Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
Шрифт:
Ферхад переминался с ноги на ногу, горя желанием узнать свою судьбу. Наконец Муртаза объявил:
— Очень рассердился! Пришел в ярость! «Не знают они, Муртаза-эфенди, что значит служба!» Так прямо и сказал. «Думают, служба — это все равно что орехи щелкать!» Понятно?
— Что он сказал, директор?
— Ты что, оглох? Так и сказал эти слова тебе в назидание. Иль неясно?
Ферхад молча смотрел на надзирателя.
— Он сказал: «Хочу, Муртаза-эфенди, чтобы ты научил его уму-разуму, как на курсах учат». А я ему: «Не беспокойся, мой директор, я об этом всегда помню».
— Он простил меня?
— Сказал: «Раз ты вмешался в это дело, ради тебя прощаю его».
— Дай бог тебе здоровья, Муртаза-эфенди! Благодарствую, Муртаза-эфенди.
— Ладно! А теперь, да поможет тебе аллах, ступай к нему, он зовет тебя. Постучи в дверь, не забудь поприветствовать как положено, встань во фрунт!
Технический директор строго посмотрел на Ферхада, вошедшего в кабинет с виноватым видом, и процедил:
— Ну… рассказывай… Что делать с тобой, ума не приложу!
У Ферхада от страха затрясся подбородок.
— И-и двух минут не прошло, бей-эфенди… Сына оставил вместо себя, сам на минуту сбегал нужду справить, прощения прошу… Как раз в это время вы и прибыли…
— Да разве можно проходную на чужого человека оставлять? Тебе проходную целой фабрики доверили! Пусть даже твой сын…
Ферхад сжался в комок и потупился.
— Молчишь? Сам знаешь, что виноват… Срежу тебе плату за четыре дня, так сразу поумнеешь. Марш отсюда!
Сердце так и екнуло у Ферхада. Он низко поклонился и вышел из кабинета.
Жалованье за четыре дня! Да как же так можно? На носу первое число месяца. Из ста лир жалованья шестьдесят отдай в уплату долгов в фабричной лавке. Остается сорок. Из них двадцать — за квартиру… Четыре дня по три лиры — это двенадцать! Что же останется? Семь лир с чем-то. Как на такие деньги прожить?
Ферхад вернулся в свою будку. Муртазы уже не было. А ведь он же ему сказал, что директор простил. Привратник вошел в будку, потоптался, вышел и снова вернулся. Он все прикидывал и рассчитывал и не заметил, как, зевая, подошел контролер Нух.
— Только от шлюхи мог уродиться этакий ублюдок, — ворчал контролер.
Занятый подсчетами, Ферхад продолжал бормотать себе под нос, не обращая внимания на подошедшего.
— Ты чего бубнишь? Иль случилось что опять? — спросил Нух.
— Да вот, Нух, беда на мою голову свалилась. Пошел я помочиться, в проходной сына оставил, а тут нагрянул технический директор и увидел, что меня нет на месте…
Нух достал кисет и собрался было свернуть цигарку.
— Технический директор здесь? На фабрику приехал?.. — спросил он встревоженно и спрятал кисет; потом посмотрел на окна кабинета, в которых горел свет.
— Не застал меня на месте, — продолжал Ферхад, — и срезал мне жалованье за четыре дня. А Муртаза-эфенди сказал, что он простил меня.
— Муртаза? Значит, опять этот ублюдок успел…
— Он ни в чем не виноват. Ходил за меня просить!
— Раз Муртаза замешан, будь осторожен! Он дитя родное не пожалеет… Его недаром Муртазой [81] зовут! Тебе одно скажет,
Подозрение закралось в душу Ферхада, но он поспешил отогнать его — ведь надзиратель уже после директора подошел. Может, директор обещал Муртазе простить, чтобы отделаться от него?
81
Здесь игра слов: Муртаза — Мюртеджи (реакционер) — Мюртед (предатель).
— Он себя большим начальником возомнил, — продолжал контролер Нух. — Все твердит про свой диплом от комиссара. Ну сам посуди, кто он такой, чтобы ему комиссар диплом давал? А? Так ведь, Ферхад? А теперь, к примеру, технический директор. Вот послушай. Вы говорите: технический директор, технический директор!.. Кямуран мне земляк. Соседом был, сопляком-мальчишкой. Вот он Муртазу на должность взял (Нух подмигнул при этом Ферхаду), а сам про Муртазу, знаешь, что говорит? Так и говорит: «Твое дело — взнуздать его и повод покрепче держать, тогда будешь им управлять. Он ведь переселенец, как ни крути, человек пришлый…» Ну а я, дескать, его земляк, обо мне нет нужды разузнавать у людей. Не так ли?..
Привратник не слушал контролера, одна мысль неотступно преследовала его: урезанное жалованье.
Нух встал и решил на всякий случай обойти фабрику.
В прядильном цехе под потолком — ряды ярких семидесятисвечовых ламп. Сверкают новые станки.
Справа — банкоброшные, слева — сучильные машины. Только в этом цехе обновлены станки.
Муртаза, заложив руки за спину, остановился в дверях и оглядел цех. В огромном помещении усердно трудятся сотни рабочих, от восьмилетних ребятишек до людей пожилых, лет пятидесяти или того более. В цехе стоит ровное, чуть приглушенное жужжание вращающихся веретен. Лишь изредка слышны резкие свистки мастера или его помощника, затем все снова наполняется повизгивающим, монотонным гудением.
Новичок на фабрике, Муртаза даже не заметил, что на правой половине у первого станка отсутствует один рабочий, у второго — даже два, у третьего и пятого — опять по одному.
Слева, около десятого станка, молодой подсобный рабочий с девичьим лицом и длинными напомаженными волосами оживленно болтал с работницей в черном переднике. Муртаза нахмурился и упер взгляд в рабочего, который, вместо того чтобы подносить ящики со шпульками, вертелся возле девушек.
Фатьма, возлюбленная парня, вдруг заметила в дверях надзирателя, перехватила его свирепый взгляд и крикнула:
— Сматывайся отсюда, Хасан!
— Что случилось, милочка?
— Не видишь надсмотрщика?
Хасан обернулся, смерил Муртазу взглядом и смачно плюнул на пол.
— Не обращай внимания!
— Сейчас явится сюда и собьет с тебя спесь. Уходи!
— Шутишь, милочка, ни ему, ни аллаху самому такое не под силу. — И еще раз презрительно плюнул.
— Ты погляди на него, сестрица, — сказала Фатьма работавшей на соседнем станке Марьям. — Надсмотрщик давно уже пялит на Хасана глазища, а тому хоть бы хны.