Морские люди. В двух частях
Шрифт:
– Уразниязов опять отличился. Капитан-лейтенант Черкашин вызвал меня, я все объяснил. Этот орал на молодого матроса, а вы сами знаете, как такое расценивается. Прав был бывший старшина команды мичман Песков, нечего этому у нас делать. Сейчас нам дают новичка, того самого, которого Уразниязов обидел. Парень ничего, потянет, я с ним уже разговаривал, знакомился.
Карнаухов говорил спокойно, на Уразниязова даже не смотрел, вел себя так, будто матроса рядом не было. Они обоюдно старались не замечать друг друга. Клим поморщился, но терпеливо дослушал ответ командира отделения, почувствовал,
– Значит, вы сознательно сделали так, чтобы избавиться от матроса Уразниязова? Вот сейчас мы вместе пойдем к Черкашину и вы при мне слово в слово повторите все, что сказали. Кого топите, командир? Это ваш подчиненный, плохой ли, хороший, но вы за него несете ответственность. Ему ваша справедливость нужна.
Клим все набирал и набирал обороты. Карнаухов стоял спокойно, Уразниязов вспыхнул и выбежал из кубрика. Борисов вышел вслед за матросом. У трапа его догнал старшина:
– Это вы не подумав, сгоряча наговорили, товарищ мичман. Делу будет польза, коллективу, если Уразниязова уберут от нас. Я сначала думал промолчать, чтобы все было шито-крыто, как наши ребята хотели, а потом дошло, понял кое-чего. У нас другого случая может не быть, понимаете? Да и этому легче уголь в котельной кидать, чем у нас вроде балласта ошиваться.
Карнаухов где-то простыл, голос у него был сырой, насморочный, в горле у него неприятно булькало, будто там что-то лопалось.
– Вы на нашем корабле недавно товарищ мичман и еще не знаете, что будет, когда пойдем в море с Уразниязовым. Опять ребята будут за него вахты нести. Намучаемся. А я из новенького такого гидроакустика вам сделаю, классного, ведь он скрипач, находка для любого корабля. Век будете помнить меня и благодарить.
Борисов остановился, качнулся с каблуков на носки, процедил:
– Ни черта ты не понял, а еще...
Он не договорил, подтолкнул старшину вперед, к трапу, поднялся, тяжело ступая, следом. В выгородке коридора стоял матрос Уразниязов.
– Оба в двенадцатую каюту!
Это была каюта старшего помощника. Черкашин удивился появлению целой делегации. Он посмотрел на мичмана, потом на старшину, потом заметил Уразниязова и нахмурился:
– Товарищ мичман, что моряк еще натворил?
– Не он товарищ капитан-лейтенант, а вот этот... командир отделения. Разрешите, я все расскажу по порядку.
По мере рассказа лицо Виктора Степановича все больше мрачнело. Он машинально расстегнул ворот кителя с только что подшитым подворотничком, потом снова застегнул его.
Клим закончил словами:
– Ну вот решил старшина второй статьи для пользы, так сказать общего дела, повернуть этот случай под другим углом. Так его вам и представил.
В дверь постучали, показался рассыльный:
– Товарищ капитан-лейтенант, вас просит зайти заместитель командира по политической части.
– Передайте, зайду чуть позже.
Клим было замолчал, но, встретив выжидающий взгляд Виктора Степановича, продолжил:
– А матрос Уразниязов психанул, решил, что правды не добиться. Видите, стоит надутый, как пузырь.
Он перевел дыхание и задал вопрос:
– Расследование вы
Старпом ответил:
– Сейчас -да. Спасибо. Старшина и матрос свободны. Вы, Климент Иванович останьтесь, пожалуйста, на пару минут, больше не получится, зам вызывает. Садитесь.
– Да я уже все понял товарищ капитан-лейтенант, спасибо вам, пойду, не буду отрывать время.
– Останьтесь, сказал.
Клим понял, что Черкашин переменит свое решение.
Для второго после командира офицера на корабле действие предстоит, конечно, не из приятных, подумал Черкашин, теперь ему придется отыгрывать назад, признаваться в неправильности сделанных выводов. Зато так будет справедливо. Хорошо, хоть не передал дело в военную прокуратуру, там могли бы раздуть историю, чтобы другим неповадно было. После дознания Виктор Степанович отдал материалы политработнику. Вопрос о переводе Уразниязова в береговую часть был, по сути, решенным. Теперь делать этого не следовало. Но и в команде гидроакустиков матросу оставаться нежелательно. Черкашин думал, что предпринять. Клим молчал. Наконец, капитан-лейтенант сказал:
– Старший мичман Петрусенко, помнится, просил матроса Уразниязова. Думаю, вы возражать не будете. Иначе старшина второй статьи заклюет моряка придирками... Кстати, старшину наказать. Что еще? Готовимся к ближайшему выходу в море. Проверьте матчасть, наведите порядок в команде. Вопросы? Нет. Добро, товарищ мичман. Всего вам хорошего. Приступайте к выполнению.
Уразниязов и Конев поменялись местами сразу после подъема флага. Оба были чрезвычайно довольны. Конев избавлялся от прессинга Зверева. Уразниязов оставался на корабле. Петр Иванович тоже был рад и похвалил Клима:
– Орел! Альбатрос! Далеко пойдете, молодой человек. Вот теперь винно-водочного магазина вам не избежать. Учтите, уважаю только водочку. С селедкой. В пределах разумного, естественно.
– Нет, это вы далеко пойдете, Петр Иванович. На халяву и уксус сладок, мы понимаем, но все-таки стыдно, нехорошо обижать младшего по званию. И потом, я не понял, чего должно быть в пределах разумного, водочки или селедки?
– Балда ты, но это не смертельно, вижу, уверен - исправишься. А сейчас давай покажу, как играют в шеш-беш настоящие мужчины.
Во время игры он победно орал, а потом весь день ходил, напевая под нос свою комариную песнь. Перед отходом ко сну Клим притащил из выделяемых акустикам запасов спирта, или, как говорят на флоте шила, бутылочку и друзья очень даже хорошо посидели под разделанную селедку с луком. Понятно, не на берегу, а, значит, без музыки, без представительниц прекрасного пола. Что поделаешь? Сурова корабельная жизнь.
НА СХОД
Прошла неделя, другая. Корабль стоял у пирса. С одной стороны Клима это устраивало и даже очень. Занятия проводились на берегу, в учебных классах. Люди имели возможность досыта крутить механизмы, а ресурс корабельной гидроакустической аппаратуры оставался в целости-сохранности, это ли не радость для старшины команды? С акустиками занимались опытнейшие специалисты из мичманов со стажем, это тоже многое значило.