Мост к людям
Шрифт:
Перед двенадцатью вошел Сергей. Целый день он был на ногах, но не выглядел усталым, хотя лицо и побледнело. Я заметил, как он искоса взглянул на Жанну, когда сошел с последней ступеньки, но шаги его не приостановились, он направился к столу и сел. Она не пошевелилась, хотя безусловно узнала его голос. Наигранное безразличие обоих меня не обманывало — чувствовалось, что между ними протянулась невидимая нить, по которой циркулирует нечто вроде электрического тока.
Сергей снял планшетку, намотал на нее ремешок и положил на столик.
— Ну что? — отодвинул я карту и посмотрел на него.
— Я думаю, пора, — ответил он.
Только
— Пойду сам погляжу. — Я сложил карту и поднялся. Мне хотелось оставить их наедине и вместе с тем действительно самому убедиться, что пришло подходящее время.
Ночь была беззвездная. На небе клубились белесые тучи, и в воздухе висел влажный сумрак ранней немецкой весны. Иногда оживал едва уловимый ветерок с севера, и начинало слегка отдавать дымком и промозглостью прелых прошлогодних листьев.
Я повернул стереотрубу в сторону прогалины, надеясь разглядеть подвал господина Кайзера, но ничего не увидел. Значит, вряд ли видят его и немцы, можно незаметно подползти. Досадно только, что вход в подвал находится с западной стороны, — если нечаянно брякнуть замком или грохнуть засовом, противник услышит. Следовательно, мой план — это единственный выход: старик свои замки знает, он поползет впереди и потихоньку отопрет.
Удовлетворенный, я вышел из траншеи и пошел по ходу сообщения. С севера доносился глухой грохот, но на нашем участке царила тишина, будто вообще не было никакой войны. Песчаный склон, в конце которого торчала ферма, выделялся на фоне сплошной темноты. Не спеша продвигаясь вниз, я мысленно перебирал своих разведчиков, стараясь определить, кого лучше послать.
Я прошел мимо часового и сразу же увидел две тени, прислонившиеся друг к другу возле сарая, почти у самого входа в наш подвал: Жанна и Сергей. Шаги мои невольно на миг замедлились. Однако возвращаться назад уже нельзя было, и я пошел напрямик, будто ничего не заметил. И все-таки какое-то душевное смятение поднималось в душе — вид этих двух людей, которые неподвижно стояли рядом, молчали и держали друг друга за руки, заставил забиться сердце. На войне это поражало само по себе, ибо наполняло сердце опасением и тяжким предчувствием… Я заглянул в конюшню, окликнул вестового и приказал вызвать хозяина. Потом спустился в подвал, тяжело сел на скамью и застыл в ожидании, опустошенный и разбитый.
Тут же вошли и они — Сергей сел напротив, а Жанна забилась в угол. Несколько минут было тихо, как будто все мы ждали, чтобы кто-то заговорил первым. На ступеньках появился старый немец, осторожно спустился и стал. Я заметил, что впервые он перед нами снял шляпу и выглядел подавленным, точно ждал приговора. Я уже овладел собой и, тщательно подбирая из своего скудного запаса немецкие слова, объяснил ему, что и как он должен делать. Он покорно выслушал мой приказ, еще секунду взвешивал обстоятельства, в которых оказался, и на лице его вдруг мелькнула улыбка человека, понимающего, что терять ему нечего.
— Господин офицер полагает, что фермеру лучше погибнуть на своем поле, чем здесь, в подвале?
Он, кажется, иронизировал. Впрочем, я сдержался. Выдавать свои чувства перед ним было бы слишком унизительно.
— С вами пойдут двое моих людей, — сказал я, стараясь не терять равновесия.
— Ну что ж… — пробурчал он снова покорно, понимая,
— С ним пойдет Самчук и…
— Я! — опередил меня Сергей слишком громко.
Этого следовало ожидать, хотя, правду говоря, о такой возможности я не подумал. Я вовсе не собирался посылать Сергея — задание было слишком простым, чтобы выполнять его офицеру. Но почему-то я не решился вступать с ним в спор в присутствии Жанны и старого немца. К тому же и причины, побудившие Сергея вызваться, мне доподлинно не были известны: может, побаивался, что Кайзер попытается сбежать, а те, кого я хотел послать, не управятся и провалят дело? А может, просто не мог еще постигнуть чувств, так неожиданно охвативших его, и необходим был поступок, внешний толчок, который поставил бы все на свое место?
Очевидно, Сергей понимал, что я в замешательстве, и воспользовался этим. Не ожидая моего согласия, он подошел к стене, снял с гвоздя мой автомат и повесил себе на шею. Пожалуй, только теперь Жанна сообразила, что это должно означать. Она подбежала к Сергею и припала лицом к его груди. Он погладил ее по голове и отвернулся. Я заметил злорадную ухмылку на лице Кайзера и тут же, указав на лестницу, велел ему идти. Что бы ни означала его улыбка, я не имел намерения давать ему повод злорадствовать.
Он поковылял вверх, я — вслед за ним. Уже на середине я услышал позади себя и шаги Сергея.
…Два бойца подсадили Кайзера — он довольно легко для своих лет и для своей комплекции перевалил через насыпной бруствер. Сразу же, словно опасаясь, что старика поглотит ночь, поспешил вслед за ним и Сергей. Самчук переждал с минуту, пока они отползут, и тоже выскочил. Некоторое время я слышал шорох их одежды, можно даже было определить ритм движения каждого из них, потом все стихло. Дважды в течение нескольких минут вспыхивали вражеские ракеты, поджигая лохматое небо мертвенным огнем. Когда первая повисла над нейтральной зоной, я еще видел всех троих, после второй различить их уже нельзя было. Прошло десять минут в напряженном ожидании, потом еще пять. Потом еще несколько раз по пять… Ни одного выстрела, ни малейшего признака присутствия вражеских солдат по ту сторону прогалины… Помню, чем дальше, тем сильнее тревожила именно эта тишина, похожая на безмолвный заговор, эта подозрительная немота вражеских траншей, в которой чувствовалось нечто настораживающее и зловещее. Временами я искоса поглядывал на часы, хотя в темноте не мог различить стрелки, — по моим расчетам, все трое должны были быть где-то возле подвала. Я боялся услышать выстрел или грохот железного засова и вместе с тем надеялся уловить хоть какой-нибудь звук, свидетельствующий о том, что что-то происходит…
Должно быть, мой замполит чувствовал то же самое. Заметив, как я тревожно посматриваю на часы, он тихо сказал с ноткой упрека:
— Напрасно ты это взял на себя. Не наше дело спасать невольниц.
Его рассудительность меня разозлила. Я мог бы, разумеется, сказать ему, что в этом, собственно, и заключается главная задача наших войск как спасителей порабощенных народов, и позлорадствовать над тем, с каким трудом он подыскивает возражения, которые невозможно найти. Но сейчас было не до споров на общие темы. Уши жадно ловили звуки, но ничего нельзя было услышать. Вокруг стояла жуткая тишина, наполненная таинственностью и тревожным предчувствием.