Мотылёк над жемчужным пламенем
Шрифт:
– За тобой повторяю, авторитетный. Смотри, свадьбу в один день сыграем.
– Чего? Какую ещё свадьбу?
– После которой дети появляются, дурень, – нарочно пугаю ещё больше и убираю его с пути. – Далеко не уходи. Благословлять будешь.
Отец за сердце хватается, а я до Варьки мчусь. Внутри всё клокочет. В ушах колотится. Но мне удаётся распознать голоса за дверью, отчего не спешу заходить.
«Это неправильно, Варя. Твоя мама тоже не одобряет. Этот человек опасен. Во всех смыслах, – науськивает её Кирилл, а я едва
Я замираю. Жду её ответа. Ревниво потираю кулаки.
«Иди куда хочешь! Хоть к чёрту! Вы с моей мамашей уже совсем стыд потеряли! Это моя жизнь и мне решать! Я за ним пойду, что бы вы не говорили!»
Слова Тарасовой, как топлённое молоко, расходятся по окоченевшим венам. Я будто бы получаю приглашение и бесцеремонно вваливаюсь в комнату.
– Не помешаю? – интересуюсь я у парня, лицо которого слилось с белоснежной стеной. Тот машет гривой. Прячет бегающий взгляд. – Чудно, а я было запереживал.
Кидаю рюкзак на кровать и, наконец, обращаюсь к Варваре. Она довольно скалится, словно давно подметила моё присутствие или же у отца самоуверенностью угостилась. Плевать. Сейчас это не важно.
– Ну привет, поэтесса.
– Здравствуй, родной, – с места подскакивает, к груди прижимается.
– Автобусы из-за непогоды отменили, но я нырнул на первый рейс.
– Я так и подумала, – смеётся в кофту.
– Джоконду тебе привёз познакомиться. Уже заждалась.
– Так поспешим.
И мы уходим. Давеча смелый Кирилл не протестует, даже выдыхает, когда я за дверью скрываюсь. Небось напутствия читает да перекрещивается.
– Ты про собаку не наврал?
– А ты сама глянь.
На улице тепло, а от улыбки Вари ещё теплее. Она с Джокондой по двору носится. Смеётся, как ненормальная, а лохматой только за радость. Языки обе выставили и балуются. Картины смешнее я так и не припомнил, но эту в памяти зафиксировал.
Потом отца с аристократкой на ужин в столовую вонючую пригласили. Запеканкой признание своё заедал, всё хотел в скромной обстановке Варьке признаться. Девчонка носилась с нами, чем больше сомнения развеивала. То отца полотенцем укроет, то мне яства пресного в тарелку добавит. Сама краснеет по чём зря. Губки кусает. На меня косится. Лыбится.
– Так что ты мне про внуков нёс? – спрашивает отец, катая во рту беззубом творог. – Залетел кто во дворе?
Тарасова тут же напрягается. В стихах видно проклинает.
– Да, батя, соседка тест принесла. Тамара твоя. Говорит, чекушка будет.
– Вот остолоп рогатый! Чего пугаешь? Я и впрямь поверил.
– А ты верь, батя. И всё получится, – моргаю Варьке, а та снова краснеет.
Оказалось мне так мало надо. Её глаза. Улыбка до ушей. Солнце в волосах. Будучи зависимым я не испытывал подобной эйфории. И не ломало так от разлуки. И вены не жгло от любви. Сейчас и зубы скрипят, но только
Так и спрашиваю: за что мне это всё? Не уж то заслужил?
А признание своё храню. Всё красиво хочу сделать.
После ужина и долгих гуляний, мы возвращаемся в комнату, но отдыха нам не видать. У дверей стоит Татьянка, красивая зараза, но до смерти перепуганная, словно натворила страшного. Рядом скачет женишок несостоявшийся, лицо его довольное, как у ребёнка нашкодившего. По Варе будто молнией ударяет, трясётся вся, а я держусь спокойно. Исчерпались мои причины для беспокойств. В коем веке всё хорошо.
– А что с лицами вашими? Переспали по случайности?
Они не отвечают, всё на дверь пялятся. Я хочу прорваться в комнату, посмотреть, что шалунишки прячут, но моё любопытство прерывает грубой толчок в грудь. Из помещения выходят два высоких шакала. Погонами светят. Дубинкой машут.
– Чей ранец? – гаркает один, брезгливо держа мой рюкзак двумя пальцами.
– Ну мой, – отвечаю соответственно. – А в чём проблема?
Мне слышно, как суетливо бьётся сердце Вари. Она крепче сжимает мою руку, уже влажными пальцами. Дрожит.
– И впрямь, проблема есть, – подмечает полицейский и лезет в отдел для бутылки. Достаёт оттуда пакетик с белым веществом и сыто мурчит. – Фиксируй, Гоша. Понятые есть. Тут граммов пять, не меньше. На лет семь уедет.
Варька охает. Руками рот закрывает. Рыдает так, что кости ломит.
– Ты че, дядя? Шутки шутишь? Это не моё! И ты это прекрасно знаешь!
Смотрю на Татьяну, следом на курчавого и давлюсь плохим предчувствием. Самообладание теряю. Тогда я ещё не знал, что в пакетике не отрава наркотическая, а жизнь моя перетёртая.
– Вы что тут устроили, черти?! Это не моё! Эй, Гоша, ты что там малюешь?! А ну бумажку брось!
После сказанного получаю дубинкой по почкам, но боли не чувствую, только и слышу, как Варя заходится. А потом шёпот шакала возле уха раздаётся:
– Слышь, животное, я тебе сейчас за нападение на сотрудника оформлю. В тюрьме и сдохнешь. В наручники его, Гоша! Шибко резвый попался!
– Ах ты сука продажная! На лапу получил или за звёзды людей подставляешь?!
Следующий удар прилетает в голову. В глаза попадает горячая кровь.
– Нет, Витя! Перестаньте! Хватит! – рыдает Варя, но Татьяна её за собою прячет. – Хватит! Не надо! Пожалуйста!
Руки сходятся за спиной. Запястья холодит железо.
– Вот чёрт, кровищи сколько, – фыркает Гоша. – Всю парадку замарал.
– Осторожно, товарищ, – слышу голосок Кирилла. – У него ВИЧ.
И тут шакал отпрыгивает, как от огня.
– Тьфу ты! Наркоман хренов! Дайте мне перчатки, я к этой заразе больше не прикоснусь!
– Может, тебе ещё и ручки сбрызнуть? – расходится второй. – Уводи его отсюда! Сосаться не будешь – не заразишься! Иди, че встал?!