Мост через Жальпе
Шрифт:
ВОКРУГ ОЗЕР
Опускались сумерки. Он собрался в путь, ибо настала обычная для этого пора. Тихо, стараясь не поднимать шума в коридорах гостиницы, человек запер комнату и стал спускаться по лестнице, потом взялся за ручку двери подъезда и с силой толкнул ее, ни о чем не надо было думать, за несколько дней напряженной жизни и работы автоматизм въелся до мозга костей. Еще предстояло спуститься с крыльца, повернуть налево, а потом уже по грязному тротуару — к озерам и мостам.
Озеро слилось с сероватым туманом, вода молчала, прильнув к песчаному берегу, лишь изредка то из одного, то из другого дома выходил невидимый человек, звякал ведром, а потом
По темному, гремящему под ногами мосту дошел он до острова, который пробуждал воспоминания, говорил о минувшем времени, когда эти озера, острова, люди и весь городок для него были лишь точкой на исторической карте, когда они существовали для него лишь где-то рядом — величественные, древние, таинственные.
Как в замедленной киносъемке брел он по краю острова, изредка оглядываясь на городок; темная грань тумана совсем отдалила его. Там остались дома с освещенными электричеством окнами, там остались улицы, голоса подвыпивших и просто веселых людей, там раз в десять или пятнадцать минут по центральной улице пролетал маленький автобус, а по тротуарам с буханками хлеба спешили деревенские женщины, чтобы успеть на автостанцию, чтобы не остаться, на ночь глядя, на развилке дорог.
Там люди спешили в маленькие деревянные магазины, покупали рыбу, бежали в аптеку, старики, может, уже брели в костел, а здесь мост через озеро и погруженный в темноту замок отделила темная грань осеннего вечера, здесь слышно, как сторож древнего замка, шаркая, идет по двору и лязгает железными воротами.
Где же ухающие совы, почему не ржут кони и не слышны удары молота в кузнице замка? Неужели никто не кует наконечники для стрел и копий, не вытачивает из камня пушечные ядра? Где теперь князь, раз в его покоях темнота, может, устал за день или ускакал в Креву или Кярнаве? Может, все мужчины замка вымерли, никто ни вчера, ни сегодня не вышел охотиться в леса, не убил зверя, кончилась еда, а в бочонках не осталось жира? Но они могли поймать рыбу, крючки ведь у них есть — и большие, и маленькие.
Откуда-то сверху, с башни замка, в туман проникали блеклые лучи, по-видимому, единственный человек в замке был жив и что-то делал. Может, он держал в руке топор и собирался пойти за дровами, а потом разжечь костер и сжечь трупы, решив назавтра уйти или сжечь самого себя.
Человек прислушался. Ни звука. Вода молчит, камыш на берегу озера движется без шелеста, не соприкасаясь.
Забыв обо всем, он на цыпочках подкрался к стене замка и стал ощупывать ее камни. Коснувшись одного, рука застывала на другом камне, неизъяснимая дрожь струились из камней в его тело. Мысленно он пытался докопаться до стародавних времен, вспомнил своих родителей, поднимал из могил дедов и прадедов, мыслью проникал в глубь веков, пока не заблудился, пока историю не поглотили мрак и неизвестность.
На том берегу озера раздалось громогласное карканье, черная тень пролетела над замком, растягиваясь по кругу, приводя в движение воздух и камыш. Вороны каркали страшно, они были разгневаны, может, не хотели улетать с деревьев, а кто-то напугал их — нарочно или нечаянно — и они, сделав круг в сером тумане, разбудив замок и деревья соседнего острова, снова уселись на прежнее место. Было их несметное множество, даже сквозь серый туман можно разглядеть их на верхушках деревьев, — черную волнистую шапку,
Сгорбившись, не отнимая руки от стены, он медленно двигался дальше, не упуская из виду свет на башне и думая, что там, на башне, может, и не сторож, а девушка, которую разлучили с любимым. Или заперлись они оба, но почему так неосторожны и не задувают свечу? Эта мысль обожгла его, ведь человек ни к чему так не чувствителен, как к любви.
Что бы он сделал, если бы оказался сейчас рядом с ней, на высокой замковой башне замка? Какое бы решение принял? Рывком открыть дверь башни, выйти обоим на двор, показаться людям, а потом вместе умереть? Показать всем, что любовь — то же самое, что намеренно избранная и осознанная смерть?
Замок покинул с грустью, думая о том, что из нашей эпохи останется на месте замков для грядущего времени, что столетия спустя заставит дрожащими пальцами трогать обыкновенный камень? Что заставит верить в материально неосязаемую истину, которую передали озерам эти острова, камни замка? Подумав, понял, что наши дни грядущим столетиям не оставят таких магических камней.
«Мы расщеплены, как атом, — размышлял он. — Мы не категоричны, каждое наше действие и любая работа — всего лишь мгновенный всплеск. Мы не способны надолго привязаться к одной вещи, к одной правде, мы моральные, духовные угри, поэтому не способны пережить ни великой трагедии, ни большой радости», — размышлял он, волоча ноги по деревянному мосту, все больше удаляясь от замка, который уже окружили кромешный мрак, туман и прощальное настроение.
— Что мы оставим? — почти вслух спросил себя человек, оборачиваясь на замок и его тусклый таинственный огонек. — Что поставим на ваше место, замшелые камни замка? Что поставим мы, пингвины духа, летающие в аппаратах, не боящихся космической пыли? Еще долго будем разглагольствовать о проблемах, искать малейшей соломинки, уцепившись за которую, мы оправдали бы свою хищность; усевшись за столы, будем орать песни о суете своей, будем болтать о былых временах, и не сможем понять самой обыкновенной, воспетой в старинных песнях девушки или матушки, проводившей любимого или сына на войну и годами живущей ожиданием близкого человека. Говорим, что ничего об этом не знаем, говорим, что так мы себе это представляем, а на самом деле все было иначе? Ладно, пускай будет наша правда, послушаем лучше песню, в которой провозглашаются замысловатая банальность и фальшь наших переживаний!..
Он заторопился, словно желая прогнать нахлынувшую тоску и отчаянье, быстро зашагал по тропинке второго острова, свернул через мост к фонарям, а потом по черному шоссе направился по берегу озера в поле.
Замедлив шаг, то и дело скользил по грязному шоссе, машины фарами выхватывали его из мрака и объезжали. В какой-то миг показалось, что этой туманной ноябрьской ночью он чужой и лишний на шоссе, что надо бы свернуть с дороги и… идти прямо к глубине. Почувствовал, что странно и смешно вышагивать по грязи, направляясь неизвестно куда, просто неудобно ходить пешком, когда все летят, торопятся, рассекают фарами сумрачные поля, рубят сосны, разрезают воду озер. Но он все шел — глупо и смешно, а точнее — демонстрируя кому-то свою враждебность к расщепленному, неосмысленному движению, ложной материальной энергии, безумию. В какой-то миг он свернул с шоссе, направляясь к другому озеру, вода которого безмолвствовала, окруженная кустами и сосняками. Он прислушался к молчащей воде, потом подумал о рыбах, улегшихся на дне озера, рассмеялся, когда подумал, видят его сейчас рыбы или нет, что они думают о человеке и сооруженном им замке, есть ли в глубине пращуры, кормившие рыбьим мясом мужчин, женщин замка и самого князя, девушку на башне? Кто может сказать, какие перемены с того исторического времени пережили рыбы и как они, живые и симпатичные глубинные твари, относятся к своей жизни?