Море согласия
Шрифт:
— Именем аллаха, милостью солнцеликого шахиншаха и милостью нашей награждаем... — Хаким потоптался, оглядывая сидящих сбоку, и поманил пальцем Гамза-хана, Тот, гордо вскинув голову, подошел к повелителю. Победителя ожидала арабская сабля в золотых ножнах, лежавшая на подносе. Но прежде чем вручить ее, хаким метнул взгляд в сторону, взмахнул рукавом, и все услышали: под полом дворца что-то загудело, будто ожил огнедышащий вулкан. Гул этот перешел в металлический скрежет. Люди с боковые возвышений узрели, как разошлись в стороны тяжелые плиты пола, обнажив толстую железную решетку. Те, кто был поближе к трону, заглянули вниз. Там в тусклом
— Эй ты, встань! — злобно выговорил хаким и попросил гостей, чтобы подошли и посмотрели на чудовище, схваченное блистательным Гамза-ханом.
Гости заспешили к подземной темнице. Быстро выговаривая ругательства, они проходили мимо и садились на прежнее место. После мужчин прошествовали над подземельем женщины. Крутобровые пери, в шелках, замахивались на пленника кулачками, бранились и с презреньем отворачивались. Хаким удовлетворенно посмеивался.
Когда все уселись и шум притих, хаким снял с подноса саблю и вручил ее Гамза-хану. Одобрительные восклицания заполнили залу. Хаким покосился вниз, на решетку спросил:
— А чем ты, Джадукяр, вознаградишь своего победителя?I
— Пощади, светлейший! — разнесся на всю залу хриплый голос узника.
Хаким засмеялся. За ним — Гамза-хан, Засмеялись приближенные, и захохотали все, В громком смехе даже не слышно было, как опять сошлись плиты и видение подземной тюрьмы исчезло. Хаким принялся награждать подарками, но уже менее ценными, других ханов и воинов, отличившихся в Астрабадском сражении,
Церемония награждения длилась долго. Наконец она закончилась, и в залу те же нарядные юноши внесли на подносах дымящиеся блюда и аппетитные сладости в фарфоровых чашах и вина в хрустальных кувшинах. Едва успели выйти слуги, все пространство заняли танцовщицы. Нежным запахом амбры пахнуло от них. Зашелестели шелка их нарядов. Женщины, подобно змеям, извивались в танце, опускаясь на колени и поднимаясь вновь. Мелодичная музыка, словно волнами, обтекала их обнаженные плечи и руки. Гости испытывали верх блаженства, не смея нарушить ни вздохом, ни словом великолепие сказочной красоты.
Музыка смолкла. Танцовщицы скрылись в боковых дверях. На середину зала гордо вышел черноволосый, большеглазый юноша. Оранжевый плащ ниспадал с его левого плеча. Он грациозно поднял над головой руку и расшаркался в поклоне. Все узнали дворцового поэта Фазиль-хана. Хаким улыбнулся и кивнул ему.
— Бард? — спросил с любопытством Монтис, склонившись к Гамза-хану.
Тот не понял англичанина, но на всякий случай кивнул.
Фавиль-хан, слегка откинув голову назад, уставив глаза в потолок, будто там были записаны поэтические строки, начал читать:
Шах-заде, ты — несравненный, бриллиант в короне шаха, ты, не знавший поражений, ты, не ведающий страха, в ярости подобен тигру и слону подобен в силе, снизойди, о всемудрейший, и послушай стих Фазиля...Хаким слушал поэта с благоговением; он сдавливал желтыми пальцами поручни сиденья, выпячивая вперед голову в грудь, будто хотел взлететь. Восторженность хакима тотчас возымела действие на гостей. Застывшие, с чашечками в руках, они один за другим выражали громким шепотом свой восторг сладкозвучной касиде (Касида — ода). Женщины тоже перешептывались
Не меняя позы, хаким поднял руку и щелкнул пальцами. К трону тотчас приблизился казначей. Хаким что-то шепнул ему на ухо. Казначей подал украшенный бриллиантами ларец. Когда поэт произнес последние строки:
Кровь в тебе клокочет Кира, Искандеру ты подобен, —в уронил голову на грудь, достал достал пригоршню золота и высыпал в ладони Фазилю. Поэт раскланялся, благодаря за щедрое вознаграждение, и, пятясь, удалился из залы...
В полдень возбужденная знать села в экипажи и поехала прогуляться на лоно природы. Кареты покатились по главной улице Астрабада, восхищая толпу богатым убранством. Жители стояли у дворов или бежали вслед за колясками, выкрикивая приветствия.
На зеленой поляне в лесу тоже было густо от набежавшего люда. Все городские лавочники выехали сюда на большеколесых повозках. Арбы, наполненные фруктами и всевозможными сладостями, виднелись повсюду. В длинных рядах возле колес сидели торговцы насом и опиумом. Устанавливали трапецию канатоходцы. Кричали и суетились гявдары. Старик-цыган водил по рядам гиганта-медведя в кожаном наморднике, заставляя его кланяться. Зверь с добрыми глазами становился на задние лапы, плясал и отвешивал поклоны. Публика смеялась, а торговцы угощали медведя яблоками, сахаром, конфетами. В сторонке стоял со своими воинами Мир-Садык. Рядом с ним — Черный Джейран, привязанный за руку веревкой. Амбал знать не знал, куда его поведут и что с ним будет дальше, но Мир-Садык азартно поглядывал на ученого медведя, и в голосе перса зрела потешная мысль — стравить человека и дикого зверя...
Внезапно разнесся крик глашатая о приближении хакима. Люди шарахнулись в стороны, освобождая дорогу коляскам. Экипажи остановились на опушке леса. Край поляны сразу запестрел разноцветными дорогими одеждами женских платьев и мужских лебадэ. Тотчас затрубили карнаи. Над поляной, над головами народа закачались с длинными шестами в руках два канатоходца. Придворные дамы и часть мужчин сели на лужайке. Некоторые укрылись в тени деревьев и кустарников. Сам хаким в сопровождении телохранителей и его британские гости сели на верховых лошадей и поехали охотиться.
Бряцая золотой саблей, Гамза-хан прохаживался в обществе господ и посматривал на Ширин-Тадж-ханум. Она сидела среди женщин и смотрела на представление. Он хотел побыть с ней рядом и выжидал удобного случая, когда прервется представление. В этот момент к нему подошел Мир-Садык:
— Быть мне вашей жертвой, ашраф,— пролепетал он заискивающе. — Я слышал о том, что благосклонный хаким вознаградил ваши победы над врагами этой саблей. Я очень жалею, что хаким не пригласил меня во дворец, и я не увидел, как приняли вы, ашраф, этот бесценный дар...
— Дженабе-вали, я забыл ему сказать о тебе,— снисходительно улыбнулся Гамза-хан.— Но в другой раз я непременно напомню.
— Да услышит аллах слова ваши, ашраф,— заулыбался Мир-Садык и покосился на зеленую поляну. Туда, позванивая цепью, вышел цыган с медведем. Тотчас началась борьба. Ученый медведь обнимал хозяина, раскачивался, переступая с ноги на ногу, но вот цыган дал ему «подножку», и зверь завалился на спину. Публика закатилась смехом. Гамза-хан тоже засмеялся. Мир-Садык пренебрежительно сказал: