Морально противоречивый
Шрифт:
И скоро это коснется и меня.
Чем больше я думаю о своем мрачном будущем, тем больше понимаю, что не готова умереть. Ни сейчас, ни в ближайшее время.
Я еще даже не пожила.
Сжав руки в кулаки, прижимаю их к крышке гроба, бью, царапаю, стучу — все подряд, надеясь, что тяжелый предмет сдвинется с места.
Но он не сдвигается.
Я бью по нему ногами, используя всю силу, на которую способна.
Ничего.
Почему-то мысль о том, что я умру здесь, да еще в свой день рождения,
Пусть мне не за что бороться, но, по крайней мере, у меня есть я. И, может, никто больше меня не любит, зато я люблю себя.
И я хочу жить.
Я хочу продолжать жить, ведь, может, однажды мое желание исполнится.
Понимая, что не могу сдаться, я продолжаю бить по крышке, пока усталость не настигает меня, и я падаю, силы покинули мое тело, но моя решимость по-прежнему непоколебима.
Я смогу.
Криссида мучила меня годами, потому что могла. В этом она была права.
Я позволила ей это.
Сейчас, когда я лежу в этом темном замкнутом пространстве, мое сознание проясняется. За страхом и паникой, что я больше никогда не смогу увидеть солнечного света и умру рядом с грудой старых костей, пришло внезапное осознание.
Я позволила ей пройтись по мне.
Снова и снова она оскорбляла, била и наказывала меня. Просто потому, что могла.
А я? При всей моей невинности, я была добровольным участником. Потому что позволяла этому происходить.
Я позволяла им проклинать меня, бить до шрамов на коже и мучить до тех пор, пока кошмары не мешали мне спать по ночам.
Как я раньше этого не замечала?
Я была так занята тем, что жалела себя и плакала о своем жалком состоянии, что ни на минуту не остановилась, чтобы задуматься, почему я позволила этому случиться.
Я не думала, что заслуживаю большего.
Это, пожалуй, самое большее, в чем я готова признаться самой себе. Правда, открывающая меня изнутри и заставляющая взглянуть на собственное отражение.
Я была настолько поглощена попытками быть хорошей, пыталась оставаться незамеченной, угождая всем, что никогда не сопротивлялась.
И впервые я поклялась, что если выберусь живой, то изменюсь.
Возможно, я не смогу контролировать поведение других, но я могу сделать так, чтобы меня больше никогда не считали слабачкой.
Зачем быть хорошей, когда люди плохие?
Действительно, зачем.
Всю свою жизнь я пыталась показать людям, что я нечто большее, чем клеймо на моем лице. Что на самом деле я не проклята. Но никто никогда не пытался увидеть больше, чем мои физические недостатки.
Меня с самого начала заклеймили как дитя дьявола, поэтому я изо всех сил старалась показать всем, что я хорошая.
И ради чего?
Проходят часы, и в гробу становится все холоднее и холоднее. Я стараюсь не думать о том, что лежу
Я сосредоточилась на одном — на своей растущей решимости.
Мне надоело быть всеобщей грушей для битья, как и надоело быть нежеланной.
Если они не хотят меня, то пусть так и будет. Я тоже не хочу их.
Предашь меня один раз — позор тебе. Предашь меня второй… позор мне.
Но в следующий раз второго шанса не будет.
Если следующий раз вообще будет.
?
Утренний крик петуха оповещает меня о течении времени. Зубы стучат, руки и ноги окоченели от холода, я едва осознаю, как долго здесь нахожусь.
В гробу есть несколько щелей, через которые проникает свет, и я впитываю его, глупо полагая, что это может согреть мое тело.
И я не понимаю, то ли я в сознании, то ли в беспамятстве. Голод и жажда грызут меня, и я уже смирилась с тем, что никогда не выберусь отсюда.
— Я бы хотела… — я пытаюсь смочить языком свои уже потрескавшиеся губы — единственная мысль, чтобы не заснуть, — … я бы хотела, — начинаю я снова, думая о своем желании на день рождения.
Может, в другой жизни…
— Она приходит в себя. Возможно, нам придется оставить ее…
— Оставить ее? Здесь? Нет! Я забираю ее с собой, — голос становится все более громче.
Я немного двигаюсь, с трудом заставляя свои конечности реагировать. Чувствую мышцы лица, — оно будто каменное и болит —, и пытаюсь открыть глаза.
— Сиси, — Лина бросается ко мне. — Господи, что с тобой случилось, — шепчет она со слезами на глазах.
Она нежно и ласково гладит мое лицо, тело.
— Лина, — прохрипела я, с трудом выговаривая слова.
— Нет, не говори. Я держу тебя, — говорит она, ее теплые руки ласкают мои волосы.
— Каталина, я не уверена…
— Сестра Мария, Сиси — моя подруга, и я в состоянии о ней позаботиться. Она вернется со мной, — в голосе Лины чувствуется уверенность, которую я никогда раньше не слышала.
Я пытаюсь подняться, но она быстро возвращается ко мне, берет меня на руки и прижимает к своей груди.
— Господи, Сиси, что случилось?
— Я в порядке, — удается мне вымолвить, хотя не знаю, как долго пробыла в гробу. — Как ты… — я запнулась, мои силы были на исходе.
— Сестры, дежурившие в саду, услышали твой крик. Я не могу поверить, что ты была заперта там… Сиси, — она качает головой, в ее взгляде виднеется беспокойство.
— Я в порядке. Это была просто игра, — лгу я, потому что усвоила урок, что происходит, когда я рассказываю о других девушках.