Мотылёк над жемчужным пламенем
Шрифт:
– Какой смысл расхваливать парня в глазах родителей, если он плевать хотел на мораль и ведёт себя как животное? – парирую я.
Парень издевательски качает пальцем в воздухе.
– Заметь, я не бросаюсь на тебя с полным ртом слюней. Так кто из нас болонка?
– Китайская хохлатая, – вздыхаю я. – Правильно говорить – китайская хохлатая.
Из-за стола слышатся недовольные выкрики, призывающее нас присоединиться к застолью. Я беру парня под руку и чувствую капли растаявшего снега на коже.
– Тебе следует переодеться в торжественное.
–
Изучающе смотрю на Звягина, который прибывает в повседневном образе: кофта-балахон с подкатанными рукавами, спортивные штаны, демисезонные кроссовки, которые давно просили утилизации, но хозяин был неумолим. Для меня он всегда хорош, даже с виднеющимся на пояснице трико, поэтому я не возражаю.
Когда мы присоединяемся к пирующим, то чувствуем себя вполне комфортно. Нет неловких минуток затишья, нет недопонятых высказываний и косых взглядов, что безусловно радует. Михаил болтает с Анатолием так, будто знал его всю жизнь, Арина уплетает пресную закуску, Гена и Мадам обсуждают новые методики лечения, а Витя наполняет пластиковые стаканчики напитками: мне шампанское, себе – морс.
– Если будешь таким правильным, то быстро мне наскучишь, – подначиваю я.
– Исключено. Этого не произойдёт.
– Уверен?
– Бесспорно.
– Что? – неожиданно влезает Анатолий. – Ты без порно и дня не проживёшь!
Витя молча сжимает челюсть, но я успеваю его остудить. Сегодня не время для ссор и разборок. Мне вообще удивительно, как можно злиться на старика? Он, как и сын, совершенно открытый, прозрачный, отчего некоторые высказывания кажутся неуместными. Но это только для нас – тех, кто привык казаться тем, кем не является. Нам сложнее оставаться собой и быть кому-то неугодным, куда проще играть удобную роль и не выделяться. Звягины не обладали актерским мастерством и были самыми искренними людьми, которых мне только доводилось встречать.
– А когда принесут подарки? – спрашивает Арина, катаясь на стуле, явно обучившаяся верховой езде у дяди Вити.
– А что ты заказала? – отвечает он.
– Ничего. У меня всё есть.
– Так не бывает, мишура. В твоём возрасте всегда чего-то хочется, необязательно материального. Может, ты хочешь хорошо учиться? Или выйти замуж за единорога и перестать бояться монстра под кроватью? Поразмышляй.
Арина задумчиво водит пальцами по подбородку, а потом вскрикивает:
– Знаю! Я хочу, чтобы мальчишки из взрослой группы в бассейне перестали меня обижать и топить между тренировками.
– Понял, – кивает он, – подарю тебе кипятильник. У них не останется шансов.
– Звягин, – шиплю я и толкаю его в бок. – Загадай себе немного совести.
Время близится к полуночи. Отец и Гена розовеют в лице – позволили себе немного градусов в крови. В центре зала начинают собираться посетители клиники. Кто-то стеснительно танцует, кто-то прогуливается вдоль сцены и мило беседует – обстановка всё больше походит на праздничную. Мне невероятно комфортно.
Вспоминаю,
– С праздником, – невольно краснею.
– Ты даришь мне свой стишок? Ох, спасибо, Тарасова. Я тронут.
– Это не стих, придурок, – рычу я. – Обязательно всё портить?
Удивившись, Витя расправляется с конвертом, достаёт наше совместное фото, сделанное в первые дни встречи, внимательно разглядывает и издает добрый смешок.
– Серьёзно? Откуда оно у тебя?
– Стащила на выпускном.
– Красава. Моя школа.
– Мне приходилось развлекать себя самостоятельно, ведь ты так и не пришёл…
Витя не ответил. Слабо улыбнулся, будто что-то вспомнил. А потом перевернул фото и заметил короткое предложение в уголке карточки: «Я тебя люблю». Закатил глаза и почесал переносицу.
– Ты… Вот зачем? Обязательно всё портить?
За всё это время что мы вместе, мы так и не признались в своих чувствах, и я решила сделать это первой. Вот так. Ненавязчиво. Как могла и умела. Глупо бояться и стесняться собственных чувств, но пока эта истина поддавалась только мне.
– Я испортила тебе настроение?
– Что? Нет, – хохлится он, растирая затылок. – Просто… Ну это… Таня?
– Таня? – удивлённо моргаю. – Ты забыл моё имя?
Витя пялится на другой конец стола, и я оборачиваюсь. Все, кто гремели приборами и смеялись над дурацкими шутками, умолкают. На фоне остаётся только музыка.
– Мама! – воспроизводит вслух мою мысль Арина, но с больше радостью.
Она в шикарном красном платье, с идеальной причёской и безупречным макияжем, неуверенно переминается с ноги на ногу, держа в трясущейся руке цветной пакет с продуктами. Робкая. Смущённая. Потерянная.
– Я принесла вам курицу-гриль, – сипло шепчет она. – Надеюсь, вы не против.
Её глаза пробегаются по присутствующим. Они отмалчиваются и хлопают хмельными очами, и только Анатолий умудряется перекреститься. Мне становится неловко. Немного обидно. Немного больно.
– Тебя-то нам не хватало, – нарушает молчание Витя, и всё внутри меня сжимается. Его ремарка звучит неоднозначно. Теряюсь не одна я, но и мама. Однако, парень моментально реабилитирует ситуацию: – Ну чего застыла? Проходи. Мы думали, что помрём с голоду, а тут такой заезд сытный.
С лица мамы уходит тень. Я снова могу дышать.
– Да, Татьянка, проходи, – хрипит Анатолий. – Сейчас тебе морса подолью, что остался. Ты как с ягодами, ладишь?
– Я принесу тебе стул, – добавляет папа и помогает с верхней одеждой.
Глаза Арины горят от счастья. Она – мамина дочка – тут же набрасывается разглядывать побрякушки Татьяны и молит купить ей такие же.
Уже через несколько минут от скованности не остаётся ни следа. Моя семья – уже полная – встречает Новый год, поёт песни и с доброй грустью вспоминает молодость. Во мне же царит полная гармония, даже страшно сглазить.