Мост через Жальпе
Шрифт:
Тяжелее всего бывало ночью. Рядом, в комнатушке, после дневных трудов и вечерних наук по-скотски храпел пастух-математик, а он обычно не мог по-человечески сомкнуть глаз, вскакивал, едва удавалось задремать, и больно бился головой об столешницу. В его снах неизменно появлялась давнишняя девушка, обводила длинным пальцем трибуны над зеленым полем и спрашивала: «Где же это твое блаженное местечко?» Он бросался, протирая глаза, к макету, и сердце от радости трепыхалось в груди: чувствовал, что близок день, когда он сможет точно усесться на искомое место. Дрожали руки от предвкушения этого счастья, но пастух-математик был неумолим: заставлял еще раз все пересчитывать, чтобы действовать наверняка.
Зимой работа не останавливалась: расчеты надо было проверять и уточнять в натуре, поэтому трибуны над зеленым
На шестой год раздавать листки перестал, собрал большую картотеку для истории, людская изобретательность иссякла, ругательства стали повторяться. Не оставалось ничего другого, как исхлопотать для себя и математика разрешение бегать по дорожке вокруг поля во время матча, чтобы лично фиксировать эти важнейшие точки. Получить такое разрешение тоже было не просто; им опять повезло, попался человек, уважавший науку. Институт по исследованию и производству протезов по указанию этого человека даже изготовил для них специальные коляски на аккумуляторах, вот они и носились по беговым дорожкам как шальные.
Всякое бывало. Однажды даже попали в немилость, и только потому, что оба были родом из захудалой, вонючей деревни и ни бельмеса не смыслили в дипломатии: сообщали заранее журналистам, что в воскресенье во время матча с чехами на семнадцатой минуте игры (точнее: в семнадцать минут и пять секунд!) мяч от ноги центрфорварда чехов ударится о перекладину ворот, вылетит с поля, отскочит от цементной ограды, а от нее полетит на центральную трибуну и попадет прямо в нос довольно таки крупной шишке. Здесь, пожалуй, уместно будет сказать, что эта шишка — вышеупомянутый покровитель, благодаря которому оба теперь катались на колясках. Все, для кого это представляло интерес, узнали, и узнали, конечно, еще до выхода газеты. Покровителю доложили, тот рассердился, и все их исследование повисло на ниточке тоньше паутины. Если все взвесить, надо сказать, что любой взбесился бы, но что делать нашему человечку с его математиком? Ведь с древнейших времен известно, что молчание — знак согласия… К счастью — благодетель попался умный и, как положено умным людям, обладал чувством юмора. Принес с собой шлем и держал на коленях, пока не приблизился установленный исследователями миг. Тогда он надел шлем на голову и в ту же секунду мяч бахнул прямо по железной шапке — и только потому, что благодетель загодя нагнулся. Не сделай он этого, мяч точно попал бы в нос.
На десятый год подобрели и зрители — перестали бросать в них тухлыми яйцами, не сквернословили, а раньше-то ведь всякое бывало, да и жизнь на зеленом поле стала интереснее, газеты брали у них интервью о предстоящей игре, и все, затаив дыхание, читали, сколько мячей пролетит мимо ворот, сколько попадет в то или иное место на трибунах, какие футболисты да с какого места ударят; хромой пастух-математик, не спросясь у основоположника, несколько раз позволил даже опубликовать свою фотографию и давал прогнозы, кому во время матча мяч угодит в бороду, а поскольку в те времена, за маленькими исключениями, бороды носили малозначительные личности, никто заранее их не предупреждал, и люди всласть смеялись, — пока сами не схлопочут по физиономии. После того когда не один, а десятки прогнозов подтвердились, зрители просто сходили с ума, замирая, ждали, чтоб у коляски отказал двигатель или сел аккумулятор, — тут же набрасывались толпой, толкая коляску но кругу.
Сердце замирало от мысли, что вот… вот близок день, когда придется поставить главный эксперимент; чувствовали, что силы понемногу слабеют, бежит время. Однако математик все не разрешал, говорил, что данные еще не обработаны.
Возникли, конечно, и непредвиденные затруднения: явно превосходя противника, команда повеселее нравом, ее игроки — хохмачи — начинала шутки ради пускать мячи по трибунам. Посмеяться над их исполинским
Работы все прибавлялось. Основоположник стал тощ, как щепка, глаза его ввалились, однако ясная перспектива будущего триумфа обжигала его жарким пламенем. Смешно бывало вспоминать время, удалившееся на десятилетия. Цель стала важна сама по себе, потускнели, стерлись краски первого толчка… Поблекла и та девушка. Господи, каким ничтожным и смешным он был тогда!..
На пятнадцатый год на их плане уже не было точки, где бы не торчали спицы, только на одних было множество разноцветных черточек, а на других — меньше.
В тот роковой день хромой математик прибежал от портного, принес и для него и для себя новый костюм, а когда под вечер они вошли на стадион, вспыхнули бурные овации, все провожали их взглядами, ждали, куда они сядут. По правде говоря, многие знали об этом, ведь надо было заранее сообщить в кассы — какие билеты нельзя продавать. Им нужны были только два места, но дирекция стадиона оставила свободными целых шесть, и эти места их почитатели заранее украсили зеленой рутой. Математик проковылял в северо-восточный сектор, взобрался по лестнице под рукоплескания вскочивших на ноги зрителей. Две девушки расстелили на скамье тканый коврик. Основоположник эксперимента уселся на свое место, хромой математик — на ряд выше. Теперь у них при себе не было ни планов, ни биноклей — работа была завершена, она нуждалась лишь в практическом подтверждении.
На них были направлены все камеры, миллионы телезрителей во все глаза глядели в голубые экраны — ведь вся планета не могла уместиться на трибунах вокруг зеленого поля.
И тут началось невероятное: едва один из игроков ударил по мячу, как на трибунах раздался такой рев, что ничего нельзя было ни услышать, ни понять. Судья прервал матч, хромой математик, проковыляв в будку радиоузла, просил зрителей успокоиться. Это чуть-чуть помогло, но — господи, господи! — если мяч летел хоть приблизительно в ту сторону, где сидели основоположник эксперимента с математиком, зрители опять вскакивали, дико орали и на радостях лупили друг друга по головам.
Матч снова пришлось прервать, поскольку игроки — и одной, и другой команды — не видели ворот, только украшенный зеленой рутой клочок трибун. С поля выгнали чуть ли не половину игроков обеих команд, матч как бы вошел в колею, стал даже интересным, однако…
Домой пришлось идти, повесив носы: свистели мячи и над головами, и прямо мимо носа, но ни один не попал в ту точку, которую сто лет назад назвала она и в которую он должен был в тот день попасть согласно их расчетам…
На следующем матче — и того хуже: в их сторону не полетел ни один мяч.