Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья
Шрифт:
Главный военно-морской советник медленно шагал вдоль короткого строя летчиков, буравя взглядом каждого, как будто старался вытянуть правду силой мысли.
— Какая же су… какой нехороший человек чуть не утопил эту их «Германию»? Нет, я спрашиваю, кто влепил немцам в этот их сраный «Дойчланд» аж четыре бомбы?! — его голос был наполнен плохо скрываемым удовлетворением, но выражение лица оставалось суровым.
Лётчики переминались с ноги на ногу, пытаясь выглядеть спокойными. Остряков переглянулся с Хованским и Хреновым, сделал короткий вдох и чётко доложил:
—
Советник прищурился, сверля взглядом Острякова, и, зацепившись за его слова, резко бросил:
— Это то я знаю. Ты бомбил с высоты двух километров на стоящий в гавани мятежной Ибицы корабль. Тут мы в своём праве, хотя теперь колбасники конечно исходят на дерьмо. Вроде была пара попаданий, после чего этот их «Дойчланд» рванул на всех парах своих дизелей в Гибралтар! А вот дальше что?!
Наступила тяжёлая пауза, которую никто не решался нарушить. Лёха, глянув налево и направо, встретился глазами с товарищами. С чувством обречённости он всё-таки сделал шаг вперёд:
— Это был я, товарищ капитан первого ранга, — тихо выдавил он. — Получил радиограмму от командира, — тут Лёха мельком глянул на Острякова, — что они подверглись нападению мятежников, и пошёл на выручку!
— Ну кто бы сомневался, что хоть один геморрой пройдёт мимо или без участия товарища Хренова! — делано удивился Кузнецов.
— Но они первыми начали! Мы только пытались определить, что за корабль, прошли мимо больше чем в километре, а они из всех своих зениток стали долбить! У меня шесть пробоин в крыльях! — закончил он почти по-детски оправдываясь.
«Правда, пять из них — это мы неудачно над фронтом пролетели до этого и просто залатать не успели», — добавил он мысленно, не решаясь озвучить эту несущественную деталь.
Его приятели, выстроенные по левую и правую сторону, еле сдерживали смех. У Острякова дрогнули плечи, а Хованский прикрыл рот рукой, будто задумчиво почесал подбородок.
Николай Герасимович Кузнецов был одновременно и возмущён, и горд. С одной стороны он только что получил зверскую дыню из Москвы, за то что чуть не спровоцировал конфликт между Германией и республиканской Испанией, хотя немцы и так почти в открытую помогали Франко.
Скривившись, Кузнецов вспомнил личную шифровку от самого Ворошилова по поводу атаки немецкого линкора, приличными в ней были только предлоги и подпись.
Ситуация в Москве была, мягко говоря, накалённая. Новый нарком НКВД, товарищ Ежов, вдохновлённый вождем всех народов, с усердием, достойным лучшего применения, рыл землю в поисках «врагов народа» и троцкистских шпионов. Причём армия и флот оказались в первых рядах этой паранойи. До Испании же, пока не докатывалась и тень этих репрессий.
Главный местный НКВДшник товарищ Александр Орлов был занят уничтожением недостаточно активных сторонников коммунизма в анархистской Барселоне
И тут, как снег на голову, опять отметился Хренов, и на удивление Остряков с Хованским составили ему компанию.
«Уж не заразно ли такое Хреновское „везение“!» — нервно подумал Кузнецов.
Атака на немецкий линкор оказалась совсем некстати. Учитывая политическую ситуацию, это было похоже на подбрасывание горящих углей в бочку с порохом. Но с другой стороны, черт возьми, Кузнецов буквально разрывался между необходимостью разнести всех этих «орлов» в пух и прах за неподобающую инициативу, и чувством безграничной гордости за своих лётчиков.
Эти его «орлы», как он их любил называть, в одном вылете, при минимальных ресурсах, с использованием кустарных доработок и чистой русской смекалки, чуть не утопили гордость нацистского флота — линкор «Дойчланд», символ новой Германии в нацистской пропаганде.
В сердце Кузнецова боролись пара чувств — трезвый политический страх и тихое, но отчаянное восхищение мастерством и бесстрашием его лётчиков.
Эта атака наверняка сыграла свою роль, когда следующей ночью затемнённая республиканская эскадра, конвоировавшая транспорты, неожиданно вышла на соединение германских кораблей, собравшихся в точке рандеву. Обе стороны не ожидали этой встречи и были застигнуты врасплох. Линейный корабль и три эскадренных миноносца, видимо перепугавшись как следует и будучи всё ещё под впечатлением от недавнего налёта Лёхи, поспешно подняли национальные флаги и осветили их прожекторами, давая понять, кто они такие.
Республиканцы не собирались нападать и обе эскадры молча обменялись сигналами издалека, просто разошлись в ночи, сохраняя напряжённое равновесие в тишине тёмного моря.
Главный военно-морской советник Испанского правительства остановился напротив Лёхи, молча просверлил его взглядом. В глазах блеснуло что-то непонятное — то ли одобрение, то ли раздражение, а скорее и то и другое…
Кузнецов кровожадно улыбнулся:
— Вот я ни на грамм не сомневался, что без нашего бойца товарища Хренова ни один «блудняк», как он сам изволит выражаться, не проходит! — повторил флотский начальник.
— Но как! Лёша! Как! Как ты на своем СБ это умудрился сделать?! — Кузнецов не сдержал эмоций.
— Влепить аж две бомбы в идущий на 20 узлах корабль! У нас прицелов то подходящим даже нет! Немцы в мешках выгрузили больше тридцати человек команды, да и вообще чуть не сгорели? Рванули в порт Гибралтара на ремонт быстрее собственного визга! — в голосе Кузнецова слышался искренний восторг.
— Ну я таки морской летчик, — притворно застеснялся Леха.
— Ты мне монашку со свечкой не строй тут, давай, рассказывай, как ты умудрился! — Николай Герасимович уже улыбался не скрываясь.