Московские повести

Разгон Лев Эммануилович

empty-line/>

СЕЮЩИЕ ВЕТЕР

Может быть, будущие историки — составители хроники событий и найдут, что день 26 октября 1917 года был в Москве одним из наиболее спокойных. Но уж легким Штернберг его никак не находил. Действительно, никаких особых событий не было. Представители Совета заседали с Рябцевым, меньшевики из ВРК на автомобиле, предоставленном им Рудневым, разъезжали между Скобелевской площадью и Воскресенской площадью, где в неуклюжем красном здании городской думы заседал Комитет общественной безопасности. Гопиус сказал, что он уезжает в свое Замоскворечье, и исчез

из штаба. Соловьев, как тигр в клетке, расхаживал по комнате штаба. Время от времени он останавливался возле Штернберга и мрачно произносил:

— Впору в шахматы начать играть... Или от скуки задачки решать... В Петрограде революция, власть в руках Советов, правительство во главе с Лениным... А здесь идет идиотская тягомотина! Сейчас позвонили из нашей газеты: сегодня утренним поездом прибыли в Москву господа из Временного правительства — те, каких в кутузку не удалось посадить...

— Это кто же?

— Кажется, Прокопович, Хижняк, еще кто-то... Да дело не в том, кто!.. Они приехали создавать здесь филиал Временного правительства. Их там на вокзале Руднев встречал Как свое начальство. А мы Венский конгресс устраиваем — переговоры, разговоры: «Ах, не будете ли вы столь любезны, не соблаговолите ли...» А знаете ли вы, Павел Карлович, что происходило час назад в вашем университете? Да-с. В Богословской аудитории шла общестуденческая сходка, которая абсолютным большинством решила выступить против узурпаторов-большевиков, для чего создать студенческие дружины. Понимаете, дружины! Назвали, как будто это продолжение традиций пятого года!.. А эти дружинники стоят в очередь в Александровском училище, получают винтовки и вытягиваются в струнку, когда проходит мимо какой-нибудь штабс-капитан! Братание дружинников с сослуживцами полковника Мина! Хорошо, что мы называемся Красной гвардией, а не дружинниками! Что о нас должны думать питерские товарищи? По-моему, как о штрейкбрехерах революции! Да вы почитайте, что сегодня напечатано в московских газетах! Прямой вызов — резать большевиков!

— Это хорошо!

— Что хорошо, профессор?

— Что все ясно. Они начали сеять ветер. Завтра пожнут бурю.

В конце этого «спокойного» дня приехали, наконец, Ногин, Муралов и Владимирский. Рябцев обещал снять блокаду Кремля, а Совет согласился вывести из Кремля роту 193-го полка, приведенную Ярославским. Молчаливо слушали в штабе отчет делегатов. Все уже понимали, чего может стоить потерянный день. То и дело приходили в штаб и сообщали: Рябцев и не думает никого пропускать в Кремль! Юнкера занимают посты на Театральной площади, у Каменного моста, они уже останавливают прохожих, обыскивают — ищут оружие.

«Завтра» началось с утра тревожными вестями. В Думе рудневцы торжественно заявили, что в Петрограде с «узурпаторами» покончено! По генерал-губернаторскому дому бегали эсеры и меньшевики, рассказывая, что Советская власть в Петрограде пала, Керенский во главе верных ему войск вошел в столицу, народные комиссары арестованы или же попрятались...

В нижних комнатах генерал-губернаторского дома жили тревожно и нетерпеливо.

В Совет приехал Ярославский. Он был смущен и утратил свой обычно невозмутимый вид. Выполняя условия договоренности между Рябцевым и ВРК, он вместе с Рябцевым, прибывшим в Кремль, вышел из Кремля и увел роту солдат 193-го полка. Оставшиеся солдаты чуть не разорвали Рябцева, с трудом выпустили его из Кремля...

— И правильно бы сделали. — Штернберг был мрачен, как это редко с ним бывало. — Какие мы лопухи!.. Все эти переговоры с Рябцевым и Рудневым во имя бескровной революции обойдутся нам дорого. Потоками крови! Вы имели возможность, Емельян Михайлович, арестовать Рябцева, обезглавить

штаб контрреволюции, предложить юнкерам немедленно разоружиться...

— А юнкера бы ответили выстрелами...

— Выстрелов бояться — власти не видать! Как мы все боимся услышать хоть один винтовочный выстрел! Дождемся пулеметного огня. И артиллерийского тоже. А юнкера сняли осаду Кремля? Грузовики из Замоскворечья пропущены в Кремль?

— Нет.

— Ну, вот. И не пропустят. А вы — сторонники бескровной революции, вы сегодня уже услышите выстрелы. И увидите кровь. Нашу кровь!

На улице в отдалении глухо ухнул выстрел. Все бросились к окнам.

— Началось! — Штернберг постучал слегка пальцами по столу, как это он делал перед началом лекции.

Началось! Это чувство было у всех. И не только у находившихся в помещении ВРК. Берзин сообщил из Кремля, что юнкера занимают Москворецкий и Каменный мосты. Всякое движение грузовиков через мосты прекращено. Юнкера накапливаются у ворот. Он приказал выставить на стены пулеметы, расставил часовых.

Из Замоскворечья позвонили и сказали, что в Коммерческом институте вооруженные студенты пытались выступить против Совета. Но совсем неподалеку, в Александровских казармах, находился большевистский 55-й полк. И две роты с отрядом Красной гвардии загнали студентов назад в институт. Институт окружен, белогвардейцам предложено разоружиться и сдаться. Была перестрелка, но потерь пока нет.

Штернберг через двор генерал-губернаторского дома вышел на улицу и зашагал к «Дрездену» — там в сто пятнадцатой комнате находился Пече, там дублировалась связь с районами. Темнело, по пустой улице ветер перекатывал валики сухого снега. Впервые за все эти месяцы у памятника Скобелеву никто не митинговал, Тверская была пуста, не горели фонари, жидкие цепи солдат перегораживали улицу наверху и внизу, у Брюсовского переулка. И в вечернем сыром воздухе отчетливо были слышны где-то там, внизу, наверное у Охотного ряда или на Моховой, отдельные винтовочные выстрелы.

В сто пятнадцатой комнате Пече разговаривал по телефону с Файдышем из Замоскворечья. Он оторвался от телефонной трубки и спокойно рассказал о самых новых известиях. Юнкера вышли из училищ, заняли всю Театральную площадь, заняли Крымскую площадь, подходят к почтамту и Центральной телефонной станции. Рябцев прислал в Московский Совет ультиматум, он требует, чтобы ВРК был распущен, Кремль сдан, Красная гвардия разоружена. При отказе Рябцев угрожал начать артиллерийский обстрел Московского Совета.

Штернберг вернулся в комнату ВРК, когда обсуждение рябцевского ультиматума, собственно, закончилось. Бледный Ногин сидел на председательском месте и молчал. Скворцов-Степанов стоял у стены и говорил:

— ...Те, кто призывает нас продолжать переговоры с Рябцевым, пусть не обманывают ни себя, ни нас. Рябцеву и белогвардейцам не нужно спокойствие, они ждут нашего разоружения, чтобы начать убивать безоружных. Они готовы залить город кровью, если мы сами не перейдем в наступление. А что касается угрозы открыть огонь по Совету, то они и будут стрелять! И кто боится смерти, пусть встанет и немедленно покинет этот дом! Ему тут нечего делать! Здесь останутся большевики, желающие драться с контрреволюцией!..

Штернберг тихо спросил Соловьева:

— А что-нибудь делается, чтобы защитить Совет от внезапного нападения? Тут на улице две жиденькие цепочки солдат. Так они нас и без всякой артиллерии накроют...

— Из 1-й артиллерийской бригады вызвана батарея. И позвонили из Замоскворечья, что большой отряд двинцев пошел к нам. Так что они не сунутся... Дело в другом: нам нельзя ждать, нам необходимо самим наступать.

Кто-то в комнате крикнул:

— Да тише, товарищи! Слышите?