Москва - Вашингтон: Дипломатические отношения, 1933 - 1936

Севостьянов Г.Н.

Хорошо понимая место и роль Капитолия в жизни страны, А.А. Трояновский и Б.Е. Сквирский встретились 28 марта в Вашингтоне в гостинице "Мэйфлауэр" с сенаторами и конгрессменами. Присутствовало около 45 человек, в том числе спикер палаты представителей Генри Томас Рейни, председатель комиссии по иностранным делам Мак-Рейнольдс, сенаторы Джордж Норрис, Лафоллет и другие. От госдепартамента присутствовали помощник госсекретаря Уолтон Мур, президент Экспортно-импортного банка Джордж Пик и вице-президент Чарлз Стюарт, глава Реконструктивной финансовой корпорации Джесс Джонсон. Трояновский выступил с речью о значении американо-советских отношений для дела мира и торговли. Его поддержали участники встречи, в том числе спикер палаты представителей Рейни, Д. Норрис и У. Мур. О желательности торговых отношений и взаимопонимания говорили Джордж Пик и Джесс Джонсон. И хотя выступления носили довольно общий характер, они, тем не менее, свидетельствовали о стремлении к налаживанию сотрудничества и устранению разногласий9. 2 апреля Трояновский выступил на банкете, организованном Ассоциацией внешней политики в г. Цинциннати. Присутствовало около 250 человек. Председательствовал мэр города. Полпред рассказал о международном положении и внешней политике советского государства10. Он заявил, что Советский Союз стремится использовать свое влияние и средства для поддержания мира среди наций, так как ситуация довольно напряженная. Предстоящая война будет более разрушительной и кровопролитной, чем война 1914 — 1918 гг. Ее катастрофические последствия трудно предсказуемы. Важно объединение народов в целях обеспечения всеобщего мира. Советское правительство заинтересовано в расширении торговли с США, установлении деловых контактов. Коммерческие отношения будут развиваться через Экспортно-импортный банк, который в ближайшее время начнет свою деятельность. Слушатели задали много вопросов о положении на Дальнем Востоке, о возможности японо-советской войны, о позиции Советской России в отношении Германии и Японии. Всего было задано 25 вопросов11. Многие из них касались жизни советского народа. 10 апреля состоялось открытие здания полпредства после долгого перерыва — оно не функционировало почти 16 лет. На банкете присутствовало около 800 человек. Среди них были сенаторы, конгрессмены, дипломаты, общественные деятели, представители культуры. Банкет продолжался с 9.30 вечера до 4.30 утра. 28 мая в Нью-Йорке состоялось открытие генерального консульства. Присутствовало несколько сот гостей и сам мэр города Лагардия. 5 — 6 мая Трояновский выступил в женском колледже в Филадельфии перед студентами и преподавателями, рассказал о жизни в Советском Союзе. Встреча была оживленной и дружественной. А 7—10 мая Б.Е. Сквирский встретился в Нью-Йорке с представителями печати. 25 мая Трояновский и Сквирский посетили в Филадельфии американо-русский институт. Полпред выступил с речью перед слушателями, которых насчитывалось несколько сот человек. Он поделился своими мыслями о международном положении и перспективах советско-американских отношений. Характеризуя политическую ситуацию в мире как опасную, полпред заявил, что конфликты могут возникнуть в любое время, а разоружение зашло в тупик. Поэтому Советский Союз делает все возможное для консолидации сил разных стран в целях борьбы за сохранение мира.

В июле 1934 г. полпред сделал доклад о международном положении и внешней политике советского правительства в клубе армии и флота, подчеркнув, что СССР выступает против войны, за мир и разоружение13. Выступления полпреда знакомили американцев с жизнью советского государства и его народа, развитием экономики, внешней политикой Советского Союза. Они узнавали много нового. Трояновский уделял при этом большое внимание вопросам советско-американских отношений, возможностям сотрудничества между двумя странами в области экономических связей и торговли. Предрассудки и предвзятость, накопившиеся за многие годы в результате недостаточной информации, постепенно рассеивались. Но это было только начало. Вполне понятно, что среди слушателей многие скептически относились к словам полпреда. Трояновский на сей счет не заблуждался, зная психологию американцев. И тем не менее он испытывал чувство удовлетворения от встреч с любознательными слушателями, которые хотели получить официальную информацию из первых рук. Их вопросы показывали, как мало они знали о жизни советского народа, его культуре. Для Трояновского эти встречи были полезны. Они позволяли ему общаться с самыми различными людьми, независимо от происхождения, убеждений и профессии. Он получил большой материал для изучения США. Анализируя как дипломат политику администрации Рузвельта, знакомясь с многоликой страной и ее населением, он понимал, что в течение многих лет у народов обеих стран формировались противоречивые представления друг о друге, тем самым создавались определенные преграды для налаживания взаимопонимания и сотрудничества. У американцев сложилось неправильное, часто предвзятое мнение о жизни Советского Союза. Александр Антонович отдавал себе отчет в том, что идеи большевиков не имели широкого распространения в США. Принципы индивидуализма, неприкосновенности частной собственности, свободы слова и уважения религии, частное предпринимательство, прочно заложенные в сознании американцев, находились в прямом противоречии с идеями коллективизма, общественной собственности и атеизма, получившими широкое распространение в советском обществе. Проводимые в СССР преобразования воспринимались далеко неоднозначно различными слоями американского общества. Трояновский не мог не учитывать консервативно-негативного отношения к СССР лидеров крупной профсоюзной организации — Американской федерации труда (У. Грина и М. Уолла), католиков во главе с Уолшом и патриотических обществ. Они были недовольны установлением отношений с Советским Союзом и ждали удобного момента для критики президента Рузвельта. Трояновский все чаще задумывался над тем, какие шаги могли бы способствовать сближению двух народов.

У него появились некоторые идеи, и он решил поделиться этим со Сталиным, надеясь получить от него одобрение. 3 марта 1934 г. Трояновский отправил ему письмо, в котором изложил свои первые впечатления о Соединенных Штатах и высказал ряд предложений. Полпред поставил вопрос о необходимости освоения мирового опыта в области техники и науки. Он подчеркнул, что "научно-техническая мысль Европы и Америки ушла вперед"14. Нужно обратить внимание на налаживание научно-технической информации, которая на Западе находится на высоком уровне. Это был один из первых важных выводов, который сделал Трояновский в результате короткого пребывания в США. Наблюдение было ценным, и сделать его полпреду помогло не только техническое образование, но и неизменный его интерес к технике, а также работа в плановых органах народного хозяйства СССР. Он хорошо знал нужды страны. Второе предложение тоже было не менее интересным и достойным самого пристального внимания. Речь шла о том, чтобы постараться ознакомить американцев с богатым русским искусством. Полпред предложил послать в США на гастроли актеров Большого театра. Их мастерство и талант, по его мнению, безусловно, произвели бы впечатление на американскую публику и содействовали налаживанию культурных связей между двумя странами. Трояновский писал: "Здесь интерес к Союзу исключительный. Это настроение надо всемерно использовать. Но у нас нет ни плана, ни даже серьезных намерений осуществлять эту культурную связь. Мы не можем удовлетворить имеющийся голод на советскую культуру"15. Совместно с представителем Амторга ПА. Богдановым Трояновский разработал обширный план мероприятий посольства по установлению контактов с американскими учреждениями, компаниями, различными культурными ассоциациями, институтами и университетами. В конце письма Трояновский рассказывал о тяжелых условиях работы посольства. "Наша работа здесь как следует еще не организована. Нет еще дома, аппарат еще как следует не организован, нет денег"16. Полпред просил наградить Б.Е. Сквирского, который уже 12 лет самоотверженно работал в США на нелегкой и ответственной дипломатической работе. Большое внимание, которое Трояновский уделял налаживанию культурных связей между двумя странами и народами, было вовсе не случайным. Еще в ноябре 1932 г. Нью-Йоркский университет предложил Интуристу организовать в Московском государственном университете шестинедельные курсы для студентов17. Последовало долгое молчание, а затем никакого ответа. Было такое же предложение и от 200 американских учителей. НКИД высказался положительно. МГУ тоже отнесся благожелательно к этой идее и готов был организовать курс лекций для них. Но потребовалось решение правительства18. 19 декабря 1932 г. коллегия НКИД в составе Н.Н. Крестинского, Л.М. Карахана, Б. Стомонякова и секретаря Моршинера согласилась на их приезд в МГУ для слушания курса лекций19. К сожалению, эти вопросы решались медленно и в большинстве случаев негативно. Полковник Хью Купер в беседе с заместителем главного доверенного Амторга жаловался на плохую работу Интуриста, у которого слишком много недостатков. "Многие американцы приезжают в СССР через Интурист и возвращаются обратно в Америку полные гнева и раздражения всем виденным здесь"20. 19 января 1933 г. Литвинов уведомил Сталина о неблагополучном положении с туризмом. Американские туристы, посещавшие СССР, жаловались на плохое обслуживание их Интуристом. По этому поводу поступало много писем и публиковались статьи в прессе, в них часто в мрачных красках описывался сервис туристов. После публикации таких статей вряд ли появится желание поехать в СССР. Жаловались на условия транспорта, плохое и несвоевременное питание, на грязь и насекомых как в гостиницах, так и в вагонах. Представитель "Интуриста" оценивает число недовольных туристов в 95, если даже не в 100%. Это вызывает опасения. Кампания против Интуриста имела, отмечал Литвинов, "весьма отрицательные политические последствия", и просил принять необходимые меры для устранения имевшихся недостатков21. Однако и после этого письма существенных положительных изменений не наступило. Понимая, насколько важно общение между народами, 6 января 1934 г. председатель правления Амторга П.А. Богданов писал наркомам иностранных дел и внешней торговли М.М. Литвинову и А.П. Розенгольцу, а до этого наркому просвещения А.С. Бубнову об исключительном значении налаживания научно-культурных связей с Америкой, необходимости печатать в газетах информационный материал о СССР, знакомить американцев с жизнью его народа. Существовавшие общества по культурным связям в Америке и Всероссийское общество культурных связей с заграницей в Москве (ВОКС) не приспособлены, отмечал Богданов, к такой работе. Они плохо связаны с американскими обществами и не координируют с ними свою деятельность. Он предлагал учредить при полпредстве Бюро под руководством широко образованного и ответственного работника с целью издания специального информационного журнала о Советском Союзе, создать в крупных городах Америки общества культурной связи США и СССР, организовывать лекции, конференции для обсуждения отдельных вопросов науки и культуры, летние курсы для американских педагогов в Советском Союзе. Проведению подобного рода мероприятий могли бы оказывать помощь хорошо финансируемые американские общества (Рокфеллеровский институт, "Америкэн фаундейшн" и другие). "При умелой организации это не потребует от нас затраты средств"22, — отмечал Богданов. В начале января 1934 г: ВОКС разработал обширный план проведения культурных мероприятий в США по линии полпредства. Предусматривалось устройство серии выставок, гастроли ряда театральных и балетных групп, реорганизация деятельности русско-американского института в Нью-Йорке. Копия этого плана была выслана Б.Е. Сквирскому. Ознакомление с ним показало, что план был составлен без учета специфических условий в США, без согласования с американскими общественными организациями, страдал надуманностью и некоторой оторванностью от реальности. Организации выставок в Америке требовали значительных валютных затрат, а поездка театральной труппы в США вызывала сомнение в силу ряда других причин23. Вскоре, 15 марта, в полпредство поступила телеграмма от Литвинова. Он информировал Б.Е. Сквирского о нежелательности назначения атташе по культурным связям, так как трудно заставлять наши культурные и научные общества соблюдать ими же самими принятые условия соглашения. Много неприятностей, отмечал нарком, бывало с отправкой какого-нибудь артиста или группы актеров за границу на концерты из-за нераспорядительности, в результате имеют место срывы, за что приходится часто платить неустойки и штрафы24. Полпредства вынуждены этим постоянно заниматься. Предложение Трояновского о поездке труппы московской оперы и балета в Америку также не было одобрено. Обосновывая свое мнение, Литвинов писал: "Если наш балет с успехом может выступать в Америке, то оперой мы американцев, которые видят у себя лучшие европейские музыкальные и певческие силы, поразить не сможем. Насколько мне известно, в случаях приглашений отдельных артистов нашего балета возникали часто сомнения в их возвращении; в случае посылки всего балета значительная утечка неизбежна"25. Вот чего опасались. С огорчением Трояновский прочитал депешу из Москвы. Его надежды оказывались радужными. Но это было только начало трудностей, которые ему предстояло преодолевать в будущем. Одновременно в Москве происходило формирование посольства США. Самое непосредственное и активное участие в этом принимал посол Уильям Буллит, как наиболее заинтересованное лицо. Президент предоставил ему в этом вопросе своеобразный карт-бланш. Отдел восточноевропейских стран госдепартамента под руководством Роберта Келли и помощник госсекретаря по консульским делам Вильбур Карр оказывали послу помощь. Буллит тщательно готовился к поездке в Москву, внимательно отбирал сотрудников посольства, ориентируясь на молодежь. Январь — февраль Буллит занимался формированием посольства. В январе госдепартаментом был послан в Москву Кейт Меррилл с целью выяснения необходимых условий для работы и проживания сотрудников посольства. Он попросил 280 комнат для учреждений посольства и 220 для размещения сотрудников. Каково же было разочарование в госдепартаменте, когда там узнали, что под посольство в Москве предоставили только 72 комнаты. Пришлось многое менять, включая численность сотрудников и структуру посольства. Когда госдепартамент затребовал для посольства огромное здание, ему было сказано, что это невозможно. Но представителю госдепартамента разъяснили, что для американского посольства создаются наиболее благоприятные условия в сравнении с миссиями других стран. К тому же Буллиту обещано выделить территорию под строительство здания для посольства США. Исходя из реальных условий, Буллит энергично укомплектовывал свою миссию молодыми дипломатами, отдавая предпочтение неженатым, так как для них требовалось меньше жилой площади и удобств. Разумеется, необходимо было знание русского языка и, по возможности, российских реалий. Главным критерием были компетентность, способность к дипломатической работе и знание страны. Посольство состояло из политической, экономической и административной секций и консульского отдела. При посольстве, как обычно, были военный атташе и два помощника по авиации и военно-морским делам. Политическим советником посла являлся Джон Уайли, карьерный дипломат, имевший большой опыт работы на этом поприще. Он родился в 1893 г. в Бордо, где его отец, бывший член конгресса, был консулом. С ранних лет он проявил большие способности к языкам и в совершенстве знал французский, испанский и немецкий. По окончании Джорджтаунского университета (школы права) Уайли успешно выдержал экзамены по дипломатии и поступил на службу в госдепартамент. В 1916 г. был направлен в качестве третьего секретаря посольства в Париж. За пятнадцать лет службы ему пришлось работать в дипломатических миссиях в Мадриде, Берлине, Варшаве. В 1930 г. он был назначен советником в посольство в Варшаве, затем служил в Берлине, изучая там политическую и экономическую жизнь Советского Союза, его прессу, научную литературу и разные информационные материалы. Уайли поддерживал тесную и постоянную связь с корреспондентом газеты "Нью-Йорк Тайме" В. Дюранти, аккредитованным в Москве, они были друзьями. Буллит познакомился с Уайли летом 1933 г. на мировой экономической конференции в Лондоне. У них установилось взаимопонимание. По прибытии в Москву он считался первым советником Буллита, являлся его заместителем и возглавлял политическую секцию. В конце 1935 г. Джона Уайли перевели генеральным консулом в Антверпен. В июле 1937 г. его направили поверенным в делах США в Вену, где он служил до ее аншлюса. В июле 1938 г. его назначили посланником в Эстонию и Латвию. Там он находился до лета 1940 г. В последующие годы ему пришлось служить послом в Колумбии, Португалии, Иране и Панаме. Помощниками себе Уайли взял Джорджа Кеннана и Чарлза Болена, ставших впоследствии крупными дипломатами. С весны 1934 г. в госдепартамент стала поступать от них обширная информация о внутреннем и международном положении Советского Союза, его политике в отношении США. В своих воспоминаниях Кеннан писал: "Мы были первыми, кто использовал главным образом интеллектуальный анализ и научные подходы в нашей работе"26. Дж.Ф. Кеннан родился в Милуоки (штат Висконсин) в 1904 г. Окончил школу в Гамбурге. В возрасте 22 лет, получив степень бакалавра Принстонского университета, поступил на дипломатическую службу и сначала работал вице-консулом в Женеве, затем в Гамбурге, а потом в Берлине. Весной 1929 г. Кеннан прибыл в Ригу в должности третьего секретаря миссии. Там с увлечением занимался изучением русского языка, истории России, политического и экономического положения СССР. В декабре 1933 г. сопровождал Буллита в Москву. 12 февраля 1934 г. был назначен третьим секретарем посольства. В январе 1935 г. Кеннана перевели в Вену, но в конце того же года его вновь возвратили в Москву. В 1937 г. он был отозван в госдепартамент в русский отдел. В следующем году его отправили работать в Прагу, оттуда в Берлин, где он пробыл до объявления Германией в декабре 1941 г. войны США. Ч. Болен родился в Нью-Йорке в 1904 г. Окончил Гарвардский университет, затем два года учился в школе дипломатической службы. В Париже слушал лекции по истории России и стал одновременно проявлять повышенный интерес к истории стран Восточной Европы. Госдепартамент направил его в Прагу вице-консулом, где он работал два года, а в феврале 1934 г. получил назначение в Москву в качестве третьего секретаря посольства. В августе 1935 г. был отозван в госдепартамент, где стал специальным помощником заместителя госсекретаря Уильяма Филлипса. В 1934 г. на должность второго секретаря посольства прибыл Лой Уэсли Гендерсон. До этого он находился на дипломатической работе вицеконсулом в Дублине, с 1927 по 1930 г. служил в дипломатической миссии в Риге, где изучал русский язык, сельское хозяйство, аграрные реформы. Находясь в Риге и Таллинне, изучал огромную литературу, поступавшую из Советского Союза о жизни страны, деятельности Коминтерна, заключаемых договорах и соглашениях Москвы с другими странами. Глава русской секции в американской миссии в Риге говорил, что Гендерсон был самым прилежным и ответственным сотрудником. С 1930 г. он работал в госдепартаменте в отделе восточноевропейских стран, сотрудничал с Робертом Келли и, можно сказать, был в какой-то степени его последователем во взглядах. Гендерсон вместе с Келли разрабатывали программу подготовки дипломатов для работы в России, изучали ее историю, культуру, язык. В частности, в соответствии с этой программой, Чарльз Болен и Джордж Кеннан были направлены учиться в Париж, затем в Берлин27. Гендерсон прибыл в Москву с хорошим знанием страны. Он верил в возможность дружественных отношений с Советским Союзом, но вскоре пришел к выводу, что советское правительство стремилось к укреплению своей власти, внутреннего положения страны и ослаблению сил, выступающих против коммунизма. У него изменилось мнение о СССР, в котором он видел отныне угрозу миру в Европе. Как заведующий восточноевропейским отделом госдепартамента Роберт Келли оказал большое влияние на Л. Гендерсона, Дж. Кеннана и Ч. Болена. Келли предупреждал госсекретаря К. Хэлла, что "коммунистические лидеры в России не желают отказываться от своих революционных целей в отношении США"28. Гендерсон занимался изучением экономики страны, возглавляя экономическую секцию. После перевода советника Д. Уайли генконсулом в Антверпен, Гендерсон стал первым секретарем и поверенным в делах. Ему суждено было находиться в Москве пять лет. Покинул он Москву в июле 1938 г. Помощником Гендерсона стал Бэртель Е. Кунихолм. 6 февраля он прибыл в Москву на должность третьего секретаря. До этого, окончив военную академию в Вест-Пойнте, Кунихолм служил некоторое время в армии. В 1928 г. поступил на дипломатическую службу, проявляя серьезный интерес к истории стран Восточной Европы и России. Госдепартамент направил его в Каунас вице-консулом. В 1930 г., находясь в Париже, он изучал русский язык. По возвращении в США продолжал свою работу в госдепартаменте в отделе восточноевропейских стран. Проблема создания консульской службы заняла много времени и потребовала немалых сил от посла. Придавая большое значение в советскоамериканских отношениях Дальнему Востоку, Буллит пригласил в Москву генеральным консулом Джорджа С. Хэнсона. До этого он в течение восьми лет был генконсулом в Маньчжурии, считался большим знатоком этого края, имел широкие связи с деловым миром. Иногда его называли в шутку "некоронованным королем". По характеру являлся тщеславным, самолюбивым, излишне самонадеянным. Претендовал, как будто, даже на пост посла в Москве. Проявлял интерес к дальневосточной политике Советского Союза. 13 апреля 1932 г. в беседе с советским консулом М.М. Славуцким он сказал, что склонен поставить вопрос о возобновлении советско-американских отношений. По его мнению, это было политически выгодно для Америки, если иметь в виду обстановку на Тихом океане, но он не уверен в положительном решении вопроса29. Любопытно, что в интервью для прессы Д. Хэнсон, преследуя личные интересы, дал высокую оценку факту восстановления дипломатических отношений: "Это, безусловно, радует меня, так как снова возобновилась традиционная дружба между двумя великими народами, существовавшая более 100 лет. Это признание есть результат естественного течения мировой истории. Я верю в то, что тесная связь между Америкой и СССР приведет к более актуальному соприкосновению русского и американского народов"30. Это должно, считал он, внести новую струю в дело общего мира, устранить аномалию, когда две такие нации, как русская и американская, держались столь долгое время в отдалении друг от друга. 21 марта Хэнсон прибыл в Москву с честолюбивыми планами и надеждами. В июле был назначен первым секретарем. Однако быстро разочаровался, так как ему не была предоставлена возможность заниматься вопросами торговли — у него не было статуса дипломата. Его консульские обязанности оказались довольно ограничены и распространялись только на Москву и Московскую область. Недовольный Хэнсон одним из первых покинул МОСКВУ — осенью 1,934 г.

На должность вице-консула был назначен Элбридже Дэрброу. Он родился в Калифорнии в 1903 г. Окончив Йельский университет, продолжал свое образование во Франции и Нидерландах. В 1930 г. поступил на дипломатическую службу, исполнял обязанности вице-консула в Варшаве, Бухаресте. Проявлял интерес к экономике. Постоянно ее изучал. Прибыл в Москву в марте 1934 г. Консульскую секцию американского посольства в Москве возглавил Ангус И., Ярд. Он родился в 1893 г., учился в университете Валнарасо (штат Индиана). Служил в армии, участвовал в первой мировой войне. Работал в АРА (Американская администрация помощи) под руководством Герберта Гувера. В 1925 г. поступил на дипломатическую службу в качестве вице-консула в Мукдене, затем в Тяньцзине. Знал французский, испанский, китайский, русский, финский, монгольский языки. В конце марта 1934 г. совершил десятидневное путешествие по транссибирской железной дороге. В посольстве служил вторым и первым секретарем. В 1940 г. его направили консулом во Владивосток. Впоследствии был консулом в Тегеране, генконсулом в Мукдене, послом в Афганистане. Консулами были также Гарольд Шанц, А.Д. Ходгон, Дж. Борд, вицеконсулами Эллис А. Джонсон, Фред Е. Уаллер, Филип Ф. Шарп. Генеральное консульство в Москве было укомплектовано сотрудниками, работавшими ранее либо в Китае, либо в странах Восточной Европы. Многие из них имели военное образование, на что было обращено внимание в НКИД. Личный секретарь посла Чарльз Уилер Тайер тоже окончил в 1933 г. военную академию в Вест-Пойнте по высшему разряду. Будучи слушателем академии, он проявил интерес к международным отношениям. Летом 1933 г., до признания СССР, прибыл в Москву для изучения русского языка и положения в стране. Как только Буллит приехал в Москву для вручения верительных грамот, Тайер предложил ему свои услуги. Военным атташе был Филипп Р. Феймонвилл. Он родился в Сан-Франциско в 1888 г., окончил академию в Вест-Пойнте в 1912 г., учился в нескольких военных училищах и академиях, а также американских университетах. Был широко образованным человеком в военных вопросах, владел несколькими иностранными языками. С сентября 1918 до 1 апреля 1920 г. служил в экспедиционном американском корпусе в Сибири, находясь в штабе во Владивостоке. Познакомился с командующим корпусом генералом В.С. Гревзом. Впоследствии они стали друзьями. С августа 1920 по февраль 1922 г. в Германии занимался репатриацией военнопленных. После этого штаб американской армии направил его в Читу и Сибирь в качестве военного обозревателя, где он прослужил до 30 апреля 1923 г. Был неофициальным представителем при Колчаке. Как крупный знаток Дальнего Востока Феймонвилл с мая 1923 по январь 1924 г. служил помощником военного атташе в Японии, а затем военным атташе в Токио до мая 1926 г. По возвращении в США находился на штабной работе. В начале 30-х годов учился в Военно-промышленной академии. После прихода Рузвельта в Белый дом он познакомился с семьей президента. Не в последнюю очередь благодаря этому он получил в феврале 1934 г. назначение военным атташе в Москву, где прослужил до весны 1939 г. Когда началась Великая Отечественная война, прибыл в Москву в качестве ответственного за ленд-лиз, получив звание бригадного генерала. При написании в 1931 г. генералом В.С. Гревзом воспоминаний под названием "Американская сибирская авантюра" Феймонвилл помогал ему в их подготовке31. Он с сочувствием относился к Советской России, за что неоднократно подвергался критике и нападкам со стороны военного министерства и печати. И все же его, как специалиста по Дальнему Востоку, учитывая возможные осложнения в этом регионе, утвердили в качестве военного атташе. За него ходатайствовал генерал В.С. Гревз. 15 марта, несмотря на возражения консервативных чиновников госдепартамента (там его не любили), майор Феймонвилл посетил Б.Е. Сквирского. Он сумел быстро установить широкие деловые связи с командованием Красной Армии. Его донесения в Вашингтон отличались трезвостью суждений и оценок относительно обороноспособности Советского Союза. В последующие годы он много сделал для налаживания американо-советских отношений, установления и поддержания контактов между двумя странами. Вначале между Буллитом и Феймонвиллом установились близкие отношения. Посол был доволен первыми шагами военного атташе, получая от него обширную информацию о вооруженных силах страны, прислушивался к его мнению. Сам Феймонвилл держался замкнуто, был скрытен, мало общителен, сотрудники не любили его, называли его "одиноким волком". В беседах с коллегами уклонялся от обсуждения происходивших в СССР событий. Иногда воздерживался знакомить посла с донесениями, отправляемыми в Вашингтон. По мере охлаждения американо-советских отношений стал меняться и характер сотрудничества Буллита и Феймонвилла. Военный атташе не одобрял действий посла, которые осложняли начинавшее было восстанавливаться сотрудничество между двумя государствами. Время от времени военное ведомство выражало неудовлетворение получаемой от него информацией, но он мало обращал на это внимания, отстаивая свое мнение. Помощник военного атташе по авиации первый лейтенант Томас Д. Уайт родился в Миннесоте, окончил в 1920 г. военную академию в ВестПойнте по высшему разряду. Служил в военно-воздушном корпусе, изучал русский и китайский языки в Джорджтаунском университете. В 1927 г. проходил практику в Китае. В январе 1934 г. получил назначение в Москву, где прослужил до начала 1935 г. Отсюда его перевели работать в посольство в Риме. Впоследствии, после второй мировой войны, ему суждено было стать начальником штаба военно-воздушных сил США. Исполняя обязанности военного атташе в период с марта до июля 1934 г., Уайт произвел благоприятное впечатление на командование советской армии: К.Е. Ворошилова, СМ. Буденного и военных атташе, аккредитованных в Москве. Вскоре после открытия посольства он дал банкет для высших офицеров советской армии. На нем присутствовали генералы и адмиралы во главе с Ворошиловым, что свидетельствовало о намерении советского руководства установить дружественные отношения с США. В марте первый лейтенант Томас Д. Уайт и капитан Дэвид Р. Ниммер, помощник военного атташе по военно-морским делам, побывали на зимних учениях в Московской стрелковой дивизии, которой командовал Р.Г. Хмельницкий. Завершив формирование посольства, посол Буллит 15 февраля на пароходе "Джордж Вашингтон" отплыл из Нью-Йорка в Европу. На его борту были сотрудники американского посольства, отправлявшиеся в СССР, и среди них советник посла Джон Уайли, один из секретарей Бэртель Е. Кунихолм, второй секретарь Лой Гендерсон, вице-консул Дан Годгсон, помощники военного атташе Томас Д. Уайт, военно-морской атташе капитан Дэвид Р. Ниммер, шесть морских офицеров. На третий день путешествия посол провел совещание с сотрудниками посольства. Он решил поделиться с ними мыслями, которые его занимали. Рассказав о своих впечатлениях от недавнего пребывания в Москве и от встреч с официальными лицами, посол отметил, что он надеется на установление дружественных отношений с Советским Союзом, а если этого не произойдет, то неудача явится не следствием ошибок сотрудников посольства, а скорее результатом позиции и политики Советов. Это означало, что наряду с надеждами у Буллита существовали и сомнения. Он заранее возлагал вину в случае провала его миссии на советское правительство. Так восприняли его слова некоторые сотрудники посольства. 17 февраля Буллит высадился в Гавре и в сопровождении советника Уайли, секретаря Кунихолма, помощников военного атташе Уайта и Ниммера отправился в Москву через Париж, Берлин и Варшаву. В этих столицах он встретился с представителями дипломатических миссий и некоторыми официальными лицами этих стран, получил от них информацию о европейской ситуации. Другая группа сотрудников посольства высадилась в Гамбурге и отправилась в Москву через Берлин. 1 марта они во главе с Гендерсоном пересекли советско-польскую границу и оказались на территории СССР. 8 марта 1934 г. Буллит прибыл в Москву, его встретил заведующий протокольным отделом Георгий Андрейчин. Он поселился в красивом купеческом доме (известном Спасо-хауз), ставшим официальной резиденцией посла, и приступил совместно со своими сотрудниками к исполнению возложенной на него высокой и ответственной миссии. На 1 июля 1934 г. американское посольство в Москве состояло из советника Джона С. Уайли, второго секретаря Лоя В. Гендерсона, третьих секретарей Джорджа Е. Кеннана, Чарлза Е. Болена и Бэртеля Е. Кунихолма, военного атташе майора Филипа Р. Феймонвилла и двух его помощников: первого лейтенанта Томаса Д. Уайта — по авиации и капитана Дэвида Р. Ниммера — по военно-морским делам. Консульский отдел был представлен генеральным консулом Джорджем С. Хэнсоном, вице-консулом Элбриджем Дэрброу, консулами Гарольдом Шантсом и Ангусом Вэрдом. Деловые круги в США были невысокого мнения о составе посольства, аккредитованного в Москве. Среди сотрудников, по их мнению, не было серьезных экономистов, хорошо осведомленных о потребностях американской экономики, ее нуждах. У них были слабые связи с деловыми кругами страны. В начале 1934 г. Буллит поставил вопрос о ликвидации русской секции в американкой миссии в Риге. Начались трения между посольством в Москве и миссией в Риге. В госдепартаменте решили оставить русскую секцию для изучения литературы и информационного материала о Советском Союзе. Визы на выезд советским гражданам решено было выдавать в Риге и Берлине. Это вызвало удивление и недоумение в Наркомате иностранных дел СССР, так как создавало большие неудобства. Перед посольством стояли задачи: информировать об экономическом развитии страны, внутреннем ее положении, о политике правительства, оценивать военный потенциал государства, предсказывать вероятность комбинаций дипломатических акций в Европе и на Дальнем Востоке, всемерно содействовать развитию торговли. Сотрудники изучали экономику страны, оценивая ее военный потенциал и прежде всего основные направления ее внешней политики.

