Морские люди. В двух частях
Шрифт:
Баба Шура двигалась быстро, говорила бойко, платок она откинула на плечи, шустро помахивала левой, свободной рукой и чувствовала себя превосходно. Когда остановились на отдых, Клим вытер пот со лба и сказал:
– Не, я сюда за грибами ходить не буду.
Попутчица удивленно вскинула брови, а потом вспомнила свои слова и рассмеялась. Ольга рассказала ей о том, как собирались они перед отъездом, как Клим двумя пальчиками пробовал чемоданы на вес, а теперь небо с овчинку муженьку дорогому. Бабушка сочувственно покачала головой, извиняющимся тоном
– А ну, я сейчас на полной скорости вперед. Хотите, вас тоже прихвачу.
Большой отдых устроили на берегу бухты. Клим посмотрел на чемоданы и покачал головой. Баба Шура тоже притомилась.
В нескольких метрах от них белел крохотный песчаный пляж. Море лениво плескалось в усеявших бухту камнях, маслянисто блестело в лучах солнца, оно густо пахло водорослями, манило к себе. Вдали то и дело бесшумно появлялись круглые головы тюленей. Животные с любопытством разглядывали людей, насмотревшись, также бесшумно исчезали, через некоторое время выныривали другие и тоже убеждались в том, что нет, не похожи двуногие на них, настоящих обитателей моря.
Клим взял Ольгу за руку, подвел к пляжу, туда, где мыском вдавался в воду плоский валун, помог взобраться:
– Ну вот оно, море. Дай-ка, причащу тебя.
Он зачерпнул горстью холодную соленую влагу, второй рукой нагнул голову доверчивой своей жене и обмыл ей лицо. От неожиданности она дернулась было, но что-то поняла и притихла. Муженек основательно поводил мокрой ладонью по горячим ее щекам. Они нахохотались вволю, Клим озорной, сильный, низко поклонился волнам:
– Посмотри, батюшка Тихий океан на мою жену, запомни ее и не обижай. Теперь нас у тебя двое. Нравится ли тебе Ольга Борисовна, жена морского человека?
Волна с шипением накатилась, лизнула носок Ольгиной туфли. Глаза у Клима сияли, он как-то по-новому предстал перед ней в черной своей морской форме на берегу холодного моря. Ольга прижалась к Климу, посмотрела на далекую темную полосу, разделяющую воду от неба, притихла, потом поцеловала родного даже в этой короткой неузнаваемости человека и спросила:
– Почему морской, ты же родился в Якутии?
И, примерно догадываясь, вполне соглашаясь с неясной еще, только что родившейся мыслью, услышала:
– Слово "мичман" переводится, как корабельный человек. Те, кто служат на кораблях, все относятся к морским людям. Понимаешь?
– Морские люди. Красиво. Как-то по-якутски звучит, а?
Она несколько раз на различные лады повторила слова мужа, помолчала, запоминая их, потом быстро нагнулась, зачерпнула в узкие, маленькие ладошки студеную воду, проговорила:
– Вот увидишь, я буду тебе хорошей женой.
Баба Шура, когда они вернулись, утвердилась в догадке:
– Вы, оказывается, молодожены. Поздравляю, детки, от всей души поздравляю. Живите всегда дружно, это самое главное. А теперь вот - садитесь, я тут
Борисовы добавили на импровизированный стол своей снеди, в том числе огурчики, которым бабушка обрадовалась, а потом и приятно удивилась, узнав, что выращены они на якутской земле.
Они ели и баба Шура рассказывала:
– И мы с моим Николаичем тоже были когда-то молодыми, счастливыми. Сейчас нет моего боцмана. Десять лет уже, как умер. Вышел в отставку, жизни-то настоящей как следует еще не видел, все время в море, корабль домом был. А отдыхать пришлось Николаичу на кладбище. Ну и я отсюда никуда не поехала. Осталась рядом с ним.
Молодые притихли. Она охнула и стала ругать себя: что это я, старая, совсем не к месту такие разговоры завела. Повернулась к Ольге, мягко произнесла:
– Извини, дочка. Ты уж прости меня, бестолковую.
У Ольги защипало глаза. Так стало жаль эту еще утром незнакомую милую бабулю, что молодая женщина чуть не заплакала. От неожиданности не нашел что сказать и Клим. Баба Шура вздохнула, стала собираться. Ольга, помогая ей, сполоснула кружки, спросила:
– Вы откуда родом, бабушка?
– Тамбовская я и Николаич был тамбовским, а теперь оба навечно дальневосточники.
И опять потянулась дорога, пыльная, разбитая вдрызг. К ней вплотную подступала густая пихтовая поросль. Было тихо. Почему-то даже пения птиц не слышалось. Все попутчики давно потерялись из виду, наверное, дошли до гарнизона. Клим, чтобы развеять умолкших спутниц, затянул в полный голос песню. Ольга подхватила ее и якутская мелодия вольно полилась над тайгой. Наверное, она впервые звучала в этих местах, уж во всяком случае для бабы Шуры была в новинку.
Подошли к контрольно-пропускному пункту. Дежурный, из береговых мичманов проверил документы у Клима и Ольги, поздоровался с бабой Шурой, видимо, знакомой ему по прежним проверкам здесь, у въезда в гарнизон. Он посмотрел на Ольгины легкие туфли, сочувственно вздохнул:
– Тут уже немного осталось, всего километр. Можно сказать, вы дома уже.
Когда немного отошли, она спросила у Клима, как давно он знаком с этим первым встреченным ею военным. Удивилась, что Клим ни разу не видел его:
– Такой участливый, я подумала, что вы знаете друг друга.
На самой окраине военного городка, возле здания котельной путников догнала автомашина. Шофер, тот самый казах, притормозил, высунулся из кабинки:
– Хэй-хэй! Починил, а! Садитесь, подвезу!
Это рассмешило старушку. Смеясь, она снова погрозила сухоньким своим кулачком скалившему белые ровные зубы водителю:
– Ах ты, разбойник! Мы уже пришли. Ну, сам починил, сам и катайся, шайтан твоя арба.
Водитель сбил на затылок видавшую виды бескозырку, прищурил свои и без того узкие глаза-щелочки, газанул и помчался дальше, только разболтанные борта кузова загремели, да рваный брезентовый тент запарусил. Баба Шура еще несколько раз повторила: "Ах ты, разбойник", потом вдруг ойкнула, хлопнула по юбке рукой: