Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII-XV вв.

Рудаков Владимир Николаевич

А. Н. Насонов отрицательно отнесся к возможной зависимости рассказа Лавр. от соответствующего повествования НПЛ: «сравнительно немногие конкретные черты», содержащиеся в Лавр., отсутствуют в НПЛ; не нашел исследователь и «бесспорно общих мест» [117] . А. Н. Насонов поддержал вывод М. Д. Приселкова о том, что не дошедший до нас источник Лавр. (так называемый «Свод 1305 года») в интересующей нас части представлял собой соединение владимирского и ростовского летописных сводов. Однако, по мнению А. Н. Насонова, соединение этих двух источников «Свода 1305 года» произошло не в 1239 году, как полагал М. Д. Приселков, а несколько позднее.

117

Насонов А. Н. История… С. 186.

Во-первых, как считал историк, в основу свода, составленного при князе Ярославе, который долгое время являлся противником Константина, вряд ли мог быть положен «ростовский летописец Константина и его сыновей». Во-вторых, по мнению А. Н. Насонова, свод не мог быть составлен в 1239 году, поскольку «и до 1239 года и после видим в Лавр. сильную ростовскую окраску». Наконец, как заметил исследователь, в угоду идеологической установке свода — «идее братского единения князей» — его составитель существенно подправил изложение ряда статей, что, по мнению А. Н. Насонова, не могло произойти в 1239 году, «когда память о событии была еще свежа». На основании анализа текста, историк пришел к выводу, что включение «ростовского материала» во владимирский великокняжеский свод произошло в 1281 году [118] .

118

На

этот год приходится обрыв в изложении ростовского материала. По мнению А. Н. Насонова, переработка в этот период отвечала определенным идеологическим целям — показать братолюбие князей, вскрыть многочисленные социальные пороки, обличению которых посвящают свои произведения и другие книжники Северо-Восточной Руси (например, Серапион Владимирский, митрополит Кирилл и др.) и пр. См. подр.: Насонов А. Н. Лаврентьевская летопись… С. 449–450. Ср.: Он же. История… С. 193–201.

В. Л. Комарович, высказавший предположение о существовании рязанского и ростовского источников рассказа Лавр., отметил, что «только двумя этими источниками весь рассказ исчерпываться не может» [119] . По мнению исследователя, появление в Лавр. целого ряда известий (и в первую очередь в статье о нашествии Батыя) следует относить к авторскому вкладу «мниха Лаврентия». Подобный вывод исследователь основывал на предположении о неидентичности текста Лавр. тексту недошедшей Тр., которая, в свою очередь, точно передавала текст «Свода 1305 года» — протографа Тр. — Лавр. Как отмечал исследователь, «все распространения, сокращения или замены в Лавр. сравнительно с тем, что читалось о Батыевой рати в Летописце 1305 года, могли быть сделаны только тем, кто этот Летописец в 1377 году собственноручно переписывал, т. е. мнихом Лаврентием. Его авторский вклад в рассказ о Батыевой рати теперь может быть… легко обнаружен» [120] . Однако обнаружение «авторского вклада» Лаврентия оказалось напрямую связанным с реконструкцией недошедшей Тр. Для реконструкции интересующего нас рассказа о нашествии Батыя исследователь предложил воспользоваться текстом Воскресенской летописи (далее — Воскр.).

119

Комарович В. Л. Из наблюдений над Лаврентьевской летописью // ТОДРЛ. Т. 30. Л., 1976. С. 32–33.

120

Комарович В. Л. Лаврентьевская летопись // История русской литературы. Т. 2. Ч. 1. С. 91.

По мнению В. Л. Комаровича, Лаврентий, не будучи современником описываемых событий, был вынужден обращаться к предшествующему летописному материалу, заимствуя оттуда целые выражения для рассказа о событиях Батыева нашествия [121] . Справедливо обратив внимание на этот «литературный прием» составителя рассказа Лавр., В. Л. Комарович, тем не менее, не совсем корректно привлек для анализа Воскр. Как показали исследователи, текст Тр. за 1237–1239 годы восстанавливается на основе Симеоновской летописи (далее — Сим.), из которой необходимо извлечь добавления, попавшие в нее из Московского свода 1479 года [122] . Текст же рассказа о нашествии Батыя, дошедший до нас в Воскр. «…с начала… и до конца… почти слово в слово совпадает с соответствующим текстом… Московского свода 1479 года», в свою очередь передающего текст Софийской первой летописи (далее — СI). Составитель же CI, «комбинируя» свои источники (по мнению А. Н. Насонова, это Лавр., НПЛ, Ипат. — В. Р.), пытался дать наиболее полный, связный, исчерпывающий рассказ» [123] . Отвергая возможность привлечения Воскр. для реконструкции Тр., А. Н. Насонов исходил из признания идентичности текстов Тр. и Лавр. Иначе говоря, по мнению исследователя, текст Лавр. не отличался от текста своего протографа — «Свода 1305 года» и, следовательно, не являлся результатом творчества, «авторского вклада» своего переписчика Лаврентия [124] .

121

Комарович В. Л. Лаврентьевская летопись. С. 90–96. Ср.: Он же. Из наблюдений… С. 33–40.

122

См. напр.: Насонов А. Н. История… С. 181.

123

Насонов А. Н. Лаврентьевская летопись… С. 439–442; Он же. История… С. 180–184. С этим выводом А. И. Насонова согласен и Г. М. Прохоров (см.: Прохоров Г. М. Повесть о Батыевом нашествии… С. 86).

124

Насонов А. Н. История… С. 181.

Иного мнения придерживается Г. М. Прохоров, который на основании кодикологического анализа Лаврентьевского списка 1377 года пришел к выводу о том, что создатели рукописи в значительной степени переделывали имевшийся у них текст, причем эти переделки были связаны «именно с татарской темой». Вслед за В. Л. Комаровичем исследователь полагает, что «Повесть о Батыевом нашествии» явилась произведением «в какой-то мере писцов 1377 г.» [125] . Однако, в отличие от своего предшественника, который не признавал сходства рассказов о нашествии в Лавр. и Тр., Г. М. Прохоров полагает, что «Повесть о Батыевой рати в обеих летописях имеет один и тот же облик» [126] . Как пишет исследователь, «если общий с Тр. текст Лавр. — плод какой-то работы 1377 года, то Тр. опирается (непосредственно или через какое-то промежуточное звено) на саму Лавр.». Таким образом, вопреки устоявшимся в науке представлениям об истории летописания, Г. М. Прохоров предположил, что «эта Повесть попала в Тр. из Лавр. (а не из «Свода 1305 г.»), т. е. одним из источников Тр. была Лавр. (рукопись 1377 года или более поздние — но не более ранние! — списки)» [127] .

125

Прохоров Г. М. Повесть о Батыевом нашествии… С. 77.

126

Прохоров Г. М. Кодикологический анализ Лаврентьевской летописи // ВИД. Т. 4. Л., 1972. С. 104.

127

Прохоров Г. М. Кодикологический анализ… С. 79–80, 104.

Кроме того, Г. М. Прохоров подсчитал заимствования и обнаружил в Повести целый ряд «вкраплений» из предшествующего летописного текста (по подсчетам исследователя, текст содержит по крайней мере 33 «разновеликих вкрапления», мозаика из которых «составляет примерно треть объема повести» [128] ). По мнению Г. М. Прохорова, использование составителем статьи предшествующего летописного материала, отсутствие у него собственных деталей описания является еще одним свидетельством в пользу позднего происхождения текста. Необходимость существенной правки текста, произведенной в 1377 году, Г. М. Прохоров объясняет стремлением заказчиков Лаврентия — нижегородско-суздальского князя Дмитрия Константиновича и епископа Дионисия — «дать читателю исторические примеры мужественной, вероисповедно-непримиримой борьбы христиан-русских

с иноверцами-татарами» [129] . Появление таких «примеров» в эпоху Куликовской битвы, по мнению Г. М. Прохорова, отражало объективную потребность времени «побороть уже почти стопятидесятилетний страх», поскольку «боящиеся не могли бы победить на Куликовом поле» [130] .

128

Случаи заимствования приведены Г. М. Прохоровым (см.: Прохоров Г. М. Повесть о Батыевом нашествии… С. 78–83).

129

Там же. С. 91.

130

Там же. С. 94.

Я. С. Лурье подверг обоснованной критике выводы Г. М. Прохорова о происхождении текста Повести в составе Лавр. Во-первых, исследователь усомнился в возможности того, что составители Лавр. «в спешке», как полагает Г. М. Прохоров, оставили без внимания события практически всего XIV века (с 1305 по 1377 год), а особенно события, связанные с Нижегородско-Суздальским княжеством. Во-вторых, Я. С. Лурье поставил под сомнение предложенную Г. М. Прохоровым схему взаимозависимости Тр. — Лавр., отметив, что «зависимость Тр. (а вслед за ней и почти всего общерусского летописания) от списка 1377 г. не может быть доказана только на основе кодикологического исследования Лаврентьевского списка и анализа рассказа 1237–1240 гг. Здесь необходимо развернутое текстологическое доказательство» [131] .

131

Развернутая аргументация Я. С. Лурье, см.: Лурье Я. С. Лаврентьевская летопись свод начала XIV века // ТОДРЛ. Т. 29. Л., 1974. С. 54–62.

Настаивая на совпадении текстов Лавр. и Тр., Я. С. Лурье вместе с тем не исключил позднего времени появления рассказа о нашествии Батыя [132] . По мнению исследователя, вероятнее всего, этот рассказ, имеющий двойственное — владимирское и ростовское происхождение — появился в период княжения Михаила Ярославича Тверского в 1305 году, когда и был составлен летописный свод — протограф Лавр. — Тр. [133]

«Повесть о нашествии Батыя» в составе Ипат., судя по всему, представляет собой компиляцию из вкраплений летописного текста, различающихся по времени и месту возникновения, а следовательно, по степени полноты и точности передаваемой информации. С одной стороны, текст Ипат. передает впечатления южнорусского книжника [134] . С другой стороны, статья Ипат. подробно повествует о событиях, произошедших вдалеке от Южной Руси — в землях русского Северо-Востока [135] .

132

По мнению Я. С. Лурье, «построение рассказа о событиях 1237–1240 годов не предрешает вопроса его датировки. Рассказ о нашествии мог быть составлен и в 1239 г., как предполагал М. Д. Приселков, и в 1281 году, как думал А. Н. Насонов, и еще позже…». См.: Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976. С. 32.

133

Лурье Я. С. Лаврентьевская летопись… С. 66–67. Ср.: Прохоров Г. М. Летопись Лаврентьевская // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. С. 244. По мнению Я. С. Лурье, «именно с Михаила Ярославича начинается трудная и героическая борьба с полновластием татарских ханов, которую вела в XIV в. Тверь». С этой точкой зрения согласны и новейшие исследователи Повести — А. Ю. Бородихин и В. А. Кучкин (ср.: Лурье Я. С. Общерусские летописи… С. 35–36; Бородихин А. Ю. Цикл повестей… Дис…. С. 12; Кучкин В. А. Монголо-татарское иго… С. 44). В другом месте Я. С. Лурье высказался более определенно о времени появления Повести: рассказ Лавр. о нашествии Батыя «не мог быть составлен позже 1305 года». См.: Лурье Я. С. Примечания // М. Д. Приселков История… С. 268–269. Прим. 86.

134

См., напр.: Кучкин В. А. Монголо-татарское иго… С. 17. По мнению Дж. Феннела, Ипат. «последовательно отражает один из южнорусских источников, ей недостает подробностей, местами она туманна, неточна, путана и содержит лишь несколько фрагментов дополнительных сведений, происходящих, вероятно, из устных легенд, бытовавших в южной Руси в эпоху после нашествия» (см.: Феннел Дж. Кризис… С. 118).

135

Это рассказы о «рязанском эпизоде» нашествия, об осаде Владимира-на-Клязьме, Суздаля, Козельска, о событиях на Сити и пр. См.: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 778–781.

По мнению А. Ю. Бородихина, одним из источников (рассказа Ипат.) был т. н. «Владимирский свод великого князя Ярослава Всеволодовича», к информации которого составитель Ипат. прибегнул еще до того, как владимирское летописание оказалось соединенным с ростовским [136] .

А. Ю. Бородихин считает рассказ Ипат. «самой ранней из дошедших до нас редакций повествования о нашествии Батыя»: по мнению исследователя, «поразительная осведомленность автора-составителя в деталях описываемых событий заставляет видеть в нем современника». На основании анализа упоминаемых в тексте Повести имен татарских воевод, а также находящейся там информации о смерти «Угетай-каана» А. Ю. Бородихин предлагает датировать произведение 1245–1249 годами [137] . Указанная датировка в принципе совпадает с датировкой текста «Летописца Даниила Галицкого» (в Ипат. за 1201–1250 годы), предложенной А. Н. Ужанковым. Как установил А. Н. Ужанков, работа над указанной частью летописного свода была завершена в начале 1247 года [138] .

136

Бородихин А. Ю. Цикл повестей… Дис…. С. 114.

137

Бородихин А. Ю. Цикл повестей… Дис…. С. 64. Ср.: Он же. Цикл повестей о нашествии Батыя в летописях и летописно-хронографических сводах XIV-XVII вв.: Автореф. дис…. канд. ист. наук. Новосибирск, 1989. С. 11 (далее — Бородихин А. Ю. Цикл повестей… АКД).

138

Ужанков А. Н. «Летописец Даниила Галицкого»: редакции, время создания // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 1. М., 1989. С. 274. Исследователь, независимо от А. Ю. Бородихина, также использует упомянутые имена татарских воевод для датировки текста (см.: Там же. С. 270).

Таким образом, мы исходим из того, что все три ранних рассказа о нашествии Батыя появились в рамках летописных сводов самое позднее к началу XIV века. Впрочем, если время создания Повести в составе Ипат. может быть установлено весьма точно (середина XIII века), то относительно времени появления рассказов НПЛ и Лавр. единого мнения в науке не существует.

Вероятнее всего, повествования о нашествии Батыя, дошедшие до нас в составе указанных летописей, действительно не синхронны описываемым событиям — судя по всему, эти рассказы появились во второй половине XIII — начале XIV века. Однако для целей нашего исследования считаем возможным ограничиться такой — достаточно приблизительной — датировкой разбираемых текстов. Судя по всему, рассказы НПЛ и Лавр. действительно отражают впечатления не современников событий, а их ближайших потомков. Последние, описывая события не по «горячим следам», а на некотором временном расстоянии, тем не менее использовали более ранние свидетельства, комбинируя и переосмысливая их, дополняя рассказы своих предшественников собственным видением произошедшего.