Морально испорченная
Шрифт:
Умер.
Осложнения травмы головы.
Это правда.
Я не могу это переварить…
Я сижу на полу своей квартиры, уставившись на стены, и кажется, что прошла целая вечность. Вспышки Адриана проникают в мое сознание. Сначала все происходит медленно, как трещина в плотине. Но постепенно меня затапливает до краев, и я ничего не могу с этим поделать, когда мои несуществующие эмоции выплескиваются наружу.
— Нет! — кричу я, швыряя телефон в стену. Я хватаю все, что находится ближе всего ко мне, и бросаю, разбивая
Не в силах больше стоять там ни минуты, я хватаю пальто и направляюсь в клуб Андропова.
Я не могу с этим справиться. Это слишком много… чувств.
?
Как только я вхожу в клуб, я бегу к бару и заказываю целую бутылку водки. Бармен и глазом не моргнул, поставил передо мной бутылку вместе с рюмкой.
Я наливаю первую рюмку и выпиваю ее. Потом вторую. Потом третью. В какой-то момент я сбиваюсь со счета.
Один из приятелей Пахана, Николай, замечает меня и направляется ко мне.
— Артемида. — Его взгляд переходит на бутылку водки, и он хмурит брови. — Тяжелая ночь?
— Можно и так сказать. — У меня заплетается язык.
— Пойдем потанцуем. — Он тянет меня за руки и ведет на танцпол. Я не знаю, что я делаю, мои конечности просто двигаются. Я думала, что алкоголь поможет притупить боль. Не помогает.
— Прекрати это! — кричу я, прижимая руки к ушам. — Пожалуйста, пусть все прекратится.
Николай наклоняет голову и изучает меня, медленно выуживает бумажник, что-то из него доставая. Похоже на маленькие таблетки.
— Хочешь? — Я пытаюсь прищурить глаза, чтобы увидеть, что он мне показывает, но все расплывается.
— Что это?
— ЛСД36.
— Это заглушит боль?
— Может. — Ему больше ничего не нужно говорить. Я выхватываю таблетку из его руки и кладу ее в рот.
Мы продолжаем танцевать еще немного, и я начинаю чувствовать себя неважно. Я больше не чувствую своих конечностей.
Мне нужно идти домой.
Не знаю, как я покидаю клуб, как иду до дома и как я вообще узнаю, где находится дом. У меня очень мало моментов осознания.
Я просто знаю, что в какой-то момент я вернулась домой. Я падаю на кровать и открываю глаза. Начинаю видеть голубое кружево, покрывающее стены. Оно настолько меня заинтриговало, что я начинаю прослеживать замысловатый узор от одного конца стены к другому. Мой палец рисует в воздухе форму, и я улыбаюсь от глупости того что делаю. Если бы только Адриан был жив.
Прослеживая кружевную нить, я внезапно останавливаюсь, почувствовав что-то мягкое на кончике пальца. Я хмурюсь. Я нажимаю один раз. Так мягко. Я нажимаю снова. И снова. Пока что-то не схватило мой палец.
—
Адриан… ангел.
— Ты ангел, — говорю ему я и тянусь руками к его лицу, пытаясь почувствовать его в последний раз, даже если это происходит под воздействием психоделиков.
— У тебя есть крылья. — Я указываю на белый, почти нематериальный контур на его спине.
— Би? Что с тобой? — Его голос обеспокоен, он нахмуривает брови.
— Я разговариваю с ангелом, — продолжаю я.
Я прыгаю на него и прижимаю его к своей груди, бормоча:
— Мой ангел.
Это последнее, что я помню.
?
Я слегка потягиваюсь и громко стону. Что это за похмелье? Клянусь, мне никогда в жизни не было так плохо от алкоголя. Но тут я вдруг вспоминаю таблетки Николая.
Черт… И тут хлынули новые воспоминания. А вместе с ними и слезы.
Черт! Черт! Черт!
Я сжимают простыни на кровати, и пытаюсь сделать глубокий вдох. Когда мне это удается, я шмыгаю носом, чувствуя запах еды. Еды? В моей квартире нет никакой еды.
Я распахиваю глаза и вскакиваю с кровати. Что, если кто-то вошел в дом, пока я была в отключке? Я беру пистолет, который всегда прячу под подушкой, и иду на кухню. Там я замечаю что-то, что заставляет меня просто выронить оружие.
У меня всё еще галлюцинации?
Адриан на моей кухне, в фартуке, и готовит панкейки.
— Вот ты где. — Он поворачивается и улыбается мне. Малли кружит вокруг его ног, изящно вылизывая лапы и мурлыча.
Не задумываясь я прыгаю на него и обнимаю.
— Ты не умер? — спрашиваю я, осыпая поцелуями его лицо.
— Нет, — говорит он, забавляясь. — Теодор Гастингс мертв. Адриан Барнетт очень даже жив. — Мне требуется целая минута, чтобы осмыслить его слова. Но когда меня осеняет понимание, я отталкиваю его и, схватив со стола воздушные панкейки, бросаю их в него.
— Ты заставил меня поверить, что ты мертв, придурок? — требую я, и он скрещивает руки.
— А ты заставила меня поверить, что ты просто друг с работы. — Он поднимает на меня бровь.
Хорошо, да, я так и сделала.
— Когда ты вспомнил?
— Вскоре после того, как ты ушла, — признает он, и я начинаю злиться еще больше.
— И ты ждал до сих пор, чтобы явится?
— Видите ли, мисс, это вы меня бросили, — возмущенно говорит он.
— Только потому, что я думала, что ты никогда не вспомнишь, и я хотела, чтобы ты никогда не вспоминал некоторые вещи, — я пытаюсь защищаться. Мне также приходится добавить.