсь, со Станкевичем ничего не выйдет, ваше превосходительство. Он безвозвратно поражен большевистской проказой. Я был с ним осторожен.
— О да! Вы обязаны были держаться с ним осторожно! — протрубил генерал. — Но здесь не Совдепия! Мы сразу вылечим его проказу!
Это был тот самый генерал, который помешал развитию скандала между Гагариным и прапорщиком Тальниковым на станции Тихорецкой. Крутую грудь его, затянутую в добротный зеленоватого сукна китель, украшал металлический венок на георгиевской ленте — за «ледяной поход».
Генерал слыл храбрецом. Его имя занимало место рядом с именами тех, кто мечтал огнем и кровью возродить старую Россию. Белогвардейская и иностранная пресса баловала его неумолкаемой похвалой. Многие корреспонденты пророчили, что именно он со своими войсками первым ворвется в Москву.
Однако чем больше сокращалось расстояние до Москвы, тем яростнее дралась Красная Армия. Словно боевая пружина, сжимаясь под давлением, она с каждым днем умножала силу удара. И в сердце генерала часто закрадывались странные чувства, отнюдь не похожие на те, которые приписывала ему льстивая пресса. Он стал подозрителен и недоверчив, боясь разом потерять все приобретенное в трудных походах.
Генерал не хотел признаться, что чувство это, так не соответствующее репутации храбреца, зашевелилось в нем с момента прибытия на фронт Ударной группы. Он заметил, что и другие генералы, в том числе верховный главнокомандующий Деникин, скрывают свое истинное настроение.
«Не случайно и Лауриц поспешил переметнуться сюда», — думал генерал, поглядывая на полковника.
О Лаурице он знал давно, имея отношение к агентурной службе, и потому беседа принимала доверительный характер.
— Вы утверждаете, полковник, что, если разгромить пятьдесят пятую, красные не смогут защищать Орел? — спросил генерал, развалясь в кресле.
Лауриц скосил глаза на оперативную карту, лежавшую на другом столе, окинул взглядом синие и красные линии и стрелки, обозначавшие положение фронта.