Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
Шрифт:
— Зачем пожаловал, сукин сын?
— Да вот белье принес вам, матушка!
— Спасибо, дорогой сынок! Спасибо! Боюсь, что и это только для красотки Фатьмы!
Красотка Фатьма, осужденная за «прелюбодеяние», черноглазая, чернобровая, черноволосая молодуха, подскочила к Боби, точно распаленная кобылица.
— От кого?
— От Капитана!
Фатьма так привыкла получать белье от Сёлезли и других записных богатеев, что никто иной ей и в голову не приходил.
— От Капитана? Это еще кто?
— Жнец
— Новенький?
— Попал давно, а раздобрел недавно.
— Как так?
Боби изложил во всех подробностях. Закончив рассказ, прибавил:
— Дурачок он, бабский страдатель! На кой он тебе? Стирай, получай денежки и не забывай про Боби. Не то, клянусь матерью, испорчу тебе коммерцию!
— Отдай белье и проваливай! — прикрикнула на него надзирательница.
Боби передал белье Фатьме, подошел к надзирательнице:
— Не бойся, сестричка, не съем я твою Фатьму! Говорю только, что на сей раз хозяин белья — человек капризный, все должно быть сделано как следует!
— Поди сюда, Боби, — встряла Недиме. — Съешь меня!
— Тебя? Помилуй аллах! Без тонны меда от горечи загнешься!
— Ах так, значит, брезгуешь земляками?
— Помилуй аллах, — проговорил Боби и, заметив старшего надзирателя, бросился наутек. Зажав в кулаке свисток, надзиратель глядел на него волком.
— Сколько раз тебе говорил: не трепись с бабами! — рявкнул он, когда Боби подбежал ближе.
Боби расплылся в улыбке, заегозил, как нашкодивший кот.
— Говорил, отец ты наш, говорил! Разве я тебя ослушаюсь? Эти шлюхи сами ко мне пристали, еле ноги унес. Может, кофею выпьешь? Я сварю. И сигареты есть, «Золотой Рог».
— Где разжился?
Боби решил, что будет лучше, если он не назовет имени Капитана.
— Ешь изюм, господин старший, а про виноградник не спрашивай!
Он перемахнул через несколько ступеней, влетел в контору, открыл дверь в крохотную заднюю комнатку. Боби обитал здесь не один. В этой сырой конуре вместе с ним жили заключенные, исполнявшие писарскую и другую работу для конторы. Быстро сварил кофе, отнес в дежурку старшему надзирателю. Выложил пачку «Золотого Рога».
— Если нет других приказаний, я пойду!
— Ступай!
Боби вернулся к себе в каморку, уселся на деревянный сундук, в котором прятал чай, кофе, сигареты, сахар, и задумался. Как облапошить этого придурка Капитана и выманить у него деньги? Вчера да и позавчера Боби долго толковал ему о том, какие послания передают бабам вместе с бельем другие заключенные. У него аж глаза заблестели. Но он так и не решился попросить Боби о такой услуге. Застенчив, дурак, ясное дело. Даже пропуска не попросит, чтоб отправиться в город к зубному или в больницу. Не хочет говорить об этом со мной, стесняется, а напрасно.
Боби встал с сундука, вышел во двор и направился к мужскому корпусу.
У
— Куда идешь? Чего тебе надо?
— Открывай!
— Куда идешь, говорю?
— Открой! Иду в корпус. Старший приказал.
Приказ старшего заставил надзирателя подчиниться, не то он показал бы ему, где раки зимуют. Но ничего, еще настанет день, когда он рассчитается с ним. Выругавшись, надзиратель отпер дверь, проговорил Боби в спину:
— Ну погоди, попадешься ты мне…
Боби слышал, но не обратил внимания на угрозу. За ним стояли старший и сам начальник тюрьмы. Что мог ему сделать этот татарин?!
В дверях семьдесят второй его ждал Капитан. Он нетерпеливо схватил Боби за руку, желая поскорее услышать, как приняла его заказ красотка Фатьма. Но Боби не торопился, заметив, что Скала, Куриный и прочая братия навострили уши. А он этих голодранцев терпеть не мог.
— Ну что? Чего зенки выкатили?
— Да так, ничего. Хотели спросить, может, чаю выпьешь?
— Разве об этом спрашивают? — пристыдил их Капитан. — Заваривайте!
Капитан отвел Боби в свой угол, усадил на постель.
— Я говорил о тебе с Фатьмой…
Глаза у Капитана округлились.
— Обо мне? Что она сказала?
Боби бил без промаха:
— Рассказал ей твою историю! Она была поражена!
— Сказал, что я был капитаном?
— А как же, Капитан!
— Сказал, что плавал не на пароходике через Босфор, а в Марсель, в Германию, в Россию?
— Все рассказал. На других заключенных не похож, говорю. Бельишко его как следует выстирай, выгладь, он не обидит.
— А она что?
— Для такого молодца, говорит, белье стирать — большая честь!
Хеттская статуя ожила. Капитан встал, снова сел и рявкнул на всю камеру:
— А ну поскорей заваривайте чай, да покрепче!
Скала шепнул на ухо Куриному:
— Договорились они о чем-то. Но о чем?
Куриный насыпал чай для заварки, кивнул:
— И мне так кажется. А о чем, кто их знает…
— Такое меня зло берет на Боби!
— И меня тоже!
К ним подсели Измирец и Бетон:
— Послушай, Скала, что-то нечисто у Боби с Капитаном, ей-богу!
— Вот и мы говорим.
— Забрал он Капитана в руки.
— Это точно!
— Лишь бы все это на нас не отыгралось…
— Чего вы там шепчетесь? Разойдись! — приказал Капитан.
— Оставь их в покое! — сказал Боби. — У нас свои дела. До сего дня я один носил белье к этой бабе от Сёлезли, Сулейман-бея и других. Обо всех ей рассказывал, но она ни о ком так не расспрашивала, как о тебе. А если я ей скажу: Капитан, мол, сохнет по тебе, написала бы ему письмо…