Мой дом на колёсах
Шрифт:
— Пппытодырррат! подтвердил индюк. Я вслушалась в его шипящий возглас и подумала, что начинается он, как вспышка. «Пппытодырррат!» индюк стал раздуваться, шея его победоносно изогнулась, и он пошёл прямо на меня. Нет, не шёл, а вышагивал, точь-в-точь, как директор цирка.
— А мне вы не продадите их?
— Зачем?
— Я попытаюсь из них сделать артистов!
— Вы что же, из цирка?
— Да!
Мужчина замялся. Потом, пристально оглядев меня, сказал:
— Не сердитесь! Но я хотел бы знать, как они будут жить. Моё желание таково: я провожу их к вам, если этот дом им подойдёт, я отдам Журика и Индю. Отдам без всяких денег. Я слишком привязан к ним, чтобы… Привязанностями не торгуют. Верно?
Мы идём по главной улице Минска. Я и добрый человек, у которого на руках спокойная Индя и рядом Журик, привлекающий внимание прохожих.
— Про меня соседи говорили, что я из него собаку сделал. Правда! Он по-собачьи верен мне. Когда я приходил с работы, Журик меня ждал и уже до позднего вечера не отходил. Имя своё он получил из-за характера. Иногда обидится, вспыхнет, а потом долго-долго журит, распекает меня или Индю. Так и стал Журиком. Он добр. Почему-то все убеждены, что индюков надо бояться и они ужасно злые. Как видите, идёт рядом без поводка и принуждения, идёт, потому что я иду. А где-то в Америке есть дикие, совсем дикие птицы индюки. Они родом оттуда. Когда была открыта Америка, тогда и завезли к нам в Европу индюков. Они, когда маленькие, очень капризные. То простудятся, тогда я им натирал водкой лапы. Это исстари, говорят, помогает. Мужчина неодобрительно посмотрел на пошатывающуюся фигуру застывшего в недоумении перед нами прохожего и добавил: Да, хороша водка для лечебных целей, а для других… Вот вам пример, указал он на пьяного.
— Вы зоолог?
— Нет! Профессия моя обычная. Я участковый милиционер. Знаете, родился в лесу, в Беловежской пуще. Интересуюсь природой. Ведь без понимания и любви к меньшому брату, зверям и птицам, невозможно стать уверенным в себе, что ты сам человек, да и другим помогаешь найти правильную дорогу.
Как просто и как прекрасно он это сказал. Я с уважением и благодарностью принимала от него подарок Журика и Индю. И была, конечно, в ответе перед этим большим скромным человеком за судьбу птиц и за то, что будут они делать в цирке.
Я знала, что именно Журик поможет мне обрести в директоре цирка друга. Нет, он не должен его распекать, а, шутя скопировав, заставит, быть может, взглянуть па моих питомцев не с высоты 16 метров будки электроцеха, откуда пока они кажутся ничтожными, а глазами человека, который был хозяином индюков и умеет не только видеть, но и предвидеть добро вокруг.
Итак, наутро я уже с плотником мастерила две бутафорские двери. Потом написала табличку «Директор» и повесила её на первую дверь.
— Значит, кем же тебе придётся стать бюрократом! Не ожидал? Это пока первая твоя роль. Надуваться и шипеть ты умеешь. А вот танцевать вальс нет. Давай попробуем.
Я набираю в ладонь творог и заставляю за движением своей руки следовать Журика. Где важность, где сановитая походка? Всё вмиг исчезло при виде лакомства.
— Вальс! Вальс! приговариваю я. Два слова «Вальс, вальс» и вслед за этим протянутая рука с творогом. Сникший, будто спущенный балон, он мелко семенит в вальсе, стараясь получить творожную крошку. Когда серенькая Ипдя тянется тоже к моей руке, Журик мгновенно надувается, и воинственно раздаётся:
— Пппытодырррат!
— А ты всё-таки эгоист. Пока сам не съем, другому на дам. Нехорошо!!! Для жизни нехорошо, а для работы просто прекрасно. Мы это обязательно используем. Индя будет играть меня. Индя рядовая артистка. Она идёт на приём к тебе, просить помощи в работе, а ты, Журик, директор. Вот на этой двери написана твоя должность, а на этой табличка «Выход». Там, где «Выход», всегда будет стоять плошка с творогом. Чтобы вдоволь полакомиться, ты обязательно надуешься и прогонишь Индю, а мне это и нужно. Прогнав Индю и съев горсточку творожка, ты надуешься
Вскоре сценка была готова. Только увидев её, я поняла, что пародия выглядела слишком злой и к директору цирка отношения не имела. Здесь было много несправедливого: разве не он обеспечивает рыбой морских львов и терпит присутствие незаