Монмартрская сирота
Шрифт:
Добрая женщина заплакала от радости, увидев свою молодую госпожу; Элиза бросилась к ней в объятия и тоже залилась безудержными слезами: ведь в привычной обстановке не было обожаемых родителей.
Несмотря на свою твердость, девушка не могла смотреть без слез на эти большие комнаты, которые не оживлялись уже горячей речью ее отца, нежной, меланхолической улыбкой ее матери и беспрестанными шутками вечно веселого и счастливого Жо.
Сердце ее разрывалось на части, когда она остановилась у дверей спальни,
— Папа, мой дорогой папа, — шептала она, — и ты, моя ненаглядная мать, где вы теперь? Вы оплакиваете свою бедную Элизу… О, я найду вас… Я вырву вас из рук злодеев.
Грустные, печальные дни потекли для обитателей ранчо Монмартр.
Несмотря на упорные розыски — ковбои и индейцы не щадили сил, о супругах Дэрош не было никаких известий.
Ни малейшего следа! Ни ничтожнейшего указания!
Чтобы предупредить новое, ожидавшееся со дня на день нападение на ферму, целый индейский отряд поселился рядом с Монмартром.
Красная Лилия, жена Черного Орла, привела сюда всех своих братьев и родственников, которые жили в команчской деревне, и они представляли для Элизы самый надежный охранный гарнизон.
Ковбои снова принялись за свой тяжкий труд, ибо стада нуждались в постоянном уходе.
Стальное Тело с обычной для него любезностью предложил молодой владетельнице фермы поручить ему заботиться об ее огромных пастбищах.
Со слезами на глазах приняла Элиза его предложение.
— О, сколько вы уже для меня сделали! Как я вам благодарна! — воскликнула она.
Он поспешил ее прервать, уверяя, что для него величайшее счастье — посвятить ее благополучию всю свою жизнь. Он сказал это просто, без рисовки и тех преувеличений, присущих героям романов или вздыхателям. Он был привязан к ней, как истинный друг, любезен, как хорошо воспитанный человек, и откосился к ней с той трогательной заботливостью, с какой обычно сильные люди относятся к слабым созданиям.
Друг его, Жако Канадец, тоже поселился на ранчо Монмартр.
Это было вполне естественно: он никогда не разлучался с индейским племенем, которое считало его своим приемышем и привязалось к нему как к родному.
Жако был спокойный малый, которого почти ничто в мире не способно было вывести из себя. Он отличался силой бизона, неподражаемо стрелял из ружья и не был лишен известной дозы хитрости, унаследовав вместе с акцентом и гигантским ростом это качество от предков, которые издавна поселились в Канаде.
При этом он, как и все канадцы, был крайне религиозен и догматичен.
Последнее не раз было причиной легких разладов между ним и Колибри, которую он тщетно пытался обратить в свою веру.
— Послушайте, мадемуазель Колибри, — говорил он, — нет ничего хуже, как
— Вы, значит, находите меня гадкой? — спрашивала она.
— Боже сохрани! Вы самое милое существо не только в нашей пустыне, но и на всем свете.
— В таком случае, зачем же вы…
— Вам ведь известно, что я родом из прихода святого Бонифация, что близ Виннипега… На всем земном шаре нет более католической местности, чем наша! Что сказали бы наши старики, если бы я попросил у них разрешения вступить в брак с еретичкой…
— Тогда, мой дорогой Жако, не женитесь на мне!
— Но ведь мы уже обручены!
— Ну так не будем обручены!
— Я согласен скорей тысячу раз умереть… Я вас люблю… и не на словах только… Стоит вам пожелать, и я готов пожертвовать всем… Дать себя привязать к столбу пыток… Позволить снять с себя скальп…
— Зачем же тогда вы мучаете меня своими приставаниями, чтоб я шла скучать на проповеди вашего ксендза?
— Нехорошо жить без религии. Мне хочется, чтоб у вас был какой-нибудь культ.
— Но ведь он у меня есть. Разве я не обожаю лучезарное солнце, лучи которого лелеют наши прерии и дают жизнь моим любимым цветам! Разве я не преклоняюсь перед природой с ее огромными девственными лесами; птицами, увеселяющими своим пением мою жизнь; насекомыми, которые кажутся мне живыми цветами! Разве я не восторгаюсь бесконечной ширью голубого неба и мерцающими на нем звездами… Нашими озерами… нашими реками… водопадами! Разве я не боготворю безграничную свободу, которую не променяю ни на какие проповеди!
Так они обычно спорили до тех пор, пока Жако, побежденный, не садился в отчаянии на коня и, опустив поводок, подолгу бесцельно бродил по полям.
Глядя на него, можно было вообразить, что человек этот решается на какой-нибудь отчаянный шаг.
Ничуть не бывало.
К вечеру он спокойно возвращался домой с огромным букетом самых красивых и редких цветов и преподносил их уже давно поджидавшей его Колибри, которая делала при этом вид, будто встретилась с ним случайно у ворот фермы.
— Простите, мадемуазель Колибри, что я доставил вам столько неприятностей, — каялся Жако.
В знак примирения она дружески протягивала ему руку, и размолвка забывалась до нового спора.
ГЛАВА XVI
Между Элизой и Стальным Телом устанавливались все более и более тесные отношения, не переходившие, однако, границ дружбы.
Тысячи мелочей сближали их ежечасно, и, сами того не замечая, они стали почти необходимы друг другу.