Молоко волчицы
Шрифт:
Часть IV А ЖЕНА ЕГО ДА ВСЕ ВИНТОВОЧКА
17
«Осматривая укрепления и цитадель, выстроенную на неприступной скале, я не понимал, каким образом мы могли овладеть Карсом» (П у ш к и н А. С. Путешествие в Арзрум).
ВЫНУТЬ ШАШКИ НАГОЛО!
В сорок втором году двери камеры распахнулись и охранник бесстрастно вызвал Спиридона. Повезли в закрытом автомобиле, опять-таки, как важную птицу, одного. Мост был еще цел, но бой уже шел в городе. На мосту машину перевернуло взрывом. Охранники были убиты, шофер тяжело ранен, Спиридон отделался царапинами и легкой контузией. Он дотащил шофера до берега, сунул два нагана в карман и зашагал на восток в родные края.
Поезда и на восток уже не шли. Станции забиты людьми. Составы, составы, составы. Обезумевшие от бомбежек беженцы. Вещи — бери, сколько хочешь. Спиридону приглянулся новый чемодан. Парень в кепке о восьми углах сообщал за тысячу рублей «точно», какой состав пойдет первым. Пронеслась молва, что паровоз резервом, без вагонов, пойдет в сторону Кавказской. Паровоз облепили. Спиридон суетливо влез почти на трубу. Проторчав на горячем железе часа два, кинулся за кучкой умных с виду людей, сумел втиснуться в четырехосный пульман, но вагон загнали в тупик.
Прибывали новые толпы людей на машинах, конях, волах. Места на восток брались с бою. Военный комендант не показывался без усиленного конвоя, отбивающего сотни рук с мандатами и пропусками. Спиридон взял дыню из чьей-то авоськи. Ел, спокойно наблюдая за суматохой с наслаждением освободившегося человека. Спешить ему, собственно, некуда. Кончив дынку принялся за арбуз. Ему теперь все трын-трава.
Со смехом наблюдал, как два рабочих паренька сажали на переполненную товарную платформу старуху грузинку с множеством чемоданов и узлов. Они раскачивали старуху и забрасывали прямо на людей. Ее, как мяч, швыряли обратно. С пятого заброса старуха насмерть вцепилась в чьи-то волосы и осталась. Теперь ей бросали вещи. Один чемодан старухе, другой — себе на тачку. Старуха отчаянно вопила, призывала кару на головы пареньков,
К Спиридону подошел человек в помятом полувоенном костюме, открыл портсигар с «Пушками»:
— Закуривай, браток. Отступаешь?
— Домой иду.
— По ранению?
— По брони.
— Ты с конями умеешь управляться?
— Да, видно, лучше, чем ты.
— Видишь в сквере зеленый фургон, кони серые, скаковые. Садись и езжай. Я их бросаю, а кони — золото. Ты их напои, Сингапур и Певунья, первые призы брали. Там и вещи на фургоне. Хотел армии сдать — отступила. Через час тут будут немцы.
— А чего сам не едешь?
— Много знать будешь — скоро состаришься. Погоняй, да напои!
Спиридон познакомился сначала с Певуньей, охлопал шею Сингапура, напоил пивом — бочка еще не почата, а торговец уже отступил. Погнал весело захмелевших скакунов. На заре отметил: сто двадцать верст за восемь часов — добрые кони. Засыпал им зерна, сам ел мед на брошенных пасеках, спелые кавуны, стрелял колхозных гусей. Передохнув, гнал опять. Возле одного сельсовета группа начальствующих машет: стой! Спиридон показал кнут коням — и село скрылось разом, как в сказке.
Какой-то мотив слышался в мерном цоканье копыт. Много песен знает Спиридон, и этот мотив знакомый, а вот слова вспомнить не может. Остановился в красивой, утопавшей в садах кубанской станице. У колодца попросил ведро у печальной молодайки. Накормила она его пышками со сметаной, молодой картошкой с малосольными огурчиками. Ночью небо багровело — сзади горели города и станции, слышались взрывы. Молодушка всплакнула — хозяин на фронте. Как мог, утешил. Утром оставил ей два чемодана с фургона, не поинтересовавшись, с чем они.
Встречались какие-то старцы. Крестили ездока, советовали свернуть с дороги, «потому как на каждом столбе пять повешенных будет».
— Веревок у них не хватит! — смеялся запыленный ездок.
Добрые кони у Спиридона, а все-таки немецкие танки обогнали его пришлось уступить дорогу и поглубже припрятать наганы. Потом снова шли наши отступающие части. Только что покурил с конным разъездом красноармейцев — и минут через двадцать от той папиросы давал прикуривать немцам — разведчикам. Когда-то воевал и Спиридон. Но так на германской не отступали. Наконец зигзаги линии фронта кончились — Спиридона обгоняли только немцы.
Тяжкий опыт жизни развил в Спиридоне талант сразу сближаться с людьми. Ему верили. В лагерях назначали старшим. Даже коней ему, а не другому предложил незнакомый человек, а когда-то следователь Малахова выбрала именно его в свидетели.
Оружие, мундиры, знамена волновали Спиридона с молодости.
Новая немецкая армия ему знакома. И похоже, что остановить ее невозможно — стальными реками заливали Кавказ тридцать танковых дивизий рейха. Пехоте нашей и казачьей коннице тут делать нечего, тут надо бежать, бежать. Но понятие «немец» для Спиридона всегда означало «враг». По истории он не помнил, чтобы немцы доходили до Кавказского хребта. И, еще не зная для чего, хотелось раздобыть оружие поновее наганов — очень нравился немецкий пистолет-пулемет.
В эту ночь он пировал с бывшими зеками в пустой овчарне на тростниковых матах. Закололи вилами несколько колхозных баранов, раздобылись спиртным. Но Спиридон задерживаться не стал, в звездном свете погнал коней уже знакомыми балками на Юцу. Слова преследующего несколько дней мотива вспомнились — под стук копыт проступила песня времен гражданской войны.
Сигналисты заиграли: «Вынуть шашки наголо!»Три дня в станице и в городе не было никакой власти — наши отступили, немцы обошли.