Морально противоречивый
Шрифт:
— Если ты такой гребаный псих, то лучше используй свои пристрастия по назначению, — он кивает на человека, привязанного к стулу. Его лицо уже разбито, багровый отек лишил его всякого подобия человечности.
— Давай посмотрим, на что ты способен, — отец складывает руки на груди, делает шаг назад и выжидающе смотрит на меня.
Оглядевшись вокруг, я замечаю множество инструментов с одной стороны, и не спеша выбираю тот, который подходит для моего плана.
Я не знаю, что отец ожидает увидеть, но я не собираюсь тратить этот шанс, пытаясь угодить ему. Особенно когда
Мужчина корчится от боли, когда я сжимаю пальцы на рукоятке щипцов и делаю последний рывок, язык выскальзывает из полости.
Длинный, с розовыми и красными полосками, мускул кажется не таким интересным, как я думал.
С тихим проклятием бросаю его на пол, снова подхожу к пленнику и заставляю его открыть рот, с любопытством рассматривая повреждения.
Он истекает кровью, она затекает в горло, и он изо всех сил старается не захлебнуться ею.
Путь свободен, и мне вдруг становится любопытно посмотреть на внутренности его горла. Схватив какой-то металл, я подпираю его челюсть, чтобы его зубы не впились в мою кожу. Затем, аккуратно сложив руку вокруг крошечного лезвия, ввожу руку ему в рот, ощупывая теплый канал, прежде чем войти в его горло. Моя рука достаточно мала, чтобы поместиться в его пищеводе.
Его рот почти касается моего плеча, и я делаю последний толчок, прежде чем почувствовать край желудка. Выпустив лезвие из руки, я маневрирую им вокруг и проникаю в стену изнутри, надавливая до тех пор, пока кончик ножа не достигнет поверхности.
Мужчина даже не может вскрикнуть от боли, ведь это, должно быть, очень больно, поскольку я начинаю поднимать нож, продолжая разрезать его ткани.
К тому времени, как моя рука выходит из его тела, он уже мертв, его торс представляет собой кровавое месиво из нескоординированных порезов.
Черт!
Это некрасиво. Может, в следующий раз у меня получится лучше. Я внимательно изучаю свои ошибки, уже забыв о присутствии отца.
Меня пугает шлепок по спине, отец оказывается рядом со мной, смотря на мою работу.
— Будь я проклят… — шепчет он, почти в благоговении. Похоже, я все-таки могу быть полезен.
Глава 2
Ассизи
Прошлое
Восемь лет
Я тяжело сглатываю. Горло болит, дышать трудно, но я не могу остановиться. Я бегу изо всех сил, точно зная, что меня ждет, если поймают.
Здания монастыря приближаются ко мне, и я быстро озираюсь по сторонам, ища выход. Когда не нахожу его, то делаю единственное, что приходит в голову — вхожу в церковь.
Позади меня раздаются тяжелые шаги — знак того, что они близко.
Я нахожу кабину для исповеди и быстро открываю дверь, протискиваясь внутрь. Подношу одну руку ко рту и пытаюсь регулировать дыхание, чтобы
Мой пульс учащается, страх переполняет тело, когда я слышу скрипучий звук открывающейся двери церкви.
Они здесь!
Я слышу их шаги, они рыщут по проходам, их голоса громкие, эхом отдаются в здании.
— Я видела, как она вошла сюда. Должно быть, она где-то прячется, — бормочет одна из них, в ее голосе слышится раздражение.
— Ассизи! Выходи! Чем больше времени мы потратим на твои поиски, тем больше я буду злиться, а ты не любишь, когда я злюсь, — кричит Крессида, мой личный кошмар.
Будучи на несколько лет старше, Крессида всегда имела что-то против меня. Редко какой день проходит без того, чтобы кто-нибудь не сказал или не сделал что-нибудь в мой адрес. И обычно Крессида всегда является зачинщицей всех моих несчастий. Не знаю, что я сделала, чтобы она так меня ненавидела.
Хоть я и нахожусь в Сакре-Кёр с рождения, Крессида же попала сюда только пару лет назад. Ее бросила мать на пороге монастыря.
Я очень хорошо знаю, каково это — быть брошенной, поскольку моя собственная семья оставила меня на попечение монахинь, когда мне было всего несколько дней от роду, и этот факт старшие монахини вбивали мне в голову с самого начала. Не дай Бог, чтобы я забыла, насколько нежеланной была.
Тем не менее, я никогда не вымещала свой гнев на других. Не то что Крессида.
С тех пор как она приехала в монастырь, то стала своего рода лидером для старших девочек, а они получали большое удовольствия, придираясь к другим.
Поскольку старшие монахини уже подвергали меня презрительному отношению, я была идеальной мишенью для их насмешек и наказаний.
Мало того, что мне приходилось выдерживать всеобщий шепот о том, что я дитя дьявола, или о том, что никто не хотел бы со мной общаться, поскольку я приношу несчастье. Нет, Крессиде и ее банде злобных девчонок пришлось прибегнуть к телесным наказаниям, чтобы превратить мою жизнь в ад. В конце концов, это подходящая участь для ребенка дьявола.
— Проверьте сзади, я проверю спереди, — приказывает им Крессида, и тут я слышу шарканье.
Их шаги все ближе к моему укрытию, и все мое тело дрожит от страха. Что они сделают со мной, когда найдут… я даже думать об этом не хочу.
На этой неделе одной из моих обязанностей была работа на кухне, поэтому я помогала другим монахиням готовить еду. Я думала, что это будет достаточно легко, поскольку я могу нарезать овощи и чистить картофель, ни с кем не общаясь. Это идеальный вид работы для меня, потому что никто не может ко мне придраться.
Однако в этот раз все сложилось не в мою пользу.
Каким-то образом Крессида заболела после вчерашнего обеда. И каким-то образом она узнала, что я помогала с едой, и в ее понимании я уже была виновна. Якобы я испачкала еду своими грязными руками и должна была за это заплатить.
После загадочной болезни Крессиды заболели еще несколько девушек, и я стала центром всеобщего презрения.
Еще больший шум предупреждает меня об их передвижениях, и, кажется, они обшаривают каждую часть церкви.