Монахиня Адель из Ада

Фрэй Анита

— Михал Михалыч, вам письмо!

Репкин схватил конверт дрожащими руками.

— Неужто письмо?! От кого же?

— От одной весьма важной персоны, от военного!

— А-а-а… Кажется я знаю, кто тот военный… Премного благодарен-с!

— Рад служить ветеранам!

Старику не хотелось, вот так сразу, отпускать посыльного, уж двое суток, как ни с кем не балагурил.

— Откуда вам известно моё военное прошлое?

— Не было бы известно, кабы не всё тот же уважаемый военный господин. Он меня напутствовал: «Когда будешь письмо передавать,

обязательно скажи, что ты рад служить ветеранам войны с Наполеоном!»

— А-а-а… Ну, ладно… Ой, погодите, не уходите, погодите, я ведь заплатить вам за труды должен! — спохватился Михал Михалыч.

— Ничего платить не надо-с!

— Сейчас сбегаю в избу, — не унимался Репкин, — принесу вам чего-нибудь поесть!

Посыльный не сдавался.

— Тот человек, который меня к вам направил, заплатил сполна и строго-настрого наказал мне вас насчёт благодарности не тревожить.

— А-а-а… Ну, коли так… А может, переночевать у меня изволите? Время-то позднее!

— Не могу! — ответствовал посыльный. — Мне до утра ещё надо поспеть в две деревни с весьма срочными донесениями!

— Тоже по военной части?

— Угадали! Там живут два отставных офицера, молодых ещё, так им велено явиться для прохождения новой службы в Польше!

— В Польше?

— Ходят упорные слухи, будто в Польше готовится восстание… Ну, всего вам доброго, желаю утешиться письмецом!

— Уж постараюсь! Ступайте с Богом!

Громкая беседа разбудила дремавшую Фросеньку. Она выбежала слишком поздно, не успела расспросить почтаря.

— Тятя! Кто там приходил?

— Посыльный!

— От кого?

— Сейчас прочитаю…

Старик Репкин взял очки, стал читать.

— Поди ж ты! От самого капитана письмо…

У Фросеньки вновь появились сомнения. Гадалка строго-настрого запретила ей общаться с приезжим капитаном, сказала, что тот доведёт её до греха. А тут такое срочное письмо, присланное с нарочным…

Репкин вытащил из кармана трофейный монокль.

— Погоди, дочурка… вот… читаю…

Репкины узнали из письма, что капитан встретил по дороге в Петербург старинного приятеля, у которого ещё больше связей, чем у него самого, и что этот приятель тоже рвётся пристраивать молодых, работящих и храбрых девиц во фрейлины, во дворцовые дамы.

Письмо дышало добротой. Такой внимательной добротой, что Фросенька опять переменила мнение, перестала бояться хромого предводителя ветеранов. Если что, она защитить себя сможет, крепенькая уродилась! И оружием владеет. А капитанчик, тот отнюдь не великан… И потом, она не дура и не чурка деревянная, с которой можно делать всё что угодно. Не гулёна она. И не развратница.

Конечно, за военным гостем могли стоять другие люди, более свирепые. Но зачем она им, такая хитрая да глазастая? Она ж не кисейная барышня. Заметит опасность — сразу уедет к тятеньке!

Фросенька ощутила в себе прозорливость, что-то вроде ясновидения. Вероятнее всего, гадалка мстила ей за молодость и красоту. Завидовала! Может, ей самой

хотелось в Петербург? Ведь на болотах, как известно, жизнь занудная. Точно! Позавидовала старая карга! Фросенька пока ещё не знала, что после её ухода гадалка сразу же и померла, поскользнулась, ударилась виском об угол печи. Сон о блондине, приносящем смерть, оказался в руку.

Глава 11 Приятная дорога

В тот момент, когда шла беседа молодого барина с есаулом Репкина, Фросенька пребывала в радостном настроении. Она мечтала о пирожных! Их, наверное, в Смольном подают четыре раза в день: в завтрак, в обед, в полдник и в ужин! Ну, и, конечно, о царе дверей, о таинственном подземном владыке всё время помышляла. Ей, непосредственно перед отъездом, снился один и тот же красочный сон: симпатичный пузатый дяденька, да такой ласковый, да с такими большими перстнями на пальцах, ловко её танцевать водил, будто пушинку болтал в воздухе! А она всё туфельки теряла… Теряла и теряла… Словно Золушка из французской сказки. Нет, не зря она в Париже родилась. То было хорошее начало. Для чего? Там видно будет… А пока она считала вёрсты до столицы: полустаночки так и мелькали, так и мелькали…

На одном из полустанков подсел к ним в бричку… Капитан! Нашёл-таки время, бросил все остальные дела. Ещё и извинился, добрая душа, что прямо из отцовской избы взять её не смог — дела другие были, устраивал другие судьбы.

Выслушав о Фросенькиных снах, благодетель подтвердил, что царь дверей именно так и выглядит, мол, ему тоже подобные видения случались. Но об этом советовал пока не думать. Думать советовал о предстоящей встрече с государем. Если повезёт, он уже через несколько часов прибудет инкогнито в самую богатую гостиницу Воронежа, для предварительного знакомства с будущими фрейлинами, коих будет несколько — десять-двенадцать.

И то, что Фросеньку, минуя Смольный, могут сразу во фрейлины взять, тоже охотно подтвердил. Смотря, как она себя поведёт. Возраст-то уже солидный, целых шестнадцать лет. Смолянки в этом возрасте вовсю о женихах мечтают, а не об учёбе!..

До гостиницы оставался большой кусок. Была полночь-заполночь, а ещё даже границы города Воронежа не обозначились.

Хоть и трясло в повозке, похожей на карету, а всё же Фросеньке удалось слегка вздремнуть. Время от времени приходя в себя, вспоминая, кто она, где родилась, где всё время потом жила и куда, собственно, ехала теперь.

В полумечте-полудрёме приятно грезилось о мужчинах: то Пётр привидится, то отец, то капитан. То ещё какие-то, совершенно незнакомые, мужчины — все солидного вида, приличные, богатые.

Но лишь удавалось заснуть покрепче, сразу же являлся Пётр Сергеевич. И снова была сладость во всём теле. Наипаче внизу живота. Не рановато ли они расстались с барином? Можно было бы ещё порезвиться, практику приобрести, какую-никакую…

В очередной раз пробудившись, казачка громко вымолвила: «Петя!»