Московские повести
Шрифт:
— Ну какие у них войска?
— Рассчитывают на казаков. Рябцев непрерывно посылает телеграммы на Западный фронт, и ему генералы обещали послать подкрепление. Юнкеров надо разбить как можно скорее, пока они не получили ни одной казачьей сотни. А с пулеметами можно бороться только одним способом.
— Каким же?
— Артиллерией. Артиллерией, товарищ Файдыш. У юнкеров пушек нет. Артиллерия вся в полковых казармах. Нам надобно оттуда их забрать и использовать для подавления пулеметного огня. Иначе не продвинемся. И людей наших жалко подставлять под пули. Где находится ближайшая
— В Александровских казармах есть учебные пушки, трехдюймовки. Вот не знаю, есть ли у них снаряды. На той стороне реки, в Бутиковских казармах, стоят артиллеристы. С кем они, неизвестно. Очевидно, что не на стороне юнкеров. Ни одного пушечного выстрела оттуда не было.
На столе затрещал телефон. Файдыш схватился за трубку.
— Да, да! Откуда движутся? Сколько их? Говоришь, не разберут... Лукич, скажи, пусть не спускают глаз! Чуть что — звонят тебе. Сейчас некогда разговаривать. К нам приехал товарищ Штернберг из Московского Совета, ввожу его в обстановку.
...На часах Штернберга, таких точных, какие положено иметь профессору астрономии, было уже половина пятого. Утра. Несколько часов он просидел в продымленном штабе и уже мог себе представить положение дел. Как он и предполагал, именно Замоскворечье было главной опасностью для Рябцева. Район имел неограниченные возможности для формирования отрядов. Множество заводов, большевики везде хозяева, оружие есть, и удалось не только выйти за пределы района, но и занять на той стороне важнейший плацдарм, на самом подступе к штабу Рябцева.
Позвонил Гопиус, сказал, что был в Бутиковских казармах, артиллеристы готовы дать пушки, подробности сообщит сам, выезжает в штаб.
— Павел Карлович! Надо вам хоть час, да поспать! — решительно сказал ему Файдыш. — Нет, нет! Не спорьте! Сейчас сравнительно тихо, люди дремлют, темно, все ждут, пока развиднеется. Поспите часок. Я вас отведу в бывший хозяйский кабинет, там тихо. А как только придет Гопиус, разбудим вас.
На какой-то козетке, еле уместившей половину его гигантского тела, Штернберг мгновенно заснул. Все же Файдыш, видно, обманул его, и спал он больше часа. В окнах не то что светлело, но темнота стала сероватой.
Гопиус уже был в штабе — свеженький, похохатывающий, как будто он эту ночь хорошо дома выспался.
— Ну как, Евгений Александрович?
— Есть пушечки! И неплохие — 155-миллиметровые. Да вот беда: французские, осадного типа... И не знаю, подойдут к ним наши шестидюймовые снаряды или же нет?
— А где пушки?
— Мы их лошадьми притащили. Одну поставили на набережной, на той стороне, а другую можете посмотреть — стоит посередке Калужской площади напротив нашего штаба. Пойдемте посмотрим?
Большая пушка задрала свой длинный ствол прямо в середине большой клумбы на площади. У орудия стояли бородатые артиллеристы. Штернберг обошел пушку.
— Женя! А панорамы-то у орудия нет?
— Нет. Панораму господа юнкера сперли. Ну, как-нибудь!.. Если не сумеем прямой наводкой, то рассчитаем угол наводки... А, товарищ профессор астрономии?
— Рассчитать-то рассчитаем. А снаряды где?
— Послали грузовики на Раевские склады. Там есть снаряды для тяжелой артиллерии. Ну, пошли пока
Настроение в штабе все время повышалось. К штабу то и дело подходили вооруженные отряды красногвардейцев. Их сразу же направляли на остоженские позиции. С утра бои разгорелись с еще большей силой. Даже на Калужской площади слышны были непрерывные пулеметные раскаты, и время от времени глухо ухал одиночный орудийный выстрел. Где? Чей?
Штернберг решительно отклонил предположение направить часть отрядов на Большой Каменный мост.
— Сейчас незачем! Не так у нас много сил, чтобы их распылять. Наше главное направление — штаб округа. Если мы его возьмем, у нас сразу же развязываются руки. Тыл обеспечен. Юнкеров на западе Остоженки и Пречистенки мы остановили уже, и дальше они не продвинутся.
— У них есть батарея трехдюймовок?
— Есть. Но она учебная. У них нет или почти нет снарядов. А артиллерийские склады — наши. Нет, все их преимущество именно в пулеметах! А мы должны иметь преимущество в артиллерии.
— Павел Карлович! Артиллерии трудно действовать в условиях города. Артиллерийские снаряды разрушают дома. Что о нас будут говорить!
— Ну, да, разрушают дома! А пулеметы только убивают людей. Только! Дома жалеем — на людей наплевать! В домах, где находятся пулеметные гнезда юнкеров, жильцов нет. Все попрятались. Одним пушечным выстрелом мы ликвидируем источник убийства десятков, а то и сотен люлей. И мы обязаны пустить пушки в ход!.. Поехали на позиции!
Сразу можно было понять, что Замоскворечье стало тылом. Позади была тишина, не стреляли у Крымского моста, были распахнуты ворота Интендантских складов. Зато правее, в переулках Остоженки, почти безостановочно гулко стреляли из винтовок, пулеметы заводили свой треск, останавливались и снова начинали. Было слышно, как по крышам домов звякают излетные, уже утратившие свою силу пули...
— Нагнитесь! Да пригнитесь же, Павел Карлович!..
Спутники Штернберга нервничали. Среди серых шинелей солдат, темных курток и пальто красногвардейцев высокая, плотная фигура Штернберга, его кожаная одежда, седая борода, очки на большом горбатом носу действительно бросались в глаза издали. Но Штернберг не слушал советов. Навстречу ему из мелких, только что отрытых окопов подымались веселые, восторженно на него глядевшие люди. В Замоскворечье уже знали, что военными действиями Красной гвардии руководит не кто-нибудь, а самый настоящий профессор. Профессор! Вот уж никогда не приходило в голову ни Штернбергу, ни его коллегам, что это столь мирное звание способно приобрести боевую репутацию.
Из штаба Добрынина Штернберг вышел в Ушаковский переулок и прислушался к перестрелке. У него было впечатление, что самые сильные бои идут сейчас в центре, на Тверской.
— Неужели юнкера предприняли решительное наступление на Совет? А может, и взяли его?..
И Штернберг вдруг представил себе, как врываются эти озлобленные, натренированные юнкера в Совет, как вытаскивают и гонят к кирпичной стене двора старого Смидовича, Ногина, Соловьева, Аросева, женщин... Варвару...
У лицея он сел на грузовик и попросил поскорее ехать на Калужскую.