Мост через Жальпе (Новеллы и повести)
Шрифт:
— А уж крыс-то сколько тут было! — говорит сторожиха. — А сейчас ни одной не осталось.
— Ветхозаветная жизнь! — замечает архивариус.
Когда они выходят на двор, внизу, в прудах, их приветствуют кваканьем лягушки.
— Вот одиночество, так одиночество… — говорит скрипач.
— Это теперь так кажется… Привыкли мы носиться. А в те времена все было другим. Если здесь родился и живешь, все выглядит по-другому, — профессор глядит на заросший осокой луг.
По пути останавливаются перед столовой. Дверь ее — как у старинного амбара. Внутри стены обшиты досками, которые местами закопчены до черноты. Перед тем как войти, рядом, у магазина, видели старика, который объяснял женщинам:
Садятся поближе к окну, за которым урчит огромный заляпанный грязью трактор. Фотограф со скрипачом идут к окошку, из которого уже глядят четыре внимательных глаза — в доказательство того, что чужие сюда забредают не часто.
Профессор, поморщившись, бросает взгляд на грохочущий трактор.
— Вот как они экономят!.. — со смехом говорит он архивариусу, и его слова и смешок долетают до мужчин, сидящих в углу. Двое в спецовках, один в вязаном свитере. Который в свитере, порывается встать.
— Хе! У нас в стране — солярки что дерьма, хоть ведрами черпай! — восклицает он не совсем трезвым голосом и порывается двинуться к профессору.
— Зигмас, Зигмас, — унимают его приятели. — Не цепляйся к людям…
— А чем ему моя техника помешала? Он первый прицепился…
— Может, лучше пойдем отсюда? — подойдя к столику, спрашивает скрипач.
— Почему? Посидим. Даже забавно, — краснея, отвечает профессор.
— Зигмас, уймись! — грозит из окошка кулаком женщина в грязном халате и снова втягивает голову в недра кухни.
— А!.. — отмахивается Зигмас. — Хватит меня учить! А этот бородач похож на того, что Христа…
— Зигмас, Зигмас, больше ни капли не получишь…
— Это ты не дашь! — разъяряется Зигмас. — Запретишь мне, да? Помнишь — гаишник меня остановил? И еще с ним был такой плюгавый фотограф… — Зигмас смотрит на фотографа у окошечка кухни. — Этот решил пристыдить меня: «В каком ты виде, говорит, ведь дома небось у тебя семья, ты ихнее пропиваешь, не только свое». А я: «Пропиваю, уважаемый… Мы, маканизаторы, во сколько загребаем, семье тоже остается…» А ну, кыш, кыш, гаденыши! — кричит на детей, которые пытаются взобраться на трясущийся трактор.
— А права не забрали? — спрашивает один из тех, что в спецовках.
— Забрали. На другой день председатель съездил и привез. А куда они без меня денутся? Куда они денутся без нас? Пойду лучше покалякаю с этими человечками!
— Зигмас, Зигмас!..
— Или не стоит? Раз не хотите, то не пойду… Давайте лучше споем! Петь можно, а плакать нельзя. Тракторист не плачет!..
Мы, трактористы, добра не наживаем, Что заработаем, то и пропиваем!..Поначалу никто не подтягивает, но чуть позже, когда свита профессора оказывается на дворе, к песне в столовой уже присоединяется несколько голосов.
На дворе пышет жаром и трясется крупной дрожью трактор Зигмаса. Когда легковушка сворачивает на асфальт, фотограф откидывает голову и затягивает:
Мы, трактористы…Архивариус фыркает.
Из-за желтеющей листвы на площади городка видны дети. Показывая на верхушки деревьев, что-то говорит им молоденькая учительница. Она в розовом вязаном костюмчике, на руках у нее перчатки. Когда легковушка проезжает несколько десятков метров, профессор еще раз оборачивается, чтобы бросить взгляд на площадь, но теперь виден только угол школы из силикатного кирпича.
ОЩУЩЕНИЕ ГАРМОНИИ, НАХЛЫНУВШЕЕ НА ПОЖАРНОЙ ВЫШКЕ
Я —
Лесничество Палкабалиса построено не так уж давно, однако не из силикатного кирпича, а из бревен. Тягостно видеть лесное учреждение, выстроенное из противного белого кирпича. Я еще молод и в Палкабалисе недавно — в июне будет два года. Живу я в деревне у одинокого Винцулиса, а лучший мой друг — лесник Свирнялис. Он-то уже не молод, ему скоро на пенсию. Свирнялис живет в другой деревне, старинной, как и Палкабалис, только книги о ней пока не написано. Жена Свирнялиса Марите с пожарной вышки, прищурив по-ястребиному глаз, каждый день обозревает наш песчаный, зеленеющий соснами мир, ее обязанность — сразу разглядеть вскинувшийся не на месте дымок. По субботам и воскресеньям на вышке обычно стоит, прижавшись к стеклу, сам Свирнялис, поскольку у Марите бывают дела в городе.
Как уже говорил, я лесничий Палкабалиса, а два года назад был инженером в лесхозе. Два года назад, как нам всем известно, были другие времена, которые вскоре, быть может, мы тоже станем идеализировать, а в те стародавние времена на берегу дивного ручья Шальтис стояла еще более дивная банька лесхоза. Как инженер лесхоза, я мог париться где мне заблагорассудится, однако эта банька была комфортабельнее других. Если бы социологи распространили анкету, и все по нынешним временам честно бы ее заполнили, то через сто лет эту баньку можно было бы увешать мемориальными досками — столько знаменитостей перебывало в ней. А тогда одни боги ведают, по какому случаю приехал министр — настоящий медведь и безразличный ко всему, как дырявое ведро. Директор лесхоза всполошился не на шутку: чтоб напоить допьяна такого человека, он, сами понимаете, не был готов. Выручил тамошний лесничий, и добрый час спустя гость помолодел, ожил, стал, хихикая, философствовать об охране природы и о здоровье населения республики. Неизвестно почему вспомнил он про знакомого мне инспектора по охране природы — ах да, зашел разговор о людях, наивно сражающихся с ветряными мельницами — о том, как этот инспектор на берегу заповедной речки попросил одного рыболова предъявить разрешение на рыбалку. Рыболов, дескать, долго насаживал неугомонного червяка на крючок, а потом раскатистым генеральским басом спросил:
— Скажи мне, парень, когда тебе удобнее отправиться на четыре месяца на сборы — со следующего понедельника или еще через неделю?
Инспектор по охране природы, дескать, язык проглотил.
— Ладно, ты парень симпатяга, вот и я с тобой по-людски — явишься через неделю. Все документы будут готовы.
Вот как сострил тогда рыболов, а про этот случай рассказал в баньке осоловевший министр и, рассказывая, до того мерзко гоготал, до того противно не желал видеть в этом современную басню Крылова, где волк набрасывается на ягненка, что я, тогда еще инженер лесхоза, не выдержав, сказал: