Московская сага (Книга 1)
Шрифт:
Несмотря на ободрение друга, Нугзар старался держаться в этой компании, как и подобает самому младшему: скромно и старательно внимал каждому слову, и каждый участник совещания - или, так скажем, "сходки" - мог прочесть на его лице эту скромность и старательность. Несколько минут вокруг стола царило молчание. Партийцы посматривали друг на друга. Наконец Нестор, человек одного возраста с обсуждаемым Кахабидзе, высказался:
– Он мне никогда не нравился, этот Ладо.
Тут же заговорил еще один ветеран, Серго:
– Много о себе думает товарищ Кахабидзе. Только он,
Арчил, набычившись, сильно бил пальцем по столу. Все уже понимали, что он сейчас скажет. Так и оказалось.
– Перед революцией он был в нашей партии в межпартийной контрразведке, а во главе стоял кто? Бурцев, эсер, сбежал за границу. Теперь Ладо всегда ходит с таким видом, будто у него на всех материал по связям с охранкой.
Берия, пенсне вперед, тут же подпрыгнул Арчилу под руку:
– Включая?...
– Страшно сказать, кого включая, - ответил Арчил, не глядя на него.– Всех подозревает в предательстве "ленинских идеалов". Никакого уважения к вождям. Теперь говорит, что задаст бой коррупции в Грузии, как будто здесь капиталисты.
Минуты две в мрачном молчании все переваривали сногсшибательную информацию. Потом молодой Вано обратился к Берии:
– Это правда, что он называет товарища Сталина Кобой?
Берия мило улыбнулся:
– Многие старые товарищи называли товарища Сталина Кобой. Партийная кличка, подполье, ничего не поделаешь.– Тут он посуровел: - Однако сейчас по меньшей мере неуместно называть Кобой вождя народов СССР!
– Послушай, Лаврентий, зачем его назначили к нам председателем ЦЦК? Я считаю...– горячо начал было Вахтанг, но Берия остановил его мягким движением руки.
– Одну минуточку, Вахтанг. А разве уместно, товарищи, везде, как это делает Ладо, после первой же рюмки болтать, что у товарища Сталина шесть пальцев на ступне одной ноги, что он видел это собственными глазами?
Снова воцарилось молчание, на этот раз застойное, не выжидательное, как раньше, а своего рода "оживленное молчание", с некоторыми искорками в глазах, с улыбочками, с комическим "о-о-о, вот, мол, чем испугали". Даже проскользнул проказливый смешок.
– Зачем из этого делать историю?– сказал затем Серго.– Если у тебя пять, а не шесть, никто из этого не делает истории...
Нестор, пощипав усики, развел руками:
– В самом деле, что особенного - пять, шесть?
– Дело не в этом!– резко сказал Вано.
– Вот именно, Вано, дело не в этом!– с энтузиазмом поддержал его Берия.
Придвинулся Резо, резанул правду-матку:
– Товарищ Сталин просто не знает, что Ладо Кахабидзе издевается над ним, делает грязные намеки на прошлое, развязно судит о теле вождя, иначе Москва не назначила бы его на такой важный пост к нам!
– Ара, товарищи!– воскликнул Берия. Он положил руку на плечо Резо, как бы подчеркивая, что близкие друзья могу иногда прервать друг друга, второй рукой сжал запястье Нугзара и опять весь как бы поплыл вперед, поблескивая пенсне. Наступал ключевой момент "хорошего разговора".
– А может быть, товарищ
И снова воцарилось молчание, на этот раз самое главное. Каждый смотрел на всех, все смотрели на каждого. Потом все одновременно расплылись в улыбках. Был провозглашен тост "За верность!"
Между тем, пока на склоне горы царя Давида шло совещание верных людей партии, на вершине ее шел поэтический пир. Терраса ресторана, расположенного в конце канатной дороги, была как бы подвешена в ночном небе. Внизу - Божеское творение, долина Куры. Полная луна освещает теснящиеся крыши Тифлиса, Метехский замок, изгибы реки. Поди придумай более поэтический пейзаж! Так размышлял старик шарманщик, стоявший со своей машиной в углу террасы, прямо над самой красотой. "Ходишь-ходишь по этому древнему миру, счета нет твоим годам, сам превращаешься в Вечного жида, а все восхищаешься простыми штучками луны". Он накручивал ручку машины, исторгая из нее почти неразличимые звуки кавказской музыки. С его плеч слетали два попугая и разносили среди гостей розовые билетики предсказаний "на счастье и удачу". Компания работала.
Поэты, не менее тридцати человек, сидели за большим столом. Кажется, весь гонорар за новую книгу Паоло Яшвили будет прокучен в эту же ночь. Нина сидела между виновником торжества и тамадой, другим знаменитым поэтом Тицианом Табидзе. Тосты поднимались непрерывно, один витиеватее другого...
– ...А так же за тот ветер, который надувал паруса "Арго", а сейчас переворачивает страницы твоей книги, дорогой Паоло! Алаверды к тебе, Тициан-батоно!
Тициан Табидзе давно уже стоял с бокалом в руке. Как тамада он должен был давать понять слишком многословным ораторам, что вино не ждет.
– Я принимаю тост за ветер!– сказал он.– И Паоло, конечно, выпьет за тот вечный ветер, что принес к нам сюда одну особу! Ту особу, что вдохновляла грузинскую поэзию последние два года. Братья поэты, поднимем бокалы за Прекрасную Даму Тифлиса! За Нашу Девушку! Этот титул всегда останется за ней, сколько бы лет ни прошло, где бы она ни оказалась, в Москве ли, в Париже ли, на Марсе ли! За Нину Градову!
Вскочил Паоло, поднял рог над головой. На плечо Нины, сияющей и смущенной, как раз в подходящий момент сел попугай. В клюве у него был розовый билетик. Она развернула билетик и прочла вслух:
Тот человек, что вам дороже,
Сейчас придет и вам поможет!
Весь стол расхохотался, все, конечно, стали кричать, что этот человек уже пришел, что он, конечно, такой девушке поможет... Нина смеялась вместе со всеми. Она была довольна, что попугай вдруг так удачно снизил застольные высокопарности, в которых у грузин нет ни потолка, ни предела. Поэты же, хоть и смеялись - чувством юмора никто тут обделен не был, - а все-таки досадовали, что сорвано такое велеречие. Поэтому, как только смех чуть-чуть стих, Паоло Яшвили не замедлил выступить, потрясая своим рогом: