Мой ангел злой, моя любовь…
Шрифт:
— Ты должна идти. Не думаю, что их влечет сюда село, — и добавил, заметив, как она взглянула на него вопросительно. — Не только французы. Поляки. И ведет их Лозинский. Его узнали дозорные. Ты должна уходить. И еще…, - он обернулся на Лешку, стоявшего в будуаре с коробкой в руке. — Тут два пистоля. Они заряжены. Тебе отдаю на крайний случай. Ты поняла — на крайний! Возьми, покамест не передумал. Я даже подумать боюсь, что тебе придется их применить. Бог даст, все обойдется… Иди же! Или упустите возможность уйти…
Уходили только девицы и мадам Элиза. Марья Афанасьевна наотрез отказалась, опасаясь замедлить тех на пути в лес, ведь ее больное колено едва
— Храни вас Господь, — она размашисто перекрестила ее, заменяя в том Михаила Львовича, прикованного к постели, проклинающего свою беспомощность и поляка, которого когда-то разместили в их доме.
Анна едва заставила себя спуститься со ступенек террасы позади дома, чтобы далее через парк и залесную аллею уйти вглубь леса, где стояла сторожка лесника. Дорога к ней была опасна болотами, что начинались после второй просеки, и, не зная пути, можно было легко сгинуть в топи. Оттого и сочли, что жилище лесника станет самым безопасным местом для девиц усадьбы.
— Поторапливайтеся, поторапливайтеся! — суетился Титович. Он обычно редко говорил, слыл нелюдимым бирюком. Оттого на фоне его привычной молчаливости эти слова так встревожили Анну. Она обернулась на дом, уже ступив на залесную аллею, взглянула на несколько освещенных окон, желтеющих в надвигающихся сумерках, на темную фигуру брата, который провожал взглядом беглецов. В голове снова прозвучали слова Петра, сказанные на прощание:
— Схорони себя, прошу! — а потом тихо добавил. — И ее сохрани. Для меня… прошу!
Полин бежала почти вровень с Анной ныне, словно не желая покидать дом, бросать его обитателей на произвол судьбы. «Так оно и было», с тоской подумала Анна, когда та снова обернулась в сторону дома, уже невидимого даже через голые ветви деревьев и кустарников.
— Vite! Allons, vite! [396] — прикрикнула на них мадам Элиза, таща за собой Катиш, что едва ли передвигала ноги в том полуобморочном состоянии, в какое впала от страха. Снова обернулся Титович, сурово взглянул из-под околыша меховой шапки: «Поторапливайтеся, барышни! Поторапливайтеся!».
396
Быстро! Ну же, быстро! (фр.)
Анна с Полин завизжали в голос, когда услышали звуки выстрелов, разорвавшие тишину сумерек. Катиш упала на руки мадам Элизе, которая стала тормошить ее тут же, трясти с силой, пытаясь привести в чувство.
— Титович, помоги! — Анна кивнула на кузину, и лесник, словно пушинку, подхватил ту на руки. Продолжили путь по залесной аллее, уже почти сворачивали в лес, когда до их ушей донесся очередной звук со стороны дома. Крик между звуками выстрелов и каким-то странным гулом. Мужской голос, в котором Анна без труда признала Лозинского.
— Аннеля! Аннеля! — звал он ее, и она испуганно отметила, что с каждым разом голос и странный гул звучат все ближе. Лозинский знал, что они будут пытаться скрыться от французов через парк позади дома, как убежали от преследователей в конце прошлого месяца партизаны во главе с Давыдовым. И теперь он шел по следам беглецов, таким явным даже в сумерках на фоне белого полотна снега. Шел не один — Титович хмуро сказал, что не менее десятка всадников идут за ними
Решение пришло неожиданно. И Анна отстала от их небольшой группки, затерялась среди кустарников, не стала обращать внимания на крики мадам Элизы. Предварительно сунула в руку Полин один из пистолетов, быстро прошептав, что курок следует взвести дважды прежде, чем стрелять.
— Я не могу вывести поляков на вас, — прошептала ей прежде, чем убежать в лес. — Идите одни. Вы ведь ни в чем не виноваты… мне он не причинит вреда… защитит… вы же…! — и умолкла, вспоминая слова Влодзимира, сказанные когда-то ей: «…мне ведь наплевать на каждого из них. Наплевать на всех, на эту землю, на этих людей. Нет дела, что будет с ними. С ними, но не с вами!»
Как же быстро темнело! Как больно били в лицо ветви кустарников и еловые лапы! Анна крикнула дважды, отводя за собой Лозинского, не давая ему идти в ту сторону, куда ушли остальные. Замолчала только тогда, когда убедилась, что свернули именно по ее следам.
Лес не давал Анне идти вперед без усилий, но всадникам за ее спиной пришлось гораздо хуже. Скоро они будут вынуждены спешиться и вести коней на поводу. Это даст ей некое преимущество. Как и темнота осеннего вечера, который опускался на земли медленно.
Поляки за спиной Анны не знали этого леса в отличие от нее, знавшей в этом граничном лесу едва ли не каждую поляну. Она плутала между деревьев, дважды обходила их, стараясь держаться на приличном расстоянии. Лозинский звал ее, уговаривал выйти, что-то еще кричал через сгущающуюся над лесом темноту, но она не слушала его, сосредоточившись на том, что запутать следы прежде, чем выйти к убежищу, где планировала некоторое время переждать. Никто не будет искать ее здесь, в этом покосившемся сарае, где хранили сено с летних покосов. Да, она рисковала, идя сюда через открытое пространство луга, но предпочла рискнуть, отдаваясь на волю вечерней темноты.
В сарае все было по-прежнему, так, как она запомнила. Охапки сена на земляном полу, кое-где покрытые легкой порошей снега, проникшего сюда вместе с ветром через щели в крыше. Вязанки трав на стенах, едва заметные лезвия горбуш на досках. Анна огляделась, переводя дыхание, возвращаясь мысленно в тот день, когда за этими тонкими стенами бушевала гроза.
— Vous ^etes en col`ere [397] , - донесся тихий девичий голос до уха Анны, а потом мужской голос медленно произнес:
397
Вы злитесь (фр.)
— Qu'est-ce que j'ai fait au bon Dieu? [398] Ведь я уже отравлен ядом. Твой яд уже в моей крови, в моем сердце, пусть и помимо моей воли. И этого, видно, не переменить ныне… Отныне мы и обручены с тобой, милая моя. Обменялись же перстнями, пусть и не под сводами церковными…
— Мне страшно, — прошептала Анна, трогая камни подаренного ей тогда кольца, повторяя эту фразу за тенью той Анны, которая все еще была в этом сарае в летний день, пережидая грозу, кожа которой еще горела от горячих ласк и поцелуев любимого. — Мне страшно, Андрей…
398
За что мне эта кара небесная? (фр.)