Море и плен
Шрифт:
Другие наоборот, бросались сами в пасть смерти гитлеровскому Гестапо и под пули эсэсовцев.
Они поносили, ругали фашистов, пока не падали мертвыми под выстрелами конвои. Другие, просто бросались на охрану.
Советские военнопленные, из всех попавших в плен европейцев, были самыми несчастными людьми. Они были обращены в стадо скота. Но Всевышняя Сила хранила их, она вливала в них силу и надежду за колючей проволокой нацизма.
Недаром ходила поговорка: „Чем больше немцы нас уничтожают, тем скорее войну закончат".
Варвары
Мне лично было ни тяжелее, ни легче, чем остальным. Безстрашие к постоянным избиениям вселялось одинаково, как и к голоду.
И с течением времени, я больше и больше начал убеждаться, что и здесь можно терпеть, если имеешь какую-то надежду?
В чем именно была эта надежда, я не знал. Но чувствовал. что она оправдается.
Ведь даже человек, которого ведут на казнь, живет надеждой. На что-то. Только поэтому он не бросается «а конвоиров, не бежит... ожидая спасения.
Ожидал его и я. Ожидали и те сотни тысяч других пленных, которые находились в неволе Гитлера...
* *
Во время этапов, когда тот или иной моряк, весь израненый, падал в изнеможении, его не стреляли, а добивали палками.
Другие, шли с открытыми ранами, им не давали ни медикаментов ни перевязочного материала.
О многом пришлось передумать в те никогда незабываемые дни нашего пленения.
Почему именно русские были на особом учете у гитлеровцев и назывались „унтерменшами’’?
Почему для пленных французов, американцев, англичан создавались более легкие условия и их так не истребляли. как русских?
Почему этот сильный народ, .иэбяшнн свою отчизну и умеющий ее защищать, в равной мере уничтожался и Гитлером и Сталиным?
Сейчас, как никогда приходишь к одной мысли, что вина русских в прошлую войну только одна: они опоздали вступить в освободительное движение генерала А. А. Власова, а для этого были возможности и представлялся момент, расправиться раз и навсегда со своими отечественными врагами коммунистами, как с врагами, не только прав, но и свободы.
Но если кто либо, читая эти строки, скажет: не за все же винить нужно, а нужно действовать, искать правду, как это многие называют „МОЕ ПРАВО”.
Да, именно нужно искать и в искании спросить: имел ли это самое „право” русский воин у советской власти? Мог ли он требовать, для своей самозащиты, это великое слово у Кремлевских вождей?
Конечно мог и заслуженно, но нс получил! А разве солдат Великой страны, как Россия, заслуживает этого наказания от советского правительства и от непонимающего Запада? Конечно, так-же как и первое, нет!
* •
Много пришлось пройти по бездорожью в неволе. Много убитых осталось по дорогам плена, но мало сохранилось в памяти мест привалов.
Вот один из них...
Вечер. Конвой устал и остановил ряды обессиленных пленных. Последние сразу валятся
В этой оборваной, потерявшей всякий человеческий облик, толпе все время слышаться стоны, крики умирающих. К врагу присоединился еще один союзник — тиф. Тиф собирает большую жатву среди пленных.
Но и на грани смерти, кто-то находит в себе силы и кричит, что оборону Севастополя продало само руководство советского штаба. Его окружают другие пленные. Начинается спор: одни защищают штаб н сваливают вину на недостаток технических средств, другие ищут причину в измене офицеров, третьи просят замолчать и нс привлекать внимания конвоя.
Даже здесь, в руках врагов, на краю своей гибели матросы не забывают родной Севастополь.
Они несут его вместе с собой в сердце, в душе по страшной дороге плена.
Вглядываясь в изможденные лица своих товарищей, в их изорванные тельняшки, мозг мой разрывают мысли: как и что могло случиться с черноморцами? Почему, перед ними только вчера трепетали гитлеровские хищники, а сегодня босые, голые и голодные существа. Почему же, русский солдат сделался послушным рабом?..
Так, с мыслями на которые не находишь ответа, мы шли сотни километров, оставляя за собой Крымскую землю. А на этой земле, забитых палками, пристреленных. умерших от тифа и дизентерии, сотни трупов своих соратников...
Не забывается и предпоследний этапный привал около города Днепропетровска.
Пленные уже не шагали, не шли, а тащились многие, многие дни без пищи и воды. Они, теряя последние
силы выносливости, спотыкались, падали на землю и молили конвой — пристрелить.
Гитлеровцы мольбу падавших охотно принимали и очередями из автоматов кончали их, а вместе с ними и тех, кто еще боролся со смертью.
И вот, в эти минуты полнейшего отчаяния, которое начинало охвативать весь наш загон, раздался голос, до этого никем незамеченного пленного.
— Спасайте себя! — Крикнул он. И продолжал:
— Что вы делаете, безумцы! Ведь вы христиане. Плен был и до нас, во все дни войны, но умирали в нем меньше чем в наши дни. А если умирали, то знали — за что. Их дороги так не были устланы трупами. Для них был ясен крест Спасителя. Души, отходящих в другой мир были спокойны за оставленных родных и близких. Их смерть не была бесцельной”..
Человек этот оказался медицинским работником, несколько раз контуженным при обороне Севастополя. Он был уже пожилой человек.