Морально испорченная
Шрифт:
Я даже не могу видеть, что они делают, так как все они окружили его кровать.
— Здравствуйте, я доктор Эванс, ваш лечащий врач. Можете назвать свое имя? — задает вопрос доктор.
— Я… Теодор… Гастингс, — слышу я голос Адриана в ответ. Он… очнулся? Я даже не могу контролировать себя и делаю шаг к нему.
— Вы помните, что произошло? — спрашивает доктор.
— Нет.
— Вам выстрелили в голову. Последние две недели вы были в коме. Что последнее вы помните?
Хотя врач и медсестры все еще
— Я был на встрече с мэром… мы обсуждали… — Он останавливается и хмурится. — Я не помню.
— Это совершенно нормально. Не волнуйтесь. Вы получили серьезную травму мозга. Это вполне нормально, что вы чувствуете себя растерянным и некоторые воспоминания кажутся нечеткими, — заверяет Адриана доктор, прежде чем наконец заметить меня.
— Миссис Гастингс. Как вы видите, он все еще растерян. Но он очнулся, так что это хорошая новость. Гораздо лучше, чем мы ожидали. Мы продолжим проводить некоторые тесты, чтобы убедиться, что все в порядке, — объясняет мне доктор, и я вижу, что Адриан выглядит еще более сконфуженным при упоминании моего имени.
— Тео, — делая шаг к нему, говорю я, используя его официальное имя, поскольку вокруг все еще есть люди.
Склонив голову набок он смотрит на меня с секунду.
— Кто вы? — наконец спрашивает он. Мои глаза расширяются от его вопроса.
— Доктор? — зову я в панике. Он не помнит меня?
Доктор Эванс уже собирался покинуть комнату, когда услышал этот разговор. Он возвращается к Адриану и снова спрашивает его.
— Мистер Гастингс, какое сегодня число?
— Вы сказали, что я был в коме две недели? Тогда это должно быть… 20 сентября? — Отвечает он с надеждой.
— А год?
— 2010.
— Мистер Гастингс, мне нужно, чтобы вы были спокойны. Сейчас 2020 год. Кажется, вы не помните последние десять лет.
Доктор смотрит на меня и качает головой, предлагая мне выйти.
— Вы сказали, что он только растерянный, — говорю я, когда мы выходим из палаты.
— Потеря памяти может случиться. У него была повреждена височная часть, и поэтому амнезия не редкость.
— Когда он вспомнит?
— Этого я не могу сказать. Может быть завтра, через два месяця или…
— Никогда, — я заканчиваю его предложение. Он смотрит на меня с гримасой, но кивает.
— Мне жаль, — говорит он, до того как покинуть меня.
Я прижимаюсь к стене, все мои страхи материализовались. Он жив… но он не помнит меня. Семь лет совместных воспоминаний… просто исчезли.
Что, если он никогда не вспомнит меня?
Что если…
Но разве это не лучше для него? Не помнить? Он не узнает о предательстве своего друга… он не узнает своего настоящего происхождения… и он не узнает меня.
Но что толку от того, что он знает меня? Я только лгала ему
Разве ему не было бы лучше без всего этого?
Есть еще мой отец, — не то чтобы я хотела считать его таковым — который убил его родителей. Сможет ли он вообще смотреть на меня, не вспоминая эту вопиющую деталь?
Признаюсь, я размышляла об этом с тех пор, как впервые увидела его, беспомощно лежащего на больничной койке.
У меня было две долгих недели, чтобы подумать о нашей совместной жизни. Четырнадцать дней, за которые я осознала, насколько сильно зависело мое счастье от Адриана.
Он был моим, и это делало меня счастливой.
Но быть моим, влекло за собой последствия… бесчисленная опасность.
Одно решение, и я смогу подарить ему совершенно новую жизнь. Жизнь, в которой он не будет жить ради мести. Жизнь, которой он сможет наслаждаться.
Без меня.
Возможно, это знак. Знак того, что я должна наконец отпустить его.
Я скольжу вниз по стенке, закрывая рот рукой, чтобы скрыть рыдания.
Целая жизнь без моего Адриана. Смогу ли я сделать это? Наверное, нет, но ради него я попытаюсь.
Он заслуживает быть счастливым.
У меня есть семь лет воспоминаний, которых хватит на всю жизнь.
А у него — чистый лист.
Как только я приняла решение, я знала, что нужно делать. И я должна была сделать это быстро, пока не потеряла решимость.
После того, как все медсестры уходят, я направляюсь внутрь, натянув свою лучшую улыбку.
— Кто вы? — снова спрашивает он, увидев меня. Я ожидала этого, но все равно замерла, увидев подозрение в его глазах.
— Друг, — лгу я. Вот оно, начало всего.
— Друг? — повторяет он, пристально изучая меня.
— Друг с работы, — поправляю я.
— Тогда… ты знаешь, что со мной случилось?
— Ты попал в перестрелку опасного картеля. Но хорошая новость в том, что теперь ты герой. Хименес мертв благодаря тебе, а ФБР удалось конфисковать нелегальное оружие на миллионы.
— Хименес? — Я вижу, как работает его мозг. Если предположить, что он помнит все до 2010 года, тогда он все еще помнит свой крестовый поход против Хименеса.
— Да, он был лидером картеля, — добавляю я.
— И я поймал его?
— Да, — больше подробностей я ему не рассказываю. Ему и не нужно знать.
Это хорошо идея. Теперь он не только прекратит свою жажду мести, но и не вспомнит о предательстве Марселя или о том, что Хименес его биологический отец. Ему не придется снова переживать эту душевную боль.
Мы разговариваем еще немного, и я даю ему расплывчатую информацию, достаточную для того, чтобы помочь ему выстроить повествование. Когда наше время подходит к концу, я поднимаюсь со стула и прощаюсь с ним.