Мосад, Аман и все такое…
Шрифт:
— Господин Цвайтер?
Человек с бумажным мешком оборачивается. Он хочет сказать: «Да» — но что-то его удерживает. Может быть, эти двое подозрительно одинаково одеты. Может быть, они как-то странно стоят. Может быть, их вопрос кажется ему настораживающим. Как бы то ни было, он хрипло отвечает: «Нет!» — и делает шаг назад, к двери. Но двое у лифта одновременно, как на учении, поворачиваются к нему вполоборота, их ноги раздвигаются в боевой стойке, правые руки исчезают в карманах и появляются оттуда с револьверами, левые поднимаются для упора. В гулкой тишине подъезда даже почти беззвучные выстрелы кажутся оглушительными.
Человек с бумажным мешком опрокидывается спиной на дверь, в его глазах ужас. Он сползает спиной по стеклу. Его глаза уже остекленели.
Парень и девушка в коричневой машине увлеченно целуются, не обращая внимания на небольшую толпу зевак, которые окружили влюбленную пару и ожталенно комментируют их поведение. Никто не замечает появившихся из подъезда людей, которые неуклюже прижимают на бегу правые руки к телу, чтобы скрыть оружие. Дверца зеленого «Фиата» открывается, пропуская их на заднее сиденье, «Фиат» резко стартует с места и тут же исчезает за поворотом Виале Эритреа. И почти тотчас коричневая машина с «влюбленными» с ревом устремляется вслед за ним. Зеваки разочарованно расходятся. На площади снова пустынно и тихо. Никто не услышал выстрелов, никто не заметил внешности людей, появившихся из третьего подъезда. Единственный свидетель произошедшего лежит в вестибюле, продырявленный двенадцатью пулями. Бумажный мешок лежит рядом с ним, из разбитой бутылки сочится вино, смешиваясь с ручейком крови, который медленно течет из-под двери на тротуар.
К тому времени, когда итальянская полиция обнаруживает труп, а потом — брошенную зеленую машину и в ней — единственное «вещественное доказательство», стреляную гильзу, выпавшую, очевидно, из кармана стрелявшего, люди, встретившие Вадала Цвайтера в его подъезде, давно уже в воздухе. Они летят рейсом Неаполь — Париж — два смуглых молодых человека в одинаковых костюмах, с одинаковыми деловыми чемоданчиками вместо багажа. Один из них дремлет, полуприкрыв глаза, другой что-то подсчитывает на клочке бумажки. Потом второй отрывается от своих подсчетов и говорит:
— Знаешь, во сколько он нам обошелся?
— Кто? — не открывая глаз, переспрашивает первый.
— Цвайтер. Я подсчитал — ровно триста пятьдесят тысяч долларов. Если так пойдет дальше…
— Дальше пойдет легче, — успокаивает его первый.
Но в его голосе нет особой уверенности.
Меир Амит вышел в отставку в конце 1969 года. Его сменил генерал Цви Замир — высокий, худой человек с продолговатым, узким лицом немецкого офицера. В действительности Замир был родом из Польши, и за его плечами была блестящая карьера в армии обороны Израиля. Это многообещавшая карьера была прервана в 45 лет назначением на пост руководителя Мосада, «мемуне» Многие в Мосаде считали, что «Цвика» никогда не сумеет дотянуть до уровня Меира Амита. Но точно так же говорили об Амите, когда он сменил Исера Харэля. Три года спустя даже самые заядлые скептики признавали, что Цвика ни в чем не уступает легендарным Харэлю и Амиту, а в чем-то, быть может, даже превосходит их. Израильской разведке, как правило, везло на блестящих руководителей. Впрочем, это могло быть не только везение.
Именно Цвике Замиру выпало на долю присутствовать при последних атаках мюнхенской трагедии. Он прибыл в Олимпийскую деревню, когда террористы «Черного сентября» уже вывезли захваченных израильских спортсменов на аэродром. Замир добрался до аэродрома в машине министра иностранных дел Геншера. Там, стоя в диспетчерской башне, он был беспомощным свидетелем гибели заложников. В тот же день он вернулся в Израиль. На следующий день он уже отчитывался перед кабинетом министров. Вместе с ним на заседании присутствовал руководитель военной разведки генерал Аарон Ярив.
Разгневанная Голда Меир обрушилась на руководителей Мосада и Амана, обвиняя их в преступной непредусмотрительности. Она требовала немедленно положить конец палестинскому
— Мы делаем все возможное, чтобы защитить израильские самолеты, их пассажиров и вообще всех израильтян за границей и в пределах страны от нападения террористов. Но полностью исключить эти нападения невозможно. Для этого следовало бы окружить Израиль сплошной стеной и не высовывать из-за нее носа. На это не пойдет ни один уважающий себя народ. Поэтому я вижу единственную альтернативу…
— Какую? — нетерпеливо перебил кто-то из присутствующих.
— Сыграть с террористами на их собственном поле их собственными методами. Выйти им навстречу…
Два дня спустя Голда Меир утвердила план операции «Возмездие», представленный Замиром. В помощь Цвике был назначен генерал Ярив. Вдвоем они должны были подготовить и провести эту самую большую в истории Мосада операцию.
— У него имя на «А», у тебя — на «3ет», — сказала Голда. — Вы вдвоем покрываете весь алфавит, так что у вас есть все необходимое для успеха…
Это была одна из нечастых попыток Голды сострить. Обычно шутки ей не удавались. Эта тоже не была из самых блестящих.
Мне никогда не довелось встречать генерала Замира. Но Аарона Ярива я видел неоднократно. Последний раз это было во время недавней международной конференции по терроризму, которая происходила летом минувшего года в Тель-Авиве. Шло пленарное заседание, посвященное вопросу: как действовать в ситуации захвата террористами заложников? — погрузневший, почти квадратный Меир Амит, сидя в президиуме, рубил воздух ладонью в такт своим отрывистым фразам: «Не уступать… Никаких компромиссов… Использовать переговоры лишь для подготовки операции по освобождению… Использовать прессу для создания „дымовой завесы“ ложных слухов… Атаковать…» Невысокий, сугубо штатского вида Ярив сидел рядом с Амитом и медленно, молча кивал после каждой фразы, словно соглашаясь с коллегой. Потом, в перерыве, его окружили западные эксперты по борьбе с террором, и Ярив, известный своей словоохотливостью, начал с ними оживленно что-то обсуждать. Я не решился подойти поближе. Эти люди были заняты делом — быть может, одним из важнейших в наши дни: попыткой обуздать стоглавую гидру международного терроризма. Тем самым делом, которое Ярив и Замир начали своей операцией «Возмездие» четырнадцать лет назад.
Впрочем, это не вполне верно. Ни одна операция не начинается на пустом месте. У всех у них есть корни, уходящие в прошлое. Вот и в данном случае нити будущей «Великой охоты» вели далеко назад, в ставшие уже баснословными 50-е годы.
В пьесе Нелли Гутиной «Шоу» есть замечательная фраза. Ее герой, Террорист, говорит журналистам: «Вы думаете, в начале было Слово? Черта с два! В начале был Взрыв!»
У истоков нашего мира действительно был взрыв — во всяком случае, так считают физики, предпочитающие Эйнштейна евангелиям. Они даже придумали для этого взрыва свое профессиональное название — в их теориях он именуется «Биг-Банг». Но сейчас речь идет о другом взрыве — о том, который и должен иметь в виду профессиональный Террорист. Потому что в начале нашей истории действительно был взрыв. А точнее — даже два.
Давид Шауль был родом из Ирака и, может быть, поэтому внешне весьма напоминал араба: те же черные усы на смуглом лице и та же маслянистая волоокость в выпуклых глазах. Иошафат Гаркави был иерусалимцем в бессчетном поколении и внешне напоминал еврейского интеллектуала, каким и был в действительности: высокий лоб под полукругом седеющих волос и умные, живые глаза под четко очерченными бровями. Давид Шауль был лейтенантом израильской армии, а генерал Иошафат Гаркави по прозвищу «Толстяк» был руководителем израильской военной разведки Аман, так что единственным сходным у них было, пожалуй, лишь одинаково блестящее знание арабского языка и обычаев. Шауль приобрел это знание за годы жизни в Ираке, а Гаркави — за годы учебы в Еврейском университете и последующей работы, которые принесли ему репутацию одного из лучших арабистов Израиля.