Московский Ришелье. Федор Никитич
Шрифт:
— Уж больно ты пуглива, душа моя... Чуть стук какой — побледнеешь, встрепенёшься. Помстилось тебе.
— Тётушка... Право слово, пошли сенных девушек разведать. Кто-то чужой на крыльце.
Фёдор узнал голос, который проникал до сердца, и весь задрожал.
— Ах, душа моя, наскучило мне потакать всякому твоему капризу... И когда я тебя замуж выдам?
— Прости, родимая, не буду!
— Слышь, звонят к заутрене? Пора в церковь.
Фёдор поспешно сошёл с крыльца, довольный тем, что случай избавил его от опрометчивого поступка. Что бы он
Старая матрона посмеётся, и только. Такие дела делаются согласно свадебному чину... Или её племянница — простая девка, чтобы без родительского слова являться в дом к невесте?! «Ох, горячая голова! Едва не наделал бед, — корил он себя. — И кого ты чаял прельстить сей поспешностью? Худой молвы захотелось? Вспомни, как родитель учил тебя: «Опрометчивость да глупость рядом живут».
Как радостно пели в то утро колокола!
Фёдор выехал огородами на улицу, по которой люди шли в церковь. Лишь теперь он понял, что это было не господское подворье Шереметевых. Боярышня жила с тётушкой в хуторке, и церкви домовой у них не было. Стало быть, и собирались они в сельскую церковь.
С пригорка Фёдору хорошо было видно, как боярышня вместе с тётушкой вышли с подворья. Боярышня в кокошнике, из-под которого спадает толстая чёрная коса, в летнике из камки, шитой серебром. У неё бледное продолговатое лицо. Черты тонкие, как на иконе. Она с трудом поспевает за широкими шагами тётушки и пытается оглядеться. Что-то беспокоит её. Ему почудилось, будто она увидела его боковым зрением и в её лице что-то затрепетало. О, милая!
Восторженное возбуждение любви было в нём столь сильным, что он, не помня себя, поскакал по знакомым косогорам и не сразу заметил, что конь привёз его в родной костромской хутор.
В тот день Фёдор узнал, что она боярышня Шереметева, узнал её имя. Только она была дочерью не Ивана-монаха, а его младшего брата, тоже Ивана, прозванного Меньшим.
Нетерпеливый и горячий, он не стал раздумывать, а поклонился в ноги родителю и попросил сосватать за него Елену Ивановну Шереметеву. Никита Романович окинул сына суровым взглядом. Никогда он так не смотрел на него.
— Матушка больна, а ему, вишь ты, жениться приспичило!
— Она благословит меня, я знаю!
— Ишь ты, благословит, да я не благословлю...
Фёдор понял, что причиной отказа отца была не болезнь матушки, а неведомая и важная причина. Но думать об этом не хотелось. Понимая, что толку от отца не добьёшься, он начал размышлять, как бы встретиться с Еленой. Приехал наугад ранним утром, как и в прошлый раз, но голоса её не было слышно, а постучать в дверь не решился. Несколько раз проскакал на коне мимо её окон — напрасно. Тут взгляд его упал на деревенского мальчишку лет десяти, стоявшего у ворот. На нём была посконная рубаха с разорванным воротом, достававшая ему чуть ли не до пят. Лицо его было унылым и бледным, но в глазах сквозили острая приглядка и живой интерес к молодому
— Ты чей будешь?
— Степахи-кузнеца.
— А зовут как?
— А тебе на што?
— Дело доброе можешь мне сделать, а я тебе за то грошик дам.
Мальчик метнул быстрый взгляд на кошель, привязанный у пояса всадника. Фёдор протянул ему монетку.
— Бери! Да скажи боярышне Елене Ивановне, что завтра поутру я буду ждать её в церковном саду после службы. Скажи, что у меня к ней есть важное дело...
Мальчик взял монету и кивнул головой.
— Только никому не сказывай!
— Нешто я сам себе ворог!
Елена появилась внезапно в самом начале запущенной аллеи, когда Фёдор отчаялся дождаться её. Светло-зелёный летник, искусно вышитый гладью и серебром, казался на ней свободным, словно слегка наброшенный плащ. Она шла так, будто ничего не видела и не слышала, и, если бы он не остановил её, она так бы и прошла мимо, не поднимая глаз.
— Елена!
Она вздрогнула и встала, но глаз не подняла.
— Разреши называть тебя этим прекрасным именем!
— Зови меня Еленой Ивановной!
— Подними на меня глаза, Елена. Я не обижу тебя. Я говорил со своим родителем, чтобы засылал к вам сватов, а слова твоего ещё не слышал.
Она взглянула на него с ласковым удивлением, но тотчас же смущённо опустила глаза. А как много выразил этот взор в одно мгновение! В нём было и зарождающееся чувство, и тоска, и мольба о чём-то.
— Согласна ты стать со мной под венец, Елена?
— Как Бог изволит, а мы своей волей ничего не установим. Пора, боярин.
Она быстро огляделась: не увидели бы злые люди, не то оплетут сплетнями да наговорами. Фёдор и сам опасался за неё.
— Скажи, радость моя, как устеречь минутку, чтобы увидеть тебя?
Елена молчала. Раздавшиеся вблизи голоса разлучили их. Они расстались, так и не договорившись о встрече.
Но хмельные ароматы весны вновь привели Фёдора на знакомое подворье на другой же день. Ещё не пропели первые петухи, а он уже издали сторожил её двери и скоро был вознаграждён за любовное нетерпение. Елена показалась на крылечке. Увидев его, она слегка вскрикнула, но пошла ему навстречу. Они договорились встретиться вечером.
Самым потаённым местом на подворье был густой орешник. Укрыв Елену плащом, Фёдор повёл её в этот укромный уголок. Господь даровал им эту лунную ночь. Как красивы в лунном сиянии, как лучезарны были её глаза, как трепетно отозвались губы на его поцелуй!
Это свидание тоже было недолгим. Она пугливо вздрагивала при малейшем шорохе в ночи.
— Ничего не бойся, моя царица! Нынче же поклонюсь родителю, чтобы слал сватов безотлагательно.
— Ах, нет... Ныне ещё не пришло время. Станем ждать батюшку. Он должен скоро вернуться из похода. А поначалу с матушкой обговорить надобно. Она ныне за больным братом ходит. Это недалеко от хутора. Я скоро вернусь.