Море согласия
Шрифт:
— Эй, караульный! — крикнул он, бросив взгляд за дверь. Вбежал начальник караула. Ермолов сердито спросил: -— Господин капитан, почему содержите арестанта не во форме? Шубу, унты, шапку снимите с него. Оденьте как всех подследственных в казенную робу!
— Ваше превосходительство, смилуйтесь! — взвыл купец. — Не дайте пропасть!
— Не пропадешь! — холодно засмеялся командующий. — И встречи, божья коровка, не проси у меня. Вызову, как приедут следователи. Уведите его.
Двое солдат мигом вошли в комнату, взяли купца под руки и увели. Командующий со своими людьми вышел тоже.
А на другой день было рождество. Зазвонили колокола. Народ повалил в Сионский монастырь. Появились на мокрых тифлисских улицах конные отряды — из окрестных полков ехали офицеры на празднество. Загремели, покатили в сторону Мцхеты, к старинным монастырям господские кареты.
ЖИЗНЬ ТЕЧЁТ — ВСЁ МЕНЯЕТСЯ
Первую тифлисскую ночь после длительного путешествия Муравьев провел у соседа Амир-Шакир-баши. Весь другой день прошел в хлопотах — казаки под наблюдением Демки мыли в квартире полы, расставляли мебель. Когда в доме был наведен должный порядок, Муравьев ввел Якши-Мамеда в боковую комнату.
— Нравится?
Якши-Мамед окинул взглядом убранство светелки: на полу туркменский ковер, на стенах тоже ковры. Напротив двери — кровать, в углу тумбочка и канделябр со свечами.
— Нравится! — улыбнулся Якши-Мамед. — Ну, тогда располагайся и чувствуй себя полным хозяином. Через денек-другой опять устрою тебя в училище.
Николай Николаевич в передней оглядел себя в зеркале и отправился к командующему. Целый год он не виделся с ним, отвык от него. Входя в белокаменный дворец, чувствовал робость. Ермолов был дома. В турецком халате онк сидел на диване и читал газеты. — Бог ты мой! — вскрикнул Алексей Петрович, увидев Муравьева в дверях.
– Вот так сюрприз! — Ермолов обнял его, встряхнул за плечи и усадил рядом.
– Когда прибыл?
— Позавчера ввечеру, ваше превосходительство!
— Ну-ну, — вдруг посуровел генерал. — Так и знал, что одичаешь в песках. И, между прочим, со всеми так. Стоит кому-нибудь отлучиться от меня, так сразу имя мое забывают.
— Прошу прощения, Алексей Петрович.
— Ну то-то же. С делами как; все ли благополучно?
— Не совсем. Случилось несчастье. Алексей Петрович. На обратном пути умер Ратьков. Был шторм. Накануне лейтенант чувствовал себя неважно. Умер на подходе к Ленкорани.
Командующий нахмурился. Взяв газеты с дивана, он бросил их на стол и некоторое время смотрел в окно. Затем спросил:
— Причина смерти какова?
— Белая горячка, Алексей Петрович. Он и раньше употреблял много лишнего. Я неоднократно предупреждал его, чтобы бросил пить.
Командующий замолчал, и Николай Николаевич, видя, что смерть моряка вызвала у генерала сострадание, начал оправдывать других моряков и офицеров вверенной ему команды. Ермолов сказал:
— Ладно, не вымаливай милостыню. Знаю, что не все люди пьяницы. Иван Александрович говорил мне, что посылал тебе летучую в Баку с приказом наградить команду экспедиции?
— Я получил приказ я деньги. Рядовому составу роздал по три рубля серебром, унтер-офицерам — по пять. Получено было от Ивана Александровича указание
— С охотой отдал сына Кият? — спросил Ермолов. — С величайшей охотой! Кият боится, как бы вовсе не потерять с нами связей. Да и желание его обучить сына грамоте велико. Кстати, от Кията вам письмо, — Муравьев достал из сумки исписанный листок с печатью. Ермолов вслух прочитал первые строки:
«Вступив уже с родственниками и приближенными моими под высокое покровительство Российской империи, желаю служить вам, жертвуя собой...» «Командующий оторвался от письма, сказал: — Ты вот что. Приготовь доклад о поездке, послушаем.
Вечером, возвратись домой, Муравьев застал в комнате Якши Амулат-бека. Они только что окончили вечернюю трапезу — на ковре стояли пиалы и сахарница со сладостями, Оба были в бешметах и круглых шапках, в начищенных до блеска сапогах — видимо, собирались на прогулку. Амулат элегантно поклонился полковнику:
— У меня в Тифлисе есть родственник, я хочу познакомить с ним Якши-Мамеда.
— Ну что ж, пусть идет, — согласился Муравьев, входя в кабинет и думая, что пора садиться за отчет о поездке.
Однако в тот вечер заняться делом ему не удалось — пришел Верховский, пригласил к Ахвердовой:
— Небольшая пирушка. Там я тебя познакомлю кое с кем.
— С удовольствием, Евстафий Иваныч. С величайшим удовольствием!
Тотчас они вышли на улицу и остановили извозчика.
Дом покойного генерала Ахвердова глядел на дорогу множеством окон, балконами и величественным порталом. Вечернее солнце скользило по жестяной зеленой крыше в верхушкам голых деревьев. Коляска въехала во двор и остановилась. Отсюда открывался вид на Куру. Прямо от галереи начинался пологий склон — весь в деревьях и виноградных лозах. Тут и там сиротливо стояли беседки со скамейками. Ближе к дому — флигель: в нем жила семья князя Александра Чавчавадзе. Приезжая из Карагача, он останавливался здесь у жены, которая почти не выезжала из Тифлиса; она была задушевной приятельницей генеральши.
Дом Ахвердовых всегда был предоставлен гостям. Здесь очень часто собирались свитские; проводили время в играх и беседах, устраивали литературные вечера. Иногда перед: гостями выступали самодеятельные артисты. На вечерах частенько присутствовали самые почтенные люди Тифлиса: князья Орбелиани, Бебутов, Мадатов, предводитель дворянства Багратион-Мухранский, генералы Горчаков, Вельяминов. Заходил сюда в Алексей Петрович. Гостеприимство хозяйки ему особенно нравилось, и он подарил ей свои клавикорды, которые теперь стояли в гостиной. Оттуда доносились мелодичные звуки.
В прихожей Муравьева и Верховского встретила сама Ахвердова. Тридцатилетняя красавица в длинном декольтированном платье с радостью и упреками, что заставляют себя ждать, живо подошла к офицерам, помогла им снять сюртуки.
— Ах, Николенька, мы так ждали вас еще вчера! Едва вы приехали, как мне стало известно...
— Вчера не мог, Прасковья Николаевна. Забот множество,— отвечал Муравьев, стыдясь ее навязчивой ласки.
На пороге гостиной он остановился, мельком окинул собравшихся господ.