Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
Шрифт:
— Кто спал, кто болтал?
— Послушай, что скажет Муртаза, а если сочтешь неправым, тогда осуждай!..
Раздался стук, и в дверь просунулась большущая голова Нуха.
— Подожди, я вызову! — сказал директор Нуху и обратился к Муртазе. — Слушаю, что дальше?
— А дальше… Даруй аллах тебе здоровье. На службе все для меня равны, я не стану ни с кем миндальничать…
— Ладно, не отвлекайся. Кто спал?
— Было это, значит, ночью, делал я обход, задержал рабочих, которые воровали шпульки. Наказал их как положено. Затем, прошу прощения,
— Чего же Азгын? Его не было, что ли? Почему не разогнал?
— Был, мой директор. На своем месте в будке.
— Так чего же он?
— Храпака задавал.
Сказав это, надзиратель выразительно глянул на директора. Тот покачал головой и спросил:
— Потом?
— Потом я разбудил его. Он увидел меня и сразу всю вину на меня решил свалить. Я ему: дескать, не видишь, что ли, собрались пройдохи-ткачи. Курят да болтают. Почему обязанностей своих не выполняешь?.. Откуда ему знать, что есть служба? Вот он сразу на дыбы и давай меня оскорблять. Я его пытался успокоить, чтоб не показать примера невоспитанности перед рабочими. А он не желает даже слушать. Бросился на меня, схватил за горло. Говорю ему: «Стыдно, старик, вокруг рабочие!..» Руки ему вывернул…
— А почему начальник ткацкого цеха жаловался?
— Тоже спал на работе, мой директор! Я зашел к нему, дернул за рукав, проснись, мол, негоже на службе спать. Как-никак начальник, важный пост занимаешь, ответственную обязанность тебе доверили главные начальники.
— Ну а он что?
— Проснулся, увидел меня и давай обвинять, будто я порядок нарушил.
— Та-а-ак! Значит, так было?
— Так точно, мой директор.
— Хорошо, а мастера из прядильного?
— Собрались в рабочее время в столовой, сидели, разговор пустой вели, вредные слова употребляли.
— Какие?
— А что Германия — так, Англия — этак, правительство наше ума лишилось. Я, понятно, в это дело вмешался. Напомнил им, что главное — служба, наша честь и долг! Говорю им: слава аллаху, над нами начальство поставлено, чтобы про эти дела думать. И дескать, им и мне в том нужды нет, чтоб такие разговоры вести.
— Значит, и мастера из прядильного там были?
— Так точно, мой господин! Они мне говорят: «Ты не имеешь права вмешиваться в наши дела!..» На фабрике совсем худо с дисциплиной, директор!
Директор наконец понял, отчего все недовольны Муртазой.
— Поздравляю тебя, Муртаза! Молодчина! Не ожидал! — произнес Кямуран-бей и пожал надзирателю руку.
Острый нос Муртазы покраснел, ноздри затрепетали.
— На службе от моего глаза ничего не скроется! Для меня все равны, и снисхождения ни к кому не позволю! — встав во фрунт, отрапортовал Муртаза.
Потом он долго, со всеми подробностями рассказывал, как, будучи участковым, ночью задержал вора, бросился на него, хоть тот и отстреливался из револьвера, вышиб из руки оружие…
— Ты меня поддержи и требуй тогда от меня порядка и службы.
— Вот тебе рука
— Какое дело?
— Командовать отрядом добровольцев нашей фабрики по военно-спортивной повинности.
Глаза Муртазы загорелись:
— Рад стараться, мой директор! Очень подходящее для меня дело.
— Не умаешься?
Муртаза расправил плечи, будто стряхнул с себя усталость бессонной ночи, и бодро ответил:
— Что значит умаяться? Я этого не признаю! У меня, мой директор, был дядя-колага. Он не терпел никакого послабления при исполнении служебных обязанностей. А почему? Потому что служба превыше чести нашей и совести!
— Он у тебя тоже кончил курсы? — спросил директор улыбаясь.
— Нет, не кончал, но за верную службу имел благодарности от высокого командования.
— Ну так что дядюшка твой, Муртаза-эфенди?
— Как считал дядя-колагасы, так и я считаю: служба — она превыше совести и чести! Все будет исполнено, мой директор. Я возьму командование отрядом и научу их дисциплине. Я вижу, как на парадах и демонстрациях ходят строем перед начальством. Стыдно смотреть! Разве это строй? Разве это шаг? Надо, чтоб нога печатала: трап-трап-трап!.. Чтоб начальство наше гордость испытывало, чтоб за выправку хвалило.
— Возьми двух рабочих, приведи спортивное помещение в порядок. Там сейчас грязь, все поржавело… Никто за этим не смотрит, ни у кого руки не доходят.
— Так точно, мой директор, не знают, что значит служба, потому что…
— Погоди. Заставь, чтобы все выгребли, вычистили, отдраили… На складе возьми наждаку.
— Все металлические части станут огнем гореть. На зависть всем соседям, которые на параде рядом маршируют.
— А ведь правда, до Дня освобождения [88] еще много времени. Проведешь подготовку на стадионе.
— Есть провести подготовку! Совсем не умеют маршировать! Как положено шагать в строю?
88
Здесь: День освобождения города Аданы от интервентов в годы национально-освободительной войны 1919–1922 гг., отмечаемый 5 января.
И, отдавая сам себе команды, Муртаза стал демонстрировать строевые учения перед столом директора.
— Ра-ав-няйсь! Сми-и-рна! Ша-а-гом марш!
Чеканя шаг, надзиратель прошествовал строевым мимо директора и на ходу подал команду:
— Ра-а-внение напра-во! — повернул голову и отдал честь.
Не доходя до стены, скомандовал:
— Ро-та-а, стой! — и замер. — Кру-у-гом! Ша-а-гом марш!
Подойдя к столу технического директора, Муртаза дал новую команду:
— Ро-та-а, стой! Вольна-а!.. Вот так, мой директор! — сказал надзиратель, приняв стойку «вольно».