Морально противоречивый
Шрифт:
Я не шевелюсь, это зрелище шокирует и кажется чуждым. Оно пробуждает что-то неприятное в моей груди. Впервые, взвешивая варианты, я склоняюсь к тому, чтобы заставить ее перестать плакать, даже если это означает отказаться от удовлетворения своего любопытства.
— Катя! — возмущенно восклицает мама, оттаскивая ее от меня. Я следую взглядом за следами ее слез, завороженный ими. Мои пальцы непроизвольно разжимаются, и птица улетает, целая и невредимая.
— Никогда больше так не делай, слышишь меня? Никогда
Мама продолжает отчитывать Катю, рассказывая ей, какой я ужасный, но, глядя в ее глаза, я вижу какое-то понимание.
Родители решают поселить меня на чердаке, как можно дальше от других детей. Это забавно, потому что, хотя мое прошлое до пары месяцев назад — это пустота, не думаю, что когда-либо чувствовал себя особенно близким к своей семье — даже раньше.
Был только один человек, который был рядом со мной и в горе, и в радости — моя близняшка Ваня. И она единственная, кто не боится общаться со мной, даже рискуя навлечь на себя гнев наших родителей, если они узнают.
Для всех остальных я — сущее зло.
Они не понимают, что мое поведение не является преднамеренным. Я не собираюсь причинять вред. Это просто… происходит.
Как дымка, окутывающая мой разум, я забываю об окружающей обстановке и сосредотачиваюсь только на одном объекте — моей добыче. Я нацеливаюсь на свою цель, и все остальное отступает. Вдруг остаются только вопросы, на которые нет ответов. Сколько крови остается в сердца после смерти? Как выглядят органы изнутри тела? Так много вопросов, и так много ситуаций, которые нужно исследовать.
— Вот так, живот тоже разрежь, — советует Ваня, и я прислушиваюсь, беру лезвие и делаю прямой разрез от грудины до лобка. Жир под кожей мешает мне добраться до внутренностей, но пока Ваня подбадривает меня, я только глубже втыкаю острие ножа, и резкий звук сигнализирует, что я задел кость — ребра.
Один из людей моего отца пришел, чтобы принести мне еду. Но как раз в это время у Вани была другая идея. Хотя я не всегда ей потакаю, в этот раз она обиделась, и я не смог найти в себе силы отказать ей.
— Почему ты не попросила, когда я убил первого мужчину? — пробормотал я себе под нос. Утром я случайно убил одного человека. Тогда было бы достаточно просто провести эксперимент. Но когда Ваня что-то вбивает себе в голову, ее трудно разубедить.
— Он был неинтересным, — она пожимает плечами, обходит меня и садится на стул. С любопытством смотрит на тело, ее черные глаза сфокусированы на крови, стекающей на пол.
Это состояние, которое мы оба разделяем… эта жажда крови.
Я приступаю к работе, вскрываю грудную клетку, лоскуты плоти складываются по обе стороны тела.
— Что теперь? — я поднимаю голову, и Ваня поджимает губы, с интересом рассматривая открытую полость.
— Живот. Посмотрим, что он ел на обед! — она
Я медленно качаю головой, но улыбка играет на моих губах.
Я вытягиваю желудок, разрывая соединительную ткань, чтобы извлечь его. Положив его на пол, беру нож и делаю несколько надрезов, кишки тут же поддаются острию лезвия, содержимое выплескивается наружу.
Пищеварительная жидкость и кусочки непереваренной пищи заливают пол. Я слегка отодвигаюсь вправо, чтобы ничего не попало на обувь. Ваня тоже морщит нос, когда до неё доносится запах, но все равно ее глаза прикованы к едва различимым кусочкам еды.
— Побеждает тот, кто больше всех угадает, — она приседает рядом со мной и двигает кусочки, пытаясь разобрать, что это такое.
В течение следующего часа мы обсуждаем, чем может быть каждая крошка, особенно неуловимой оказалась зеленая частица.
— Брокколи, — она откидывается назад, уверенная в своем ответе.
Я качаю головой, но не говорю, о чем думаю — о брокколи. Вместо этого с помощью ножа подношу к ней кусочек стебля, зная, что она сложит два плюс два.
Ее глаза расширяются, и она ухмыляется.
— Брокколи! Я выиграла! — она вскакивает, прыгая по комнате и злорадствуя по поводу своей маленькой победы.
Мой взгляд возвращается к беспорядку рядом со мной, и я роняю нож. Голыми руками обхватываю сердце и вырываю его из груди. Нажимая на него большими пальцами и с любопытством наблюдаю сколько крови осталось внутри, и как она отреагирует на внешнюю силу.
Кровь вытекает струйками, звук хруста пронизывает воздух. Мы с Ваней на мгновение замираем, глядя на бедное, израненное сердце, а потом оба начинаем смеяться.
— Это было похоже на пук, — Ваня приседает на пол, держась одной рукой за живот, а другой вытирая слезы с глаз.
Я тоже начинаю смеяться.
Однако наше веселье прерывается, когда мы слышим скрип пола.
— Кто-то идет! — Ваня тут же берет себя в руки и поднимается, оглядываясь по сторонам в поисках укрытия.
Она бросает на меня взгляд, прикладывает палец к губам, чтобы сказать, чтобы я держал рот на замке.
Никто не должен знать, что она была со мной — особенно наши родители.
Окинув взглядом большой шкаф, она открывает дверь и пробирается внутрь, оставляя меня посреди кровавого месива.
Когда мой отец открывает дверь, выражение его лица уже покорное, поскольку он воспринимает происходящее как катастрофу.
Он не теряет времени даром, хватает меня за шиворот и тащит к выходу. Я не реагирую, даже когда его пальцы больно впиваются в мою кожу.
Мы добираемся до подвала, и отец бросает меня на землю перед собой.