Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья

Хренов Алексей

— Так вы и есть те самые русские пилоты, о которых я столько слышал! «Рыцари неба», «Лос авиадорес русос», как говорят здесь!

Лёха хмыкнул, сцепил руки на груди и с прищуром посмотрел на француза:

— Ага, мы. Только больше как «ассенизаторы конюшен» тут работаем — дерьмо за разными правительствами разгребаем, если на правду смотреть. Тут героем быть некогда.

— Герои всегда говорят, что они не герои, — с улыбкой видом заметил Антуан, поправляя галстук. Он оглянулся на свой зелёный самолётик, словно хотел убедиться, что тот

ещё стоит на месте, и вдруг заявил:

— Мне сказали, что вы недавно были на севере и потопили франкистский линкор. А потом совсем недавно чуть не утопили заодно и немецкий! Расскажите, что случилось с линкором «Эспанья»?

Лёха пожал плечами и криво усмехнулся:

— Сэ ахого! — Он утонул!

Такое короткое повествование здорово развеселило француза, и он радостно произнёс:

— По официальной версии они на своей же мине подорвались, а что случилось на самом деле?

Лёха сделал максимально одухотворённое лицо:

— Мы, конечно, старались просто их испугать, прямо вот совсем рядом пролетали с торпедой! Вид нашего самолёта был столь страшен и ужасен, что линкор предпочёл выброситься на мины, чем лицезреть наши небритые рожи!

Антуан искренне расхохотался от такого красочного повествования. Затем француз хитро прищурился и вытащил из кармана блокнот. Рука с карандашом замерла в воздухе:

— А про немецкий «Дойчланд»? Вас там тоже не было? Расскажите мне! Всё. С самого начала!

— Конечно, не было! Кто же знал, что это фашистский линкор! — совершенно искренне возмутился Лёха.

Но, видя, с каким энтузиазмом француз приготовился записывать, махнул рукой и начал рассказывать, как мирные испанские лётчики Арсьега с Мендиолой, Первого Мая, в день всемирной солидарности трудящихся, полетели поздравить своих заблудших соплеменников на остров Ибица. И как оголтелые немецкие милитаристы, стоявшие со своим линкором в испанском порту, сорвали единение народа и первыми открыли огонь!

— И представляешь, с первого залпа попали точно в замок бомболюка! Все шесть бомб разом так и выпали из самолёта! Остря… Арсьегов им кричит: «Берегись!» Но, слава богу, бомбы вот точно совсем никуда не попали. Только пара взрывов случилась, но это, видимо, на немецком линкоре сами колбасники не иначе как курили в не положенном месте!

Антуан слушал буквально с открытым ртом, время от времени записывая или вставляя что-то вроде:

— Невероятно! И вы не боялись?

— А! Мы-то. Нет! Нас же там не было, нам-то что бояться! А вот Мендиола чуть полные штаны не наложил, когда бюргеры ему в самолёт из зенитки засадили! Боялся он, конечно, до дрожи! — честно ответил Лёха, пожимая плечами.

Когда рассказ подошёл к концу, Антуан, отсмеявшись, отложил блокнот и, вытирая слёзы, вдруг предложил:

— Мне кажется, ваша история — это история о человеке. О смелости, о том, что…

Антуан снова улыбнулся, но его глаза выдавали, что французское воображение уже сплело новую паутину из их разговора.

— Знаете, я же тоже

пилот, — вдруг сказал он, кивнув на маленький зелёный самолётик, и хитро прищурившись, продолжил, — я хотел бы полететь с вами. Чтобы увидеть войну сверху своими глазами.

Лёха вытаращился на него, как на сумасшедшего.

— У нас же места совсем нет! Нас всего три человека, второго пилота нет! Да и сбить могут.

Антуан кивнул с серьёзным видом:

— Я знаю, что это опасно. Но это того стоит, если я смогу рассказать миру правду. Я могу быть стрелком.

Лёха долго смотрел на француза, не зная, смеяться или плакать. Потом ухмыльнулся:

— Ну, что ж, «Пари-Суар» — «Парижский вечер». Ладно. Только надо с испанским авиационным начальством договариваться!

Антуан расплылся в улыбке и крепко пожал руку Лёхе, явно наслаждаясь началом нового приключения.

Лёха, конечно, был не из тех, кто пускал всяких новичков в кабину, особенно француза с его пацифистскими взглядами на войну. Но у Антуана был такой целеустремлённый вид, что отказать ему оказалось сложно.

«Испанцы его не пустят, да и не успеет он до завтра всё согласовать с Валенсией», — думал Лёха, решив, что нашёл хороший выход из сложного положения. Каково же было его удивление, когда на следующее утро Антуан, в старой кожаной куртке, которая явно видала лучшие времена, и уже в лётном шлеме, отирался около самолёта. Но к своему ужасу, вместе с ним Лёха лицезрел начальника всей испанской авиации Идальго де Сиснероса! Того самого, кто пропесочивал Лёху после памятного полёта к Ибице! Тот, видимо, будучи очарованным французским журналистом, кивал головой, разрешая это очередное безумие.

Антуана одели в лётный комбинезон, обучили пользоваться пулемётом, кислородной маской и радиостанцией. Через час после начала «свинячьего цирка», по меткому выражению Кузьмича, настал момент, когда Лёха, Кузьмич и мрачный Алибабаевич сдержанно наблюдали, как Антуан пытается запихнуться в стрелковую кабину. Куртка была застёгнута не на те пуговицы, а лицо выражало смесь паники и безграничного счастья.

В итоге через полчаса самолёт отправился в чистое и голубое испанское небо.

Хорошо, что вылет сегодня был на разведку и фотографирование. Лёха буквально молился, чтобы им не повстречались немецкие истребители.

Набрав пять километров высоты, он думал: «Даже если нацепит маску неправильно, вроде не должен помереть. Нельзя, чтобы „Маленький принц“ остался ненаписанным!»

— Ну что, удобно? — спросил Лёха в рацию, волнуясь за литературный талант, засунутый в тесную кабину.

— Очень… интересно! — ответил Антуан, крутя турель в разные стороны.

— Можешь дать пару коротких очередей по облакам! — снизошёл Лёха. — Заодно посмотрим, хоть что-нибудь он запомнил.

Антуан выровнял пулемёт и с каким-то героическим видом нажал на спуск. Пули улетели куда-то в синеву неба, но сам факт того, что он стрелял, казалось, наполнил его гордостью.