Московское воскресенье
Шрифт:
Но Даша не торопилась: проверила калибр бомб, контровку взрывателя, даже пощупала бомбу рукой, затем направилась в кабину. В ватном комбинезоне было душно, но зато на высоте в нем удобно. Она похлопала по плечу штурмана:
— Все в порядке! Летим!
Навстречу самолету хлынул алый поток. Приглядевшись, Катя поняла, что ушедшие вперед экипажи начали свое дело. Теперь уже нельзя было и думать подкрасться к немцам незамеченными.
Мимо них, сигналя огоньками, пролетели отбомбившиеся самолеты за новым грузом. Катю охватило возбуждение. Не отставать
— Скорость! — крикнула она летчице.
Нечаева улыбнулась: «Какая горячая! Подходящий для меня штурман. Напрасно Полевая обрушилась на нее. Катя ведет себя смело».
Даша не ожидала этого. Она не очень-то доверяла этим москвичкам, сменившим книги на самолет. Они долго не могли привыкнуть к морозам, очень часто на полетах вид у них был совсем не такой геройский, как на шахматных турнирах или философских дискуссиях. Однако они изо всех сил старались скрыть свои слабости и держались в норме. Хотя Катя похожа на своих, но она выносливее всех. Веселая и доброжелательная, она недосыпала, но помогала отстающим. Надю Полевую даже обучала грамматике. Вот и сейчас она ведет себя молодцом, и хотя в душе, может быть, и трусит, но не показывает этого.
Катя смотрела вперед, где багровое зарево полосовало небо. Зарево приближалось, и надо было не попасть в его свет. Самолет набрал высоту и стал подкрадываться к цели.
Она взглянула на часы: до цели еще далеко. Вдруг небо над ними вспыхнуло, будто звезды спикировали на самолет. Яркий свет ударил в глаза. На мгновение ослепнув, она наклонилась к приборной доске.
Сеть прожекторов раскинулась в полнеба, и самолет запутался в ней.
— Левее, левее! — закричала Катя, щуря глаза от слепящих лучей.
Она смотрела во все стороны, выискивая темные места, куда можно было бы вывести самолет. Слева огненными пунктирами проносились трассирующие очереди. Потом пули начали задевать плоскости. Немцы старательно прицеливались.
— Правее!.. Еще!.. Ах, черти!
На мгновение Катя замолчала. Воздух словно кипел, и самолет подбрасывало. Были мгновения, когда Катя не понимала, что же такое происходит: летчица ли так волнуется, или самолет уже не подчиняется ей? Но и в эти мгновения она все же успевала поворачиваться во все стороны, отыскивая выход из огня.
Скоро она увидела пламя, ярко освещавшее переправу. На мосту что-то горело.
— Впереди цель. Внимание!
Летчица повела самолет по боевому курсу.
По мосту двигалась колонна машин. Самолет подошел к ней, и, когда центр колонны оказался в прицеле, штурман сбросила бомбы. Летчица развернула самолет на обратный курс.
С еще большей яростью накинулись на них прожекторы. Но летчица, ловко маневрируя, стремилась вывести самолет в темноту. Слушая команду штурмана, Нечаева кидала самолет то вверх, то вниз, уводя его по ломаной линии.
Уже пахнул в лицо теплый ветер степи, и девушки с облегчением вздохнули.
— Здорово напугалась? — спросила летчица.
— Не успела, — искренне созналась Катя.
«Это
Глава десятая
Кроме боевых задач у штурмана, как и у всякого бойца, есть множество мелких, но важных дел. И вот утром, после вылетов, когда все отправились спать, Катя побежала к знакомой шахтерке постирать воротнички.
Белые домики шахтерского поселка по самые трубы утопали в садах. Зеленая стена садов отгораживала их от черной дороги, змейкой сползавшей от шахт. По долине пробегал красный ручей откачанной из шахт воды.
Но возле шахт было тихо. Даже ручей не бурлил, словно иссякла красная кровь земли. Не видно было и шахтерок возле копров, на которых висели плакаты и призывы к женщинам помогать мужьям бить врага.
Смутная тревога охватила Катю. Она быстро зашагала к белому домику, в котором уже не раз бывала у шахтерки, играла с ее детьми, пила чай, разговаривала о жизни. Катя любила поговорить с женщинами, которые умели зарабатывать хлеб.
Привычно распахнув дверь, Катя в изумлении остановилась на пороге: все в доме было перевернуто, разбросано; трое испуганных детей сидели на краю стола и торопливо ели из одной чашки. Не успела Катя разобраться, что тут произошло, как вошла хозяйка. Бледная, словно больная, она несколько секунд приглядывалась к Кате, затем ахнула и запричитала:
— Голубушка солдатик! Вот какие дела-то! Немец-то уж Миус перешел! — Голос ее задрожал, слезы наполнили глаза. — А вы говорили, что они дальше ни шагу не ступят. А вот идут. Сюда идут. Плохо, значит, вы защищали нас! — Всхлипнув, она опустилась на скамью. — Сегодня нас рассчитали. Говорят, шахты водой зальют, чтоб немцу не достались.
Все эти дни Катя утешала шахтерку. Она не лгала ей, она говорила только то, во что сама верила, говорила, что враг дальше не пройдет. И вот сейчас она не знала, что ответить этой плачущей женщине.
Но женщина и не ждала ответа, она махнула рукой с таким отчаянием, словно поняла, почему молчит Катя.
— Неужели на шахтах совсем прекратили работу? — спросила Катя, сознавая, что говорит не то и спрашивает только для того, чтобы нарушить тягостное молчание.
Но шахтерка вместо ответа лишь покачала головой и крикнула ребятам:
— Ешьте скорее! Куда теперь с вами денусь?! Дети перестали есть. Стало так тихо, что Катя услышала их испуганное дыхание. А шахтерка сидела, опустив голову, безвольно уронив на колени сильные руки, которые умели держать отбойный молоток с такой сноровкой, словно это была скалка. И вот у этих рук отняли работу. Они сразу ослабли, как слабеет воздушный провод перфоратора, когда прекращается подача воздуха. А где нет воздуха — нет работы, нет и жизни.
— Значит, вы уходите? — тихо спросила Катя. Впервые ей пришлось увидеть тех, кто вынужден испытать всю тяжесть отступления.