Московская сага (Книга 1)
Шрифт:
Я вас ценю как ученого, Леонид Валентинович. Немного, знаете ли, по-любительски, интересуюсь современной физикой. За этой наукой будущее. Очень бы не хотелось, чтобы выдающиеся умы ввязывались в темные политические дела. Такие люди, как Красин и его друзья из британских служб, вам не компания, профессор.
Вы уж лучше держитесь своей компании, дорогой. Ну, вот дружите с Эрнестом Резерфордом и дружите на здоровье... Кстати, расскажите мне о нем!
Говоря все это, шеф могущественной конторы дважды подливал коньяку и себе и гостю и не один раз
После первого воспроизведения искусственной ядерной реакции Резерфорд уже не выходит из этой области. Он предсказал существование нейтрино и надеется поймать эту частицу в лабораторных экспериментах. Да, мы хорошие друзья, Эрнест с симпатией относится к моим высказываниям в области низких температур, к идее высокочастотных разрядов в плотных газах...
Менжинский внимательно слушал, кивал, потом вдруг хлопнул ладонью Пулково по колену и пьяно захохотал:
– Ну а как вам нравится Мейерхольд, Леонид? Он нас всех одурачил со своим Гоголем! Знаете, вот отправляюсь, конечно инкогнито, на "Ревизора", ну, естественно, отдохнуть, похохотать... а вместо отдыха со сцены прет чертовщиной какой-то, жуть, серой пахнет... Эге, это не для рабочих и крестьян, как полагаете?
Не дожидаясь ответа, Менжинский встал и пошел к своему столу. По дороге он передумал и переменил направление в сторону маленькой двери в дальнем углу. Тут его основательно качнуло. Достигнув двери, он обернулся к физику.
– Живем, ей-ей, на грани какой-то мистики, - проговорил он. Недавно я читал, что ваш Резерфорд предполагает планетарное строение атома. Значит ли это, что наша Солнечная система может оказаться просто атомом, а Земля - одним из электрончиков?
– Это не исключено, - сказал Пулково.
– Ха-ха!– вскричал Менжинский.– Впечатляюще!
Хохоча, он ушел в смежную комнату.
Несколько минут Пулково сидел в одиночестве, пытаясь собрать убегающие, словно нейтрино, мысли, пытаясь понять, что все это значит, и откуда в Чека вдруг объявился интерес к ядерной физике.
Менжинский вернулся совершенно трезвый - да и неизвестно, был ли он пьян хоть на минуту, не актерствовал ли, - и сел рядом с Пулково. Несколько секунд он молча смотрел на него, а потом строго спросил:
– Леонид Валентинович, правда ли, что атомические исследования могут привести к созданию всесокрушающего оружия?
К ночи снег быстро стаял под внезапно приплывшей в район Москвы оттепелью. Дул сильный южный ветер, зонты вырывались из рук. Бо и Леонид медленно шли, поддерживая друг друга, по пустынной дачной улице Серебряного Бора.
– Что же ты ответил ему на вопрос об атомическом оружии?– спросил Градов.
– Я сказал, что на это уйдет не меньше столетия, - пожал плечами Пулково.
Градов усмехнулся:
– Большевики - странные люди. Иногда
Большая фигура в милицейской форме вдруг вылезла из-за забора, нетрезво качнулась и произнесла, подняв ладонь к козырьку:
– Так точно, товарищ профессор! Даешь оружие через четверть столетия!
– Слабопетуховский!– вскричал профессор Градов.– Что вы тут делали? Опять подслушивали? И почему это на вас милицейская форма?
Весьма довольный произведенным эффектом, Слабопетуховский весело доложил:
– Выписался из героической РККА и записался в героическую милицию, товарищ профессор. Агафья Васильевна не даст соврать, третий день у вас участковым уполномоченным на страже благополучия. Позвольте задать личный вопрос. Лишний троячок случайно у вас не завалялся в карманчике пальто?
В конце месяца Никита, Вероника и Борис 4 возвращались в Минск. Собственно говоря, возвращались-то только родители, в то время как надменный младенец, урожденный москвич, совершал свое первое путешествие.
Среди толкотни и суеты Белорусского вокзала на перроне возле спального, так называемого международного, вагона собиралось семейство Градовых. Мэри приехала из дома вместе с любимым внуком, чуть позднее прибыл Борис Никитич, потом сосредоточенно пришагал Кирилл.
Никита держал на руках Бориса 4. Увесистый крошка чуть посапывал ему в щеку, переполняя все существо комдива неслыханной нежностью. Агаша, бывший младший командир, а ныне участковый уполномоченный Слабопетуховский, а также неизвестный красноармеец, присланный из наркомата, завершали погрузку багажа.
– Почему так много комсостава на перроне?– спросил Кирилл старшего брата. На юном его лице было отчетливо написано, что он-то имеет право задать такой вопрос и рассчитывает получить ответ.
Никита это заявление немедленно прочел и ответил как свой своему:
– Большие маневры на польской границе.
– Вах, - сказала Мэри.– Дайте мне подержать самого лучшего ребенка в мире.
Борис 4 тут же перекочевал к ней, стал сопеть теперь уже ей в щеку.
– А где же Вероника?– спросил Борис Никитич.
– Пошла купить журналов на дорогу, - сказал Никита и поднялся на ступеньку, чтобы сверху высмотреть в толпе жену.– Вон она! Как всегда в своем репертуаре - забыла обо всем на свете!
Вероника с ворохом журналов медленно двигалась в толпе отъезжающих и провожающих, штатских, военных, крестьян, совслужащих. Погруженная в журналы, она ничего не замечала вокруг, даже подозрительно крутящихся вокруг пацанов-беспризорников.
Вдруг кто-то из толпы тихо обратился к ней:
– Вероника Александровна!