Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
Шрифт:
— От чайку не откажусь, аби…
Сэма казалась сейчас Длинному очень привлекательной. Он выбежал на лестницу, окликнул разносчика чая:
— Эй, Рамазан!
— Да, аби! — донесся из сумрака лестничной клетки звонкий голос.
— Пару стаканчиков в тридцать шестую, да покрепче! И бубликов прихвати!
— Сию минуту, аби.
Сэма намеревалась, если не удастся выведать хитростью, спросить напрямик, почему Идрис так странно ведет себя. Скрывает что-то от нее, хитрит. Она хорошо понимала: главное для Идриса — получить от нее заявление в суд. За двадцать — двадцать пять лир Сэма могла, конечно,
— Ну, выкладывай, как поживаешь, — прервал Длинный ее размышления.
— Лучше всех, аби. Кстати, у меня ночью был Идрис.
— Где? В клубе? — оживился Длинный.
— Да, в клубе.
— Ну и бестия! То-то он так быстро смылся из ресторана.
— Что-нибудь случилось?
Длинный прищурился, и перед ним пронеслись события прошлой ночи. Кутеж был в самом разгаре, когда этот жмот Идрис вдруг решил улизнуть. Ну а он, Длинный, набузил спьяну. Так, значит, неспроста Идрис так спешил!..
— Знаешь, — сказал Длинный, — когда наберешься, непременно что-нибудь случится. Но посмотрела бы ты, с каким форсом этот сукин сын вдруг встал из-за стола! Ну и я поднялся. Решил не отпускать его.
— Что же все-таки произошло?
— Пьяному, говорят, море по колено. Правду говорят. Вот сейчас я трезвый и ясней припоминаю, что тогда произошло. Идрис показался мне каким-то странным. Я-то его хорошо знаю. Не один год дружки. Войдя в ресторан, стал оглядываться. Мне это сразу не понравилось. А как он сдрейфил, когда я его позвал! Но чего, спрашивается, ему дрейфить и сматываться от друзей-приятелей?
— Ты прав, аби! Мне тоже так показалось…
— Вот я и подумал, что они с Кудретом провернули какое-нибудь дельце и теперь собираются порвать со старым, завязать.
— Это уж точно.
— Прижал бы я его, да друзья помешали. Смотался он. А я с досады сел прямо на тротуар и зарыдал на весь Стамбул.
Сэма расхохоталась, потом сказала:
— Ко мне надо было приехать, аби!
— Мы приезжали! Гарсоны нам сказали, что ты ушла с каким-то типом.
— Значит, опоздали. А я приметила Идриса в клубе во время выступления и сразу догадалась, что он ко мне. Словом, мы вышли. Ведь как-никак, а он дружок моего Кудрета. Идрис сказал, что он в тюрьме.
— Кудрет? Конечно. Где же ему быть?
— А я не знала. Потом Идрис стал уговаривать меня написать заявление в суд.
Длинный весь обратился в слух:
— Какое заявление?
— Видишь ли, они считают, что я пожаловалась на Кудрета в прокуратуру, обвинив его в присвоении чужих драгоценностей, тех, что передала ему жена хозяина гостиницы для меня в качестве отступного. За это вроде бы его и арестовали.
— А ты и в самом деле на него пожаловалась?
— Сейчас я постараюсь все объяснить. Ты ведь не знаешь, что с Кудретом я познакомилась в гостинице. А хозяин гостиницы — это, я думаю, тебе известно — был моим любовником.
— Это мне тоже не известно.
— Разве Кудрет обо мне не говорил?
— Может, говорил. Не помню.
— Так вот, жена хозяина нажаловалась на меня и на своего мужа Кудрет-бею, приняв его за важную персону. Неотесанная баба!
Теперь расхохотался Длинный.
— В этом-то вся штука! Все принимают
— Вид у него и в самом деле солидный. Одним словом, взбесилась тогда жена хозяина и закатила скандал. Кудрет-бей обещал ей взять это дело на себя. Что там говорить, я тоже приняла его за ревизора. Но не в этом суть. Главное, он мне понравился. Да еще как! А на его должность мне было наплевать! Короче, взялся он нас мирить. Я ведь была не просто любовницей хозяина, но и жила в его доме, под одной крышей с его женой! Хозяина, признаться, терпеть не могла. Противный, тощий, на щипцы похож. Я давно собиралась вернуться в Стамбул, а тут аллах послал мне Кудрет-бея. Он назначил мне свидание, и мы договорились встретиться в Стамбуле. Кудрет взял у жены хозяина браслеты, сказал, что для меня. Я не стала бы их требовать, сдержи он слово. Но он так и не встретился со мной. Я разозлилась и…
— Остальное мне известно.
— А как его жена?
— Подала на развод.
Сэма насторожилась:
— Почему?
— Считает, что арест мужа ее позорит.
— А сама чем занимается, тварь? — Она ухмыльнулась. — Вспомнить противно! Так, значит, они разводятся?
— Разводятся. Она уже в суд подала…
Если суд разведет Кудрета с женой, он избавится наконец от цепей, подумала Сэма. Но для полной свободы еще необходимо, чтобы она, Сэма, отказалась от своего иска. Как же поведет себя Кудрет, когда обретет эту двойную свободу? Однако теперь он сидит в тюрьме и, конечно, нуждается в деньгах. Надо сейчас же, не откладывая, перевести ему небольшую сумму.
— Ты не разузнала, зачем пожаловал сюда Идрис? — спросил Длинный, выводя Сэму из раздумья.
— Пока нет, но если захочу… Значит, по-твоему, не следует сейчас отказываться от иска?
— Во всяком случае, никаких заявлений Идрису в руки не давай. Раньше узнай, что его привело сюда, а там посмотришь. Вообще-то вот что я тебе скажу. Бери-ка отпуск и на курьерском мчись к Кудрету. На месте во всем и разберешься.
— Ты прав. Так, пожалуй, будет лучше всего.
— И знаешь что… Давай-ка съездим вместе!
— Великолепно!
— Соединим приятное с полезным. А то, чего доброго, ты снова поддашься его гипнозу. Вся его сила в осанке, в уменье говорить, в манерах.
— На женщин это действует безотказно.
— Даже на приятелей. Стоит только посмотреть, как важно он вышагивает, поскрипывая туфлями. И сам он, паршивец, прекрасно это знает, вот и пользуется. Ну, значит, едем?
— Едем! — Сэма встала, пожала Длинному руку и вышла.
Так и не дождавшись чаю, Длинный, досадуя, выскочил из комнаты и в дверях столкнулся с Рамазаном.
— Не взыщи, аби! Свежий заваривал.
— Ладно, поставь…
Разносчик положил на стол чай и бублики и вышел. Помешивая сахар в чашке, Длинный не переставал думать о Кудрете; этот тип наверняка затеял новую аферу, может, и не одну. Вот Идрис и вертится около него, надеясь поживиться. Но Длинный этого не допустит. После того как Сэма откажется от своего иска и Кудрет выйдет из тюрьмы, заработает на полный ход машина по добыванию денег. Монеты потекут ручьем, и уж тогда Длинный подставит руки. А с этим Орханом Бомбой каши не сваришь: ничего у него не получается.