Море согласия
Шрифт:
Штурмана посадили, поставили перед ним чашу с солью и водой. Двое матросов придерживали Баранова за плечи. Но вот в кибитку вошел один из помощников табиба, неся на лопате красное железо. Ловко он опустил раскаленный кусок в чашу, а табиб накинул на штурмана одеяло. В чаше зашипело, из-под одеяла повалил пар. Баранов закашлялся и замычал.
— Крепче, крепче держите, — сурово проговорил Кият, стоявший рядом. — Это от простуды.
Матросы испуганно глядели по сторонам. Каждый думал: не отдал бы штурман концы.
Но вот табиб сделал знак рукой, и больному открыли лицо. Лицо Баранова было красным, глаза
— Что... что... что... — пытался сказать он и не мог, мешал кашель.
Сергеев накрыл его с головой одеялом, и моряки вышли из юрты. Кият пригласил всех к себе обедать.
Ночевали все вместе, рядом с больным штурманом. Ночью поднимались, поили кипяченой водой. На другой день табиб повторил тузлучные пары. И опять Баранов потел и исходил слезами.
Дня через три он начал принимать пищу. Кашель поутих, упал телесный жар. Кият сказал весело:
— Теперь не умрет. Теперь всех нас переживет. Моряки повеселели.
Чуть наступало утро, к кибитке, где жили урусы, сходились группами иомуды, находили общий язык и подолгу разговаривали о житейских делах. Моряки охотно рассказывали о своих деревнях, где до службы они жили крепостными крестьянами. Говорили о том, что баре могут делать со своими людьми, что захотят, вплоть до убийства. И челекенская голытьба — полунищая, но свободная от крепостных пут, — удивлялась и хорохорилась: зачем тогда ехать назад в Русею, оставайтесь здесь. Будете рыбу ловить, нефть добывать. Моряки посмеивались. В том-то и дело, что и сюда рука господская доходит. Попробуй упрячься — и отправишься в Сибирь на каторгу.
С особой охотой унтер и трое матросов выезжали на рыбный лов с Кеймиром. Пальван был простым, смышленым парнем, немного понимал по-русски и учил говорить моряков по-своему. Вместе с ним они ставили и выбирали сети, варили и жарили рыбу. Иногда спрашивали Кеймира: почему он не женится, не возьмет мачеху для мальчонки? Пальван сурово молчал. А после продолжительной паузы отвечал лишь тяжелым вздохом.
Баранов поправлялся медленно. Табиб лечил его после тузлучных паров каленым железом, чтобы взбунтовать закисшую кровь. Голова и грудь штурмана были покрыты пятнами от ожогов, но зато постепенно помолодел он душевно: разговаривать стал с ненасытным аппетитом, смеяться стал и даже высказал Кияту, что пора бы отправляться на тот берег, да не на чем.
— Живи пока у меня, Василий Федорыч, — советовал Кият. — Придет весна, купцы приедут, тогда и отправишься на Русею, Неужто плохо тебе здесь?
— Хорошо-то — хорошо, но служба ждет, Кият-ага.
И не знаю еще, чем дело кончится с моим крушением. То ли простят, то ли в солдаты забреют.
— Вот и живи, не спеши. Время пройдет, забудут обо всем.
Баранов, однако, написал письмо, в котором подробив изложил о катастрофе, о своем местонахождении и заботе туркмен. Кият взялся переслать письмо на тот берег; он снарядил Атеке к Махтум-Кули-хану, чтобы тот с первым же купеческим судном отправил бумагу в Баку.
ВЕРШИТЕЛИ СУДЕБ
Все лето командующий разъезжал по дорогам Россия в заграницы. В Тифлис он вернулся лишь в середине, декабря. Здесь, как и на Кубани и Дону, властвовала зима. Склоны гор, крыши домов и монастырей, башни Метехи, берега Куры, караван-сараи, цехи кожевенного
Ермолов, однако, не изменил своей привычке: не сел в крытые дрожки. Как всегда при возвращении, въехал в Тифлис на коне, окруженный свитой офицеров и сопровождаемый отрядом казаков. Черная бурка генерала раздувалась на ветру и походила на крылья хищной птицы. Крылья эти, облегая вороную стать коня, делали всадника похожим на мифического героя. Кавалькада проскакала по центральным улицам города, свернула к горам в остановилась против дома главнокомандующего. У бело-колонного крыльца толпилось множество военных и штатских. Среди прочих господ Ермолов увидел усатого Мадатова и сухощавого, сгорбившегося Вельяминова. Рядом стоял Грибоедов. Вяло улыбнувшись командующему, он вдруг перевел взгляд на двух чиновников, одетых в черные плащи поверх шуб, удивленно вскрикнул и, придерживая забинтованную руку, быстро направился к ним:
— Вильгельм! Боже мой, какими судьбами?!
Командующий нахмурился, легко соскочил с коня, бросил поводья ординарцу.
— Баню натопили? — спросил он, обнимая Вельяминова.
— Разумеется, Алексей Петрович. Сразу же, как стало известно о вашем приближении.
— Ну, так объяви всем, Иван Александрович, кто желает попариться — милости просим. — И он на ходу, обхватив Мадатова за плечи, трижды чмокнулся с ним. Спросил с некоторой тревогой: — Дела как, Валерьян?
— Да ничего, терпимо, — ответил уклончиво тот.
Командующий про себя отметил: «Так и есть — стоит только отлучиться, как начинается кавардак». Поприветствовав всех остальных, он, не задерживаясь, скрылся в вестибюле. Вельяминов тотчас объявил господам, что Алексей Петрович приглашает всех желающих в серные бани. Когда толпа встречающих отхлынула от портала, начштаба, войдя в вестибюль, прошествовал по длинному коридору и открыл дверь в покои командующего. Генерал уже сбросил бурку, мундир и ходил по комнатам с братом, Петром Николаевичем, командиром полка в Сартагалы, и чиновником Похвистневым, которого привез с собой из России. Видно, был обыденный разговор. Увидев Вельяминова, Алексей Петрович легко переключился на другое.
— Что персияне? — спросил он начштаба.
— С турками воюют, с нами заигрывают, — усмехнулся Вельяминов. — Сам Аббас-Мирза приезжал в Эчмиадвийский монастырь, меч свой освятил по-христиански, дабы нешадно карать турок.
— Эта сатана что хочешь выкинет, — зло засмеялся Ермолов. — Только верить ему нам не пристало. На помощь пусть не рассчитывает.
— Не переиграть бы, Алексеи Петрович, — предупредил Вельяминов. — Грибоедов за то и отозван вице-канцлером, что посетил Аббас-Мирзу и заявил, что Россия воздержится от совместного выступления против турок.
— Чем занят он теперь?
— Осуществляет торговые дела. Персы ныне вовсе от Европы отложились. Тракт Трапезундский перекрыт.
— Долго раскачиваетесь, — недовольно сказал командующий.
— Дело не стоит. Торговлишка завязалась по всем статьям, — спокойно возразил Вельяминов. — Ныне Тифлис обращается в транзитный центр. Из Европы и Персии сюда товары идут.
— Ладно. Что еще хорошего? Муравьев не вернулся?
— Нет еще, Алексей Петрович. Однако известно по летучей: он в Баку и, может быть, уже по дороге к Тифлису.