Моника 2 часть
Шрифт:
– Признайся и прокричи, чтобы спасти невинную Монику, которой ты пожертвовала!
– Нет, это не так. Не так! Но она моя сестра. Хуан безжалостный!
– Ни к чему милосердие, если она любит его.
– Он не умеет любить!
– Откуда ты знаешь? Как ты его узнала? С каких пор знакома с ним? Отвечай!
– Оставь меня! Мне больно! Отпусти, Ренато! Я позову на помощь! Закачу скандал!
– Ты уже скандалишь! Кричи, если хочешь, зови на помощь! Никто не придет. Никто! Ты одна со мной и расскажешь всю правду, а потом заплатишь за свой позор.
– На помощь! – отчаянно закричала Айме. – Он убьет меня!
Кто-то пришел на крики и застучал в дверь. Вне себя, Ренато крикнул назойливому посетителю:
– Ничего не происходит! Проваливайте куда-нибудь!
– Открой, Ренато! Быстро! Открой мне! – за дверью послышался властный голос Софии.
Руки Ренато отпустили Айме, и та свалилась на диван. Затем неверными шагами направился к двери, повернул ключ, и мать свободно шагнула вперед:
– Что случилось, Ренато?
Она подошла к сыну, глядя на него с тревогой, с жгучим вопросом в глазах, и видела только суровую жестокость в глазах сына, неясное мучение, отчаянную борьбу за правду. Благородное лицо дамы сурово повернулось к нему, и Ренато отступил, пряча взгляд. Заметив это, ухватившись за единственную возможность спасения, Айме подбежала к матери мужа:
– Ренато пил весь вечер! Как сумасшедший! Заставляет в чем-то признаваться. Оскорбляет, скверно обращается, говорит что-то непонятное. Заставляет признаться в чем-то, но мне нечего сказать. Нечего, нечего! Мне нечего сказать!
Она бросилась в объятия дамы, которая ее не оттолкнула, и всхлипывала, спрятав лицо у нее на груди. Молодое тело подрагивало, взгляды матери и сына скрестились. Взгляд Софии горячо вопрошал, а ответом Ренато послужило лишь горькое выражение побежденного; и она уже спокойней вздохнула:
– Боюсь, все мы немного не в себе. Случилось много неприятного. Еще я узнала, что Каталина, не попрощавшись, уехала в Сен-Пьер. Она взяла карету, приготовленную для молодоженов, и поехала почти вслед за ними. В определенной степени, эта затея неплохая. Полагаю, это тебя успокоит, Айме, и тебя, Ренато. Бедняжка не могла спокойно отдать дочь Хуану Дьяволу.
– Она сама ее вручила! – живо исправил Ренато.
– Конечно, сынок, но волнение матери естественно, как и волнение сестры.
София оглядела на сына, пробежала взглядом по просторной спальне, неряшливой и беспорядочной, задерживаясь на столике со спиртным, и повернулась к лицу молодого Д'Отремон, упрекая:
– Вижу, ты действительно много выпил, Ренато. Тебе лучше привести себя в порядок и успокоиться, и ты тоже успокойся, Айме. Больше не плачь. Ничего не случится. Нет роз без шипов, нет неба без бури. Не нужно придавать значение ссорам молодоженов. Боюсь, мы ничего не можем поделать. Пойдем в мою комнату, Айме.
«Люцифер» почти сменил курс, вышел с рейда через узкий пролив и набирал скорость, проскакивая меж подводных камней, бросая вызов свободным стихиям. Хуан уверенно держал штурвал, яркий луч молнии осветил его с ног до головы. Буря стихла, далекий берег остался позади. Среди мачт продвигалась маленькая и темная фигурка, наклоняясь от резких кренов корабля.
– Капитан, там новая хозяйка?
– Да, Колибри, там за дверью, – кивнул Хуан, явно в дурном настроении. – Женщины мешают на палубе, когда буря. Ладно, они мешают всегда, а когда буря, тем более. Помни об этом, когда станешь управлять кораблем.
– Но хозяйка, капитан.
– Скажи Сегундо, чтобы следил за языком!
– Вы не позволите мне взглянуть на нее, капитан? Позаботиться о ней? Да, дорогой капитан, дайте мне зайти. Ради вашей матери…
Умоляя, Колибри обнял ногу Хуана, и на миг мужественная голова наклонилась и посмотрела на мальчика, в чьих глазах блестели слезы. Затем он посмотрел на туманный темный горизонт с нависшими облаками, на море, поднимавшееся над горами. Яростно лил дождь; весь этот варварский спектакль бури едва освещался бледной вспышкой двух отдаленных молний. Хрупкое судно скрипело, содрогалось от киля до верха бизань-мачты, сопротивляясь бури, погружаясь, как нож, в соленую плоть моря. Точно также сердце Хуана Дьявола чувствовало и сопротивлялось всем стихиям, обществу, жизни. Как горькая пена хлестала по губам, так горечь просачивалась из души; как над кораблем довлела опасность, так и над ним довлели напряженные мысли и намерения. Он ненавидел и хотел ненавидеть еще больше; его душила ярость, и он хотел, чтобы ярость стала глубже, как воды океана. Он хотел сделать ненависть бесконечной и вознести ее также высоко, как ненависть этого мира отвергала его. Колени ощущали горячее дыхание негритенка, сознания достиг наивный и умоляющий голос, как и образ белой женщины, которая лежала, как мертвая, на досках, такая беззащитная и несчастная, как и этот мальчишка, чьей жизнью от мог распорядиться одним словом; сочувствуя и одновременно сердясь, он сказал:
– Возьми ключи, заходи и оставь меня в покое!
Маленькие ручки сначала робко прикоснулись к горячим рукам, изнуренным лихорадкой, лежащим вдоль неподвижного тела, и тревожно задрожали. Взгляд Колибри пробежал по тонкой обморочной фигуре. Большие глаза изучали фиолетовые круги под глазами с густыми ресницами. Приоткрывшиеся иссохшие губы прерывисто дышали.
– Хозяйка, сеньорита Моника. Вам плохо? Очень плохо? У вас болит голова?
– Нет, не трогай меня. Убей меня, убей! – бредила Моника, слабо двигаясь и жалобно стонала: – Нет, только не это. Отпусти меня, отпусти. Оставь меня! – Слабое тело отчаянно двигалось и руки простерлись в воздух, отталкивая воображаемое тело. – Сначала я умру, сначала умру! Сначала убей меня! Нет, нет! Нет, о…
Вся она крутилась, будто боролась; руки отчаянно сопротивлялись, терзая темное платье. Колибри, ужаснувшись, подошел к двери, куда вошла крепкая мужская фигура, и взволнованно объяснил:
– Она больна, капитан. Ей плохо. Да, капитан, да. Именно так. У нее лихорадка, чума, болезнь. Наверно она подхватила тропическую лихорадку в хижинах. Скверно, что она лечила!
– О чем ты говоришь?
– У нее то же, что у тех больных. Они также двигались и кричали. И она умрет, как те люди. Доктор сказал, что лихорадка сжигает кровь.
– Что ты знаешь, шарлатан? – сердито возразил Хуан.
– Я знаю, капитан! Я ходил с ней туда и помогал. Они точно также лежали, с таким же лицом, и говорили, как безумные. И эта дрожь. Посмотрите! Посмотрите!
Хуан медленно приблизился. Нахмурив брови, он смотрел на красивое и дрожащее тело женщины. Ее лицо каждую секунду менялось, с губ слетали слова навязчивой идеи:
– Нет, я не буду твоей. Не буду, даже если убьешь меня! Убей, сначала убей меня, убей сразу, Хуан Дьявол! Злой! Бог тебя накажет. Должен наказать!