Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

Кемаль Орхан

Директор не мог удержаться от смеха:

— Молодец! Герой! Даю тебе широкие полномочия!

— Так точно! Я подготовку прошел, курсы кончил.

Директор достал из стола ключи от спортивного помещения и передал их надзирателю.

— Вот, возьми ключи.

— Есть взять. Значит, мне с двумя рабочими?

— Да, двух хватит.

— Значит, навести блеск на каски и винтовки?

— В свободное время.

— Вывести людей на футбольное поле?

— Но повторяю: только в нерабочее время, в выходные дни. Помни, дело

это не принудительное. Поэтому не заставляй. Кто захочет, тот пусть и участвует.

— Мы, мой директор, турки, а турки…

— Это все так. Но ты постарайся, чтоб добровольно, без принуждения.

— Наверняка на празднике и иностранцы будут.

— Конечно.

— Пусть увидят стальные руки наших храбрецов, наши твердые сердца!

— Конечно, конечно! Но ты все же…

— Пусть гордятся наши начальники, директор!

— Без принуждения, я тебе еще раз повторяю.

— Будь спокоен, директор.

— Прекрасно! Можешь идти.

— Есть идти! Значит…

Тут зазвонил телефон на столе директора, и Муртаза, гордо выпятив грудь, вышел из кабинета.

Весь мир был теперь в его руках! Он ликовал!

Муртаза подошел к проходной. В будке Ферхада сидел контролер Нух и курил. Завидев Муртазу, он ехидно спросил:

— Ну, на всех успел нафискалить?

— Я такого себе не позволяю! — возразил Муртаза и возмущенно пожал плечами.

— Не позволяешь, расскажи кому-нибудь другому! Все равно твоим сплетням не поверят.

— Кто?

— Да тот же технический директор.

— Я тебе такое скажу, ахнешь!

— Смотрите! — воскликнул Нух, повернувшись к Ферхаду. — Оказывается, он нас еще удивить может!

— Знаешь, какие полномочия мне дали? Командовать спортсменами.

— Кто дал?

— Мой технический директор.

— Кому дал?

— Мне! «Не могут, — сказал он, — ходить на парадах во время праздника. Возьми их под свое начало, Муртаза-эфенди, ты курсы окончил, знаешь, что есть служба и дисциплина…» Вот так. А я, значит, ответил: «Так точно, это мы можем, директор!»

Нух рассмеялся.

— Искал, искал и нашел. Вот и прекрасно. Будь исправным командиром! — В голосе контролера слышалась зависть.

— Будь спокоен. Дал мне ключи от помещения, так и сказал, чтоб без моего разрешения никто туда не входил. Буду проводить занятия на футбольном поле.

— Давай-давай! Громче в трубу дуди!

— Это уж как положено… Потому что… — Муртаза махнул рукой и направился к дому.

— Ну и дурак! — глядя ему вслед, со злостью сказал Нух. — Технический директор мне это тоже подсовывал, да я наотрез отказался. Нужны мне эти торжества-маршества… Разве это занятие для разумного человека? Не так ли, Ферхад?

— Ему это поручил, значит, директор?

— Ну и что? Ну, поручил!..

— Значит, доверие ему оказал.

— А тебе-то что? Чего ты разахался? Мы ж не из Румелии [89] ,

чтобы зазря кровь себе портить. Мне не раз предлагали, только я сказал, что ни в какую этим пустым делом заниматься не стану. Чего удивляешься? Директор хочет польстить ему, вот и назначил.

Контролер Нух в сердцах плюнул, растер ногой окурок и пошел к техническому директору.

<

89

Румелия — европейская часть Турции, куда раньше, при Османской империй, входили многие области на Балканах; тут Румелия противопоставляется Анатолии — азиатской части Турции.

empty-line/>

Получив от директора должность командира добровольческого военно-спортивного отряда фабрики, Муртаза пуще прежнего стал усердствовать. На фабрику являлся задолго до смены и уходил позже обычного. Рабочим прядильного цеха уже не стало возможности таскать шпульки. Ко всему еще на место Азгына взяли нового сторожа, который не то что поговорить, покурить не давал рабочим.

Одним словом, Муртаза успел нажить себе врагов не только среди рабочих, но и среди мастеров и многих служащих, особенно начальников цехов.

Муртаза собственноручно убрал помещение, где хранилось имущество военно-спортивного отряда, чем вызвал еще большую ревность Нуха. Он вычистил и проветрил, развесив на солнце, обмундирование, в котором оказалось полно моли. Потом аккуратно подвесил одежду на гвозди, которые вбил в стену. Он надраил трубы, карабины без патронов, каски. Металлические части горели огнем, позолоченные и серебряные галуны на обмундировании ласкали глаз. Из помещения выветрился сногсшибательный запах грязи, сырости и затхлости. Все блистало чистотой и радовало глаз порядком.

В тот день Муртаза заявился с фабрики домой, облаченный в форму командира отряда. Она была из хлопчатобумажной материи цвета хаки, выпускаемой на фабрике, и сшита по образцу офицерского мундира, с воротником и обшлагами, украшенными галуном. Не в меру широкие галифе были заправлены в черные гетры, на каблуках ботинок сверкали шпоры, издавая при каждом шаге устрашающий звон.

Увидя входящего в комнату Муртазу, сиявшего галунами и бренчавшего шпорами, жена вдруг принялась смеяться.

— Чего это ты гогочешь? — сердито спросил муж.

— Ты теперь смахиваешь на офицера, — ответила женщина, стоя около корыта с детскими пеленками.

— Натурально! Тебе не нравится?

— Мне что? Хоть в полковники вырядись, мне все едино, денег от этого не прибавится. Тут от твоего брата приходили: он с тобою хочет свидеться, потолковать о деле. Просил тебя в обед дома быть.

— Значит, у него есть о чем со мною потолковать? — переспросил Муртаза, внимательно глядя на жену и о чем-то соображая. — Видать, что-то весьма важное.