Москва в огне. Повесть о былом
Шрифт:
Во второй половине ноября настроение масс в Москве было особенно бурным. Народ собирался везде и всюду: в знаменитом «Аквариуме», в залах университета, в институтах и школах, на Высших женских курсах, в театрах, в рабочих столовых, в спальнях общежитий, на фабриках и заводах, в трактирах и чайных. У нашей партии не хватало сил для удовлетворения запросов на агитаторов и пропагандистов, и масса стихийно выдвигала своих ораторов. Говорили все, кто хотел и что хотел. Почти каждое собрание превращалось в горячую дискуссию, в открытый спор представителей разных партий. Выступали
Перед широкими массами, не искушенными в политике, яростно сталкивались враждебные друг другу партии, скрещивались словесные шпаги, срывались маски, и народ узнавал своих друзей и врагов.
Сплоченность и единодушие большевиков, идущих за Лениным, сделали московскую организацию самой сильной и влиятельной среди пролетариата и в Совете рабочих депутатов. Меньшевики и эсеры были вынуждены плестись за ними, повторять большевистские лозунги.
В эти дни кипучую деятельность развернул в России Владимир Ильич Ленин. Невзирая на смертельную опасность, на неустанные старания жандармерии и тайной полиции выследить его, Владимир Ильич часто наезжал в Петербург, руководил работой ЦК и даже выступал на заседаниях Совета рабочих депутатов. Он конспиративно побывал и в Москве и в других промышленных центрах.
Каждый новый шаг революции Ленин освещал и разъяснял в легальных и подпольных органах печати, в частности в центральном органе партии «Пролетарий» и в петербургской большевистской газете «Новая жизнь». Через ЦК и печать он направлял всю работу партии, призывал крепить союз рабочих и крестьян, готовить народ к восстанию, создавать и вооружать боевые дружины, налаживать связи с армией, готовиться к решительному штурму самодержавия…
Я еще не видел Ленина, но всегда чувствовал его направляющую руку, слышал его могучий голос и так же, как все большевики, верил ему и любил его. Впервые я услышал о нем из уст Веры Сергеевны. И, конечно, я мечтал когда-нибудь повидать Ленина и пожать ему руку.
К созданию и обучению боевых дружин московская организация приступила еще в октябре, после похорон Баумана. Вначале дружины создавались с целью обороны от погромов и для охраны наших митингов и собраний, но вскоре, по настоянию Ленина, они стали готовиться к вооруженному восстанию.
Обучение дружинников военному делу в основном происходило в городе и на его окраинах, — разумеется, конспиративно. Полиция, конечно, об этом знала, но решительных мер к их ликвидации пока не принимала. Стрельбе, как правило, учились в окрестных лесах.
Рабочая молодежь, партийная и беспартийная, охотно шла в эти дружины, готовилась к предстоящим боям. К сожалению, агитаторам-массовикам не до того было — нас разрывали на части, мы всегда были заняты.
Разговор с Верой Сергеевной о великом значении агитации поднял меня в своих собственных глазах. Мне казалось даже, что я стал нужнее для партии, для революции и, конечно, счастливее,
Наконец мое желание осуществилось, из комитета мне выдали блестящий никелированный револьвер системы «Смит и Вессон». Кажется, чего же больше? Но тут обнаружилось, что стрелять из револьвера тоже надо уметь. А я до сих пор стрелял только из Охотничьего ружья, да и то лишь по уткам.
Из беды меня выручил мой новый приятель Сережка.
— Не робей, оратор, я тебя в два счета научу! Я же нулю на пулю насаживаю: раз-раз — и готово!
Хвастовству Сережки я не очень доверял, но охотно согласился пойти с ним в лес и поупражняться в стрельбе.
Когда мы собрались, за нами увязался и Мишка. Никакие уговоры не помогли.
— Все равно я пойду за вами, хучь гоните, хучь не гоните.
Мы сдались и решили взять парнишку с собой: с ним, пожалуй, и конспиративнее будет — просто идут ребята на прогулку, благо сегодня воскресенье.
Погода нам благоприятствовала — было солнечно и не очень холодно.
Сережка привел нас в Сокольники и здесь углубился в чащу леса. Шел уверенно, быстро и долго. Я старался не отставать. Мишук бежал за нами вприпрыжку, как заяц.
Большой сосновый лес я увидел впервые. Какие могучие и стройные деревья! Их зеленые мохнатые ветви, накрытые снегом, казалось, тонули в синеве неба, на стволах блестели золотые блики от солнца. А здесь, внизу, — первозданная тишина. Каждый звук мгновенно подхватывало эхо и уносило в глубину леса, постепенно замирая. И было жаль нарушить своими шагами это торжественное молчание природы. Стоять бы, смотреть и слушать…
— Вот мы и пришли! — весело воскликнул Сережка, останавливаясь на небольшой площадке среди леса.
Здесь деревья были кем-то вырублены, распилены и сложены в поленницу.
— Это наш тир, товарищ оратор. Здесь наш Петруха обучает свою десятку стрельбе, и, понятно, я с ними. — Сережка повернулся к мальчику — А ну-ка, пупырь, отмерь от поленницы десять шагов да пошире.
Мишка охотно принялся за дело.
Сережка подошел к поленнице, вынул из-за пазухи бумагу и, развернув ее, прикрепил гвоздочками на уровне человеческого роста.
— А вот и наша мишень! Надо влепить пулю или в рот, или в глаз этому держиморде. Хорош?
Мишень оказалась большим лубочным портретом царя Николая Второго, уже изрешеченного пулями. Один глаз был выбит, правое ухо оторвано и висело, как у легавой собаки.
Я рассмеялся:
— Здорово вы его разделали!
— Это я ему глаз-то подбил, — похвастался Сережка. — Пулю на пулю! А ты бери на мушку второй глаз. Если попадешь, тоже Следопытом будешь.
— Ладно, попробуем.
— А я в пузу пальну! — крикнул издали Мишка, уже отсчитавший десять шагов от цели.
Мы отошли от мишени на дистанцию, установленную мальчуганом.