В первые дни своей деятельности Буллит развернул исключительную активность, много внимания уделял вопросам размещения посольства и создания удобств для жизни и работы дипломатов. Посольство и его персонал вынуждены были функционировать в стесненных условиях. Это накладывало отпечаток на отношения среди его сотрудников, которые рассчитывали на квартиры с удобствами и нормальными условиями жизни. Необходимо было достойно принимать гостей, проводить культурные мероприятия.

Большое значение он придавал решению вопроса о строительстве нового здания для дипломатического представительства США. 20 декабря 1933 г. лично Сталин пообещал ему предоставить территорию для строительства здания американского посольства на Воробьевых горах. Для этих целей Буллит попросил у конгресса выделить один миллион долларов. Сразу же по прибытии в Москву Буллит вступил в переговоры и стал настойчиво требовать выделения участка для строительства посольства, но его ждало разочарование. Он понял, что ему придется на этом пути преодолеть большие трудности. 28 марта 1934 г. посол отправил телеграмму в госдепартамент о том, что советское правительство не склонно выполнять свое обещание о постройке здания для посольства32. По прибытии посол попросил предоставить ему ангар для своего личного самолета. При вручении верительных грамот Буллит сказал М.И. Калинину, что намерен иметь личный самолет — двухместный биплан. Этот аэроплан служил в американской армии для вспомогательных целей. Его скорость составляла около 20 миль в час. В качестве

пилота предполагалось использовать атташе Уайта, в распоряжении которого находилось три механика. Посол настойчиво добивался от НКИД разрешения пользоваться личным самолетом.

12 марта 1934 г. Буллит в беседе с Н.Н. Крестинским сказал, что у американского правительства есть намерение учредить генконсульства в Москве, Ленинграде, Владивостоке и, возможно, в Одессе. И затем неожиданно спросил: через какой из советских портов будет идти основной поток эмигрантов в Америку? Значит, в госдепартаменте на это рассчитывали и с этой целью планировали создание генконсульств в ведущих портах страны. Вопрос для Крестинского прозвучал странно и неприятно. Он сдержанно и твердо ответил: "Потока эмигрантов вообще, наверное, не будет"33. Любопытно, что Буллит доверительно в узком кругу любил рассуждать о том, что он хотел бы изучать страну и жизнь народа не по слухам, распространяемым обычно в колонии среди иностранцев, а получать сведения в результате контактов с руководителями предприятий, деятелями науки и культуры. Но это осталось всего лишь благим намерением. В НКИД обратили внимание на то, что его мало интересовала жизнь народа, он редко изъявлял желание путешествовать по стране. Рузвельт считал Буллита наиболее подходящим человеком для выполнения высокой дипломатической миссии в Москве, на которую возлагались большие надежды. При формировании состава посольства президент дал ему мудрый совет: "Они — простые люди, нужно с ними быть простым"34. Но, к сожалению, слишком скоро посол забыл этот важный наказ, мало считаясь с реалиями и интересами другой стороны. Ему, как тщеславному человеку, больше импонировал девиз: "Пришел, увидел, победил". Поэтому неудивительно, что миссия Буллита не достигла цели.

Дальний Восток в советско-американских отношениях

В начале 1934 г. внимание Москвы и Вашингтона было привлечено к событиям на Дальнем Востоке. Руководителей Кремля и Белого дома интересовало, насколько возможно дальнейшее обострение обстановки в этом регионе, вызванное политикой Японии, и какова может быть в этом случае позиция государств, в частности США. Эти сюжеты обсуждались в мировой печати. Выступая с докладом на XVII съезде партии 26 января 1934 г., И.В. Сталин заявил, что между Советским Союзом и Японией не все обстоит благополучно. Япония отказалась подписать пакт о ненападении, прерваны переговоры о продаже КВЖД. Японские экстремисты открыто проповедуют в печати необходимость войны против СССР, призывают к захвату Приморья. Это создает в Москве атмосферу обоснованного беспокойства1. О тревожном положении на дальневосточных границах говорил нарком обороны К.Е. Ворошилов и другие участники съезда, призывавшие к укреплению обороноспособности страны2. У общественности создавалось впечатление, что вооруженный конфликт может случиться скоро — весной 1934 г. Президент США Рузвельт также выразил обеспокоенность развитием событий в мире. В ежегодном послании конгрессу он заявил: "К сожалению, я не могу представить вам картину полного оптимизма относительно международных дел". Если для Западного полушария характерна политика "доброго соседа", то в других частях, отметил он, вырисовывается опасность немедленной или будущей агрессии. На вооружение расходуются огромные суммы. Продолжается возведение торговых барьеров, которые препятствуют торговле и прогрессу в мире3. В день открытия партийного съезда в Москве, 26 января, посол в Токио Джозеф Грю информировал госдепартамент о появлении большого количества статей в прессе (японской, советской, американской и мировой) по вопросу о возможности войны между Японией и СССР. В связи с этим советник американского посольства посетил вице-министра иностранных дел Мамори Сигемицу и поинтересовался, сколько вооруженных сил Японии находится в Маньчжурии. Последовал ответ: три дивизии, но советских войск на границе больше, чем оправдывалось планируемое увеличение японских вооруженных сил в данном районе. Между тем министр иностранных дел К. Хирота утверждал, что спорные вопросы следует решать мирным путем, а не посредством силы. Ни Японии, ни Советскому Союзу война не нужна4. В январе полпред К.К. Юренев, обсуждая с послом Грю положение на Дальнем Востоке, констатировал, что мир в этом регионе во многом будет зависеть от взаимопонимания и сотрудничества трех держав: США, Великобритании и СССР5. 30 января посол США в Берлине Уильям Додд также рассматривал с руководителем IV отдела министерства иностранных дел Германии Рихардом Майером дальневосточную ситуацию. Признав ее напряженность, Майер отметил стремление японцев к захвату Владивостока, хотя сделать это для них будет трудно, успех возможен всего на 50%. 6 января нидерландский посланник Лимбург-Стирум посетил американского посла Уильяма Доддаг разговор шел в основном о японской агрессии в Китае. Если США, отметил он, не вмешаются, то голландские владения, а также Филиппины в скором времени могут оказаться в руках японцев7. 13 февраля советский полпред Я.З. Суриц нанес визит послу Додду и выразил беспокойство известиями с Дальнего Востока. Он рассказал о происходивших конфликтах на Китайско-Восточной железной дороге, недопустимом поведении властей Маньчжоу-Го в отношении советских служащих8. Таким образом, американские дипломаты одновременно в Токио и Берлине, выясняя возможность осложнения событий на Дальнем Востоке, обменивались мнениями с дипломатами других стран. Корреспондент "Нью-Йорк Тайме" Уолтер Дюранти 26 января 1934 г. в беседе с наркомом К.Е. Ворошиловым сообщил, что у него состоялись встречи с Рузвельтом и Буллитом, которые проявляют повышенный интерес к положению на Дальнем Востоке. Они осознают опасность для всего мира со стороны Японии. Дюранти пожелал, чтобы Ворошилов сделал соответствующее заявление9. Нарком воздержался, и вполне понятно почему. Сталин в конце декабря 1933 г. дал интервью тому же Дюранти, в котором уделил большое место политике Японии на Дальнем Востоке. По мнению Ворошилова, такой шаг явился бы несколько преждевременным. Еще не все было ясно, многое зависело от ситуации в Японии, а именно от того, какая политическая группировка Страны Восходящего Солнца одержит верх. 8 февраля посол Грю сообщал из Токио госсекретарю К. Хэллу: от армии зависит последнее слово — будет мир или война. Армия уверена в способности захватить ряд областей, Владивосток и, вероятно, всю территорию до о. Байкал. Это обусловлено тем, что русские войска находятся на расстоянии тысячи километров от баз снабжения. В стратегическом отношении их позиции подвергаются риску. Вместе с тем во Владивостоке достаточно авиации для того, чтобы создать угрозу Токио и другим японским городам. Этого японцы боятся. Кроме того, признание Америкой Советской России, отмечал посол, оказывает воздействие на Японию. Для ее руководителей не совсем ясно, какую позицию займут США в случае японо-советской войны. Вероятнее всего, они окажутся на стороне России. Никто не верит, что советское правительство осмелится начать военные действия. Одновременно посол Грю указывал на намерение молодых офицеров начать войну против СССР. Поводом для этого могут быть провокационные пограничные инциденты. Однако вооруженный конфликт, по его мнению, наиболее вероятен в 1935 г.1 0 Посол констатировал также, что назначенный 23 января новый военный министр генерал Тэцудиро Хаяси в узком кругу на обеде в честь британского посла Фрэнсиса Линдлея заявил, что хотя в Японии либерально настроенные лица выступают против войны с СССР, в армии имеются ее сторонники11. Характерно, что в тот же день американский посланник в Китае Нельсон Т. Джонсон беседовал с военным министром и председателем Бейпинского бюро военного совета Хо Инэцином и председателем Бейпинского совета политических дел генералом Хуан Фи. Обсуждался вопрос о том, насколько возможна японо-советская война. Собеседники посланника высказали мнение, что оккупация китайских провинций Чахар, Хубей, Шаньдун японцами рассматривается как необходимый плацдарм для наступления против России. Немедленного же их выступления против нее пока не ожидается. 16 февраля 1934 г. Грю направил телеграмму в госдепартамент о том, что вопросы войны на Дальнем Востоке решаются именно в Токио, а вовсе не в Москве. Буллит был такого же мнения13. Изучая информацию, поступавшую из разных стран и источников, в госдепартаменте решили выяснить позицию Великобритании в отношении оценки положения на Дальнем Востоке. 26 февраля 1934 г. помощник заведующего дальневосточным отделом госдепартамента Максвел Гамильтон посетил Лондон и обсуждал данную проблему с заместителем министра иностранных дел Виктором Уэллесли. До этого Гамильтон дважды побывал в Токио — в октябре прошлого года и в начале февраля. Там он получил довольно обширную информацию о характере японо-советских отношений. Поэтому на вопрос Уэллесли, как скоро возможен между двумя странами вооруженный конфликт, Гамильтон ответил, что в любой момент, но в ближайшем времени вероятность его возникновения все же невелика. Далее представитель Форин оффис заметил, что в случае войны Япония может победить14. А как же оценивал ситуацию японский военный атташе в Москве подполковник Кавабэ? 13 февраля он направил в Токио помощнику начальника генштаба доклад по поводу возможности японо-советской войны15. Кавабэ констатировал, что руководители Советского Союза "единодушно настроены в пользу того, чтобы избежать войны". Об этом ему говорили в личных беседах начальник советского генштаба А.И. Егоров, инспектор кавалерии СМ. Буденный, начальник военно-воздушных сил Я.И. Алкснис. Только М.Н. Тухачевский придерживался другой точки зрения. На только что закончившемся партийном съезде Сталин и Молотов призывали к укреплению обороноспособности на Дальнем Востоке, Блюхер говорил о намерении Японии захватить Приморье. Некоторые аккредитованные в Москве военные атташе полагали, что Япония в скором времени начнет войну против СССР, но, по их мнению, Красная Армия сильна, преимущество на ее стороне, и высшему командованию Японии следует это учитывать. Такого же мнения придерживались французский и германский военные атташе, причем последний предупреждал: "Война это не спорт, нельзя легкомысленно подходить к ней. В Токио должны серьезно все взвесить, прежде чем вступать в нее". Среди военных атташе часто можно услышать суждение, что Японии следовало бы более основательно подготовиться к войне и только затем приступить к разрешению дальневосточных проблем. В заключение военный атташе делал вывод: почти все русские относятся негативно к войне и полагают, что ее начнет Япония. Вопросы японо-советской войны постоянно занимали Кавабэ. Через две недели, 26 февраля, он направил в Токио еще один доклад о состоянии Красной Армии и ее технической оснащенности16. Он указывал, что ее общая численность достигла 560 тыс. человек, регулярных дивизий насчитывается 29, территориальных — 42. Страна может мобилизовать 3 млн человек. Это — первая в мире по силе сухопутная держава. Быстрыми и чрезвычайно стремительными темпами происходит реорганизация и мотомеханизация армии. Большое внимание уделяется при этом усилению военно-воздушных сил. В 1932 г. в СССР производилось уже 7 тыс. самолетов, упор сделан на бомбовозы. Огромны военные расходы. "В этом отношении ни одно государство, — отмечал атташе, — не может угнаться за Советским Союзом"17. За последние десять лет крупные перемены произошли и в стратегических взглядах высшего командования. Как видно, военный атташе располагал обширной информацией, внимательно наблюдал за изменениями в вооруженных силах СССР, анализировал их и высказывал довольно трезвые суждения. Вполне понятно, советское руководство не было безразлично к политике Японии. В 1933 г. расходы на Красную Армию и флот составили 1 млрд 400 млн руб., в 1934 г. Наркомату обороны было выделено уже 5 млрд руб. Красная Армия ускоренно модернизировалась и реорганизовывалась. В то время, когда участники съезда обсуждали положение на Дальнем Востоке, 5 февраля 1934 г. полпред К.К. Юренев составил доклад для замнаркома Г.Я. Сокольникова о внутреннем и внешнем положении Японии, о перспективах войны и мира. Начинался он словами: "Приближается весна — время, безусловно, ответственнейшее в наших отношениях с Японией"18. Он указывал, что прошлый год для нее складывался под знаком нараставших экономических и финансовых трудностей, роста государственного долга. Ситуация в промышленности и сельском хозяйстве была нестабильной, внешняя торговля сокращалась, проблема поиска рынка сбыта товаров приобрела острый характер. "Объектами ее вооруженной экспансии на ближайший период являются СССР и Китай. Однако проблема Китая при всей ее сложности и ответственности для Японии в данный момент, пожалуй, не представляет важного значения, как проблема СССР". Подробно остановившись на анализе внутреннего положения страны и ее внешней политики, полпред отметил, что 1933 г. прошел под знаком нарастания экономических, финансовых и политических трудностей, ухудшения в сельском хозяйстве, роста государственного долга, сокращения внешней торговли. Особенность сложившейся ситуации состояла в том, что широкие общественные круги Японии не хотят войны, как и дальновидные финансово-промышленные круги, а также императорский двор. Другую позицию занимает японская армия, которая представляет реальную политическую силу. Ее поддерживают некоторые концерны. Уход военного министра генерала Садао Араки в отставку явился важным политическим событием. Ушел со сцены грубый ограниченный солдафон, говоривший слишком часто и много о войне вообще и против Советского Союза, в частности. Он стал чрезвычайно одиозной фигурой, раздражавшей умеренные круги. Приход нового военного министра генерала Тэдзуро Хаяси обозначился заявлением о необходимости проведения перевооружения и модернизации армии. А для этого потребуется не менее трех лет. Министр иностранных дел К. Хирота говорил о миролюбивой политике Японии, установлении демаркационной линии на советско-маньчжурской границе. В стране, констатировал Юренев, происходила борьба двух тенденций — сторонников и противников войны. Какая из них одержит верх, трудно сказать. Говорят об уходе в отставку правительства Макато Сайто. Кто придет к власти, неизвестно. Полпред делал вывод: судя по многочисленным официальным заявлениям японо-советская война возможна, надо продолжать готовиться к войне. Сталин прочитал доклад и сделал пометку: "В архив". Вероятно, общий прогноз полпреда ему не понравился. Собственно, в нем ничего нового не содержалось. Такие слова, как "исключить ее нельзя, но и говорить о неизбежности не следует", его, по-видимому, не удовлетворили, хотя такие пометки он часто делал сам.

Между тем осторожный прогноз посла был обусловлен положением в Японии, где шла напряженная внутриполитическая борьба в самом правительстве и в армии по поводу внешней политики в отношении Китая и особенно войны против Советского Союза. Да об этом говорил и сам Сталин в своем докладе на съезде партии. В Токио не могли не считаться с тем, что к январю 1934 г. численность Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии и Тихоокеанского флота составила 235 тыс. человек. На дальневосточных границах были сосредоточены 13 стрелковых и 3 кавалерийские дивизии, одна механизированная бригада и пять авиационных полков. Кроме того, 22 декабря 1933 г. Советом Труда и Обороны было принято постановление об оснащении дальневосточных вооруженных сил бронетанковыми, механизированными войсками и авиацией. Решено было дополнительно перебросить три стрелковые дивизии, три механизированные и семь авиационных бригад, 10 эскадрилий. Всего предусматривалось перебросить 56 тыс. человек, 270 орудий, 930 самолетов и 960 танков19. По численности, количеству и качеству боевой техники войска ОКДВА превосходили Квантунскую. Японское правительство начинало осознавать значимость оборонительных мероприятий, проводимых советским правительством и командованием на дальневосточных границах. Соотношение сил постепенно менялось, притом не в пользу Японии. Некоторые политики делали вывод: война с Советским Союзом может явиться трудным делом и принять затяжной характер. Во всяком случае она не будет легкой прогулкой, как заявляли отдельные представители экстремистских военных кругов. О внезапном нападении не могло быть и речи. Мнение полпреда Юренева во многом совпадало с оценкой положения на Дальнем Востоке А.А. Трояновского, который внимательно наблюдал за событиями в этом регионе, находясь в Вашингтоне. Будучи много лет полпредом в Японии, он всесторонне изучал ее намерения. 27 января 1933 г. накануне отъезда из Японии Трояновский изложил свои соображения о политическом положении в стране. Свой анализ он начал словами: "Это будет мой последний политический доклад". К нему он отнесся ответственно. На основе большого знания страны и международных отношений на Дальнем Востоке полпред постарался ответить на важные вопросы, волновавшие Москву, а именно — как могут развиваться советско-японские отношения. Прежде всего Трояновский отметил тяжелое экономическое и финансовое состояние Японии. Бюджет ее составил почти 1 млрд йен дефицита. Маньчжурия требовала огромных средств, а их не было у японского правительства. Влияние экстремистских военных элементов на кабинет Сайто уменьшилось, а сопротивление промышленно-финансовых кругов возрастало. Они не являлись сторонниками развязывания войны. По их мнению, это было несвоевременно и опасно. Трояновский указывал, что японская армия, как показали события в начале 1932 г. в Шанхае, оказалась не сильной. Ее надо перевооружать, а для этого необходимы финансы и время. Военный министр Садао Араки вынужден был признать: перевооружение армии может закончиться не ранее будущего 1934 г. Имеет значение и тот факт, что международное положение Японии неблагоприятно. Атмосфера вокруг нее недружелюбная. Япония не может рассчитывать на поддержку США и Англии, как это было в русско-японской войне. Есть основания полагать, что японские руководители позволят рискнуть выступить против Советского Союза и осуществить планы в отношении захвата Приморья, Сахалина и Камчатки. В Токио не намерены заключать с СССР пакт о ненападении, и на это нельзя рассчитывать. Основным условием гарантии мира на Дальнем Востоке, по мнению полпреда, являлось продолжение вооружения Красной Армии быстрыми темпами, повышение ее боеспособности20. Главный вывод полпреда гласил: "Я считаю, что в наших взаимоотношениях с Японией трудно ожидать больших осложнений, по крайней мере, до начала или весны будущего 1934 г."21 Этот прогноз был важен для разработки линии поведения с Японией, особенно во время обострения отношений с ней и резкой политической и дипломатической перепиской в связи с речью главы правительства В.М. Молотова на сессии Верховного Совета и выступлением министра иностранных дел Уцида в парламенте в январе 1933 г.2 2 По возвращении из Токио, в апреле 1933 г., А А. Трояновский выступил на политбюро с докладом о положении на Дальнем Востоке и перспективах советско-японских отношений. Изложив особенности международной ситуации в этом регионе, полпред высказал дальновидную и оригинальную мысль: японская агрессия не фатальна, и главная опасность грозит не с Востока, а с Запада, со стороны Германии23. Доклад привлек внимание членов политбюро. Спустя несколько дней Сталин лично беседовал с Трояновским, спрашивая, какие факты и что заставило его придти к такому заключению. Обсуждался также вопрос о дальнейшей его работе

те

24 . Он предлагал ему возвратиться в Красную Армию. Вскоре Трояновский, как известно, получил ответственное назначение дипломатическим представителем СССР в Вашингтон. Ему было поручено пристально следить за политикой США на Дальнем Востоке. Отправляясь в ноябре 1933 г. в США, Трояновский получил инструкцию: весьма желательно добиться заключения пакта о ненападении между СССР, США, Японией и Китаем25. Многое зависело от Вашингтона и Лондона. Принимая это во внимание, учитывая обстановку на Дальнем Востоке, советское правительство было заинтересовано в посещении американской военной эскадрой Владивостока. Этим были бы продемонстрированы признаки сближения двух стран. 10 февраля 1934 г. Литвинов, проинформировав Трояновского о международном положении Советского Союза, указывал на напряженность отношений с Японией, представители которой упорно торгуются о КВЖД. В этой ситуации большое значение приобретали визит американской эскадры во Владивосток и согласие администрации Вашингтона на продажу рельсов СССР. Он поручал полпреду выяснить, насколько это возможно26. В тот же день замнаркома Н.Н. Крестинский в телеграмме спрашивал Трояновского, были ли разговоры с американцами на эту тему27. К сожалению, идея о визите эскадры была негативно встречена в правительственных ведомствах Вашингтона. Приведенные телеграммы и материалы показывают, что многие политики сомневались в возможности столкновения весной 1934 г. Скорее всего в Токио отложат его на некоторое время — до 1935 г. Так думал, в частности, американский посол Д. Грю и его советники. Полпред К.К. Юренев также отмечал военную неподготовленность Японии. Получив указание из Москвы, 10 февраля Трояновский при встрече с Буллитом затронул вопрос о положении на Дальнем Востоке. Он сказал, что, по словам японского посла Хироси Сайто, высказанным им по прибытии в Нью-Йорк, и по личному письму, полученному от бывшего министра иностранных дел барона Киджюро Сидехара, японцы не собираются атаковать Советский Союз весной. Затем он ознакомил посла Буллита с содержанием письма барона, заметив при этом, что вероятнее всего оно было продиктовано самим министром Хирота. В нем говорилось, что будет абсолютным безумием для Японии и Советского Союза, если они вступят в войну друг с другом. Барон выражал надежду, что это возможное несчастье будет все же преодолено благоразумием и мудростью как в Токио, так и в Москве. По его мнению, в отношениях между двумя странами не существовало проблем, которые не поддавались мирному урегулированию28. Через три дня Трояновский посетил госдепартамент и имел беседу с начальником дальневосточного отдела госдепартамента С. Хорнбеком, внимание которого также было обращено на письмо Сидехара, считавшего, что война между Японией и Советским Союзом будет "трагическим преступлением". Это не должно случиться. Полпред заметил также, что весной 1934 г. Япония вряд ли нападет на Советский Союз, так как японцы поняли опасность подобного акта. СССР может оказать серьезный отпор29. Достоин внимания и тот факт, что после съезда партии, на котором так много говорили о возможном военном столкновении с Японией, полпред И.М. Майский составил 24 февраля большой меморандум о позиции Англии в случае возникновения японо-советской войны, направив его наркому иностранных дел М.М. Литвинову. В нем говорилось, что лидеры Британской империи, получившие огромное наследство в результате первой мировой войны, опасаются разрушения послевоенной Версальско-вашингтонской системы, которой угрожали Германия, Италия и Япония, требовавшие ревизии. На Дальнем Востоке Англия боялась продвижения Японии в южном направлении и захвата Гонконга, Сингапура, Австралии и Новой Зеландии. В Лондоне приветствовали бы ее экспансию не в южном, а в северном направлении, против СССР, его ослабление. Это создавало бы более благоприятные условия для Великобритании в Китае. Но британские политики не исключали и другой исход войны — победу Советского Союза и поражение Японии. Это имело бы своим последствием ускорение национальной революции в Китае, чего никак не хотели консервативные силы Великобритании. Внимательно следя за политическим барометром на Дальнем Востоке, не возражая против японо-советского военного столкновения, надеясь на взаимное ослабление воюющих сторон, английские политики, отмечал Майский, проводят осторожную политику, сохраняют свободу рук, воздерживаются от открытой поддержки воинственных заявлений Японии. Установление советско-американских дипломатических отношений произвело огромное впечатление в Англии, ее лидеры не заинтересованы обострять отношения с США и учитывают серьезно изменившееся положение на Дальнем Востоке30. Небезынтересно, что в это же время появилась статья английского писателя и публициста Малькольма Маттериджа в мартовском ежемесячнике "Девятнадцатое столетие" под заглавием "Германия, Россия и Япония". В силу антисоветской направленности она вызвала интерес в политических и дипломатических кругах. Статья начиналась с констатации того, что Япония готовится к войне, Германия вооружается, Россия и Франция опасаются войны, Англия стремится сохранить свободу рук и не ввязываться в континентальные осложнения. Италия собирается ловить рыбу в мутной воде. Далее автор отмечал, что Лига наций стала внешним прикрытием эгоистической политики интересов отдельных стран, которые направляются тайными переговорами и соглашениями. Представители одной страны стараются использовать затруднения другой. Все они ведут сложную политическую игру. В случае захвата Японией российской территории Германия и Польша могут этим воспользоваться. Для Польши установление сотрудничества с Германией с целью расширения собственной территории вполне естественно. Советы попали в неприязненное окружение и стремятся к сближению с США. Признание со стороны Америки казалось советским лидерам важным шагом. Угрожающее положение на Дальнем Востоке побуждало их особенно торопиться с получением этого признания в надежде использовать Америку в качестве противовеса Японии. Однако тут возникает вопрос, отмечал Маттеридж, насколько это реально. Финансовая поддержка может быть получена лишь при известных условиях. Но ведь Советам нужна будет главным образом военная поддержка. А это Рузвельту сложно сделать при затруднениях, переживаемых Америкой. Франция не будет ломать копья из-за польского коридора, а тем более охраны неприкосновенности Украины. СССР, критиковавший ранее Лигу наций, намерен стать ее членом и надеется найти какую-либо поддержку с ее стороны. Однако Литвинов едва ли может рассчитывать на позитивные результаты. Автор статьи делал выводы, которые обсуждались среди политиков. Для Европы выгодно было бы частичное расчленение России и отход некоторых ее областей к Германии, Польше и Японии. Действия Германии и Японии будут направлены в стороны, наименее вредные для европейских держав31. В начале 1934 г. эксперт по дальневосточным и российско-японским отношениям, дипломат, враждебно настроенный к советскому государству, Д. Абрикосов писал бывшему царскому дипломату В.А. Маклакову, что в Японии усилилось влияние военной партии на политику, в результате заметно возрос бюджет для армии и флота. Идея об обеспечении за Японией главенствующей роли на Дальнем Востоке все больше овладевала умами правительственных кругов. Между тем министр иностранных дел Хирота Коки старается избегать вооруженного конфликта с СССР до его урегулирования и окончательного закрепления Японии в Маньчжурии. Выступления же Молотова и Литвинова вызывают недовольство в Токио. В дальнейшем возможны эксцессы и мелкие конфликты. Но Япония будет проводить намеченную программу в Маньчжурии, Китае и против СССР32. Президент Рузвельт также пристально следил за развитием ситуации на Дальнем Востоке, возможными внешнеполитическими акциями Японии в 1934 г. Учитывая мнение госдепартамента и военных ведомств, он дал указание послу Буллиту подготовить ему специальный доклад на случай возникновения японо-советской войны33. 5 февраля Буллит представил доклад президенту. В нем отмечалось, что вероятность нападения Японии на Советский Союз несколько уменьшилась в сравнении с тем, как это было несколько недель тому назад. Кажется, Япония в этом году обратит внимание на установление контроля над Северным Китаем и Монголией. В случае японо-советской войны США, рекомендовал посол, следовало бы объявить нейтралитет; торговлю с Советским Союзом вести через порты Черного и Балтийского морей - Одессу, Ленинград, Таллинн, Гдыня, Мемель. Необходимо предусмотреть совместные действия американского и британского флотов в Атлантике и главное — ускорить строительство новых кораблей в США.

Ознакомившись с докладом Буллита и поступившей обширной информацией, в том числе и обсуждением внешнеполитических проблем на только что закончившем работу съезде партии в Москве, Рузвельт решил встретиться с полпредом А.А. Трояновским, как знатоком Дальнего Востока и Японии. Ему важно было знать мнение Москвы. 23 февраля он пригласил его в Белый дом. Свое мнение президент уже изложил 3 января в ежегодном послании конгрессу. Он дал понять, что для США невозможно "принять участие в каких-либо политических комбинациях" вместе с Советским Союзом34. На вопрос президента о политике Японии полпред ответил, что лично он сравнительно оптимистично оценивает ее на текущий год и очень пессимистически в будущем. Политика Токио сводится к тому, чтобы укрепить свое положение в Маньчжурии и максимально подчинить Китай. Согласившись с полпредом, президент заметил, что японцы активны в Китае. Трояновский обратил внимание Рузвельта на желательность сотрудничества СССР и США на Дальнем Востоке и на сдерживание Японии путем сохранения контактов между Москвой и Вашингтоном с целью предотвращения агрессии со стороны Токио. Президент выразил беспокойство намерениями Японии иметь флот, равный американскому. В ответ полпред заявил: "...Сдержать Японию и сократить ее аппетиты будет нелегко. Япония не будет слушать отдельно ни Америку, ни СССР, но обоих вместе она будет слушать даже в последний момент, поэтому нам нужно иметь контакт". Президент согласился, изъявив готовность обсудить различные варианты совместных действий, в том числе и проблему тихоокеанского пакта. Но это было, как оказалось, всего лишь обещание35.

Трояновский информировал Сталина и Молотова о беседе с президентом. То было одно из первых важных сообщений Вашингтона, и его внимательно изучали, оценивая значимость. Советское правительство стремилось наладить сотрудничество с США на Дальнем Востоке. Но в Вашингтоне проявляли осторожность, не желали брать обязательства в международных делах. Эта политика неоднократно официально провозглашалась администрацией США. И это наглядно подтвердилось в переговорах Литвинова с послом Буллитом при его приезде в Москву в марте 1934 г. Накануне приезда общая ситуация на Дальнем Востоке, как было показано, складывалась неспокойно и привлекала внимание политиков и дипломатов многих государств, в том числе и США. Советское руководство было заинтересовано продолжить переговоры по вопросам, которые были затронуты, но не решены в ходе бесед Литвинова с Рузвельтом в ноябре 1933 г. и в декабре во время вручения Буллитом верительных грамот. Тем более, что Рузвельт тогда поручил непосредственно Буллиту изучить вопросы о возможности заключения договора о ненападении между США и СССР и тихоокеанского многостороннего пакта. Разумеется, будучи в Вашинггоне и готовясь к отъезду в Москву, Буллит обсуждал их в Белом доме, в госдепартаменте и в военноморском ведомстве. Более того, он, как мы видели, составил даже специальный меморандум Рузвельту о позиции США в случае войны между СССР и Японией, полагая, что рано или поздно она должна была произойти. Это сказалось в определенной степени даже на формировании им состава посольства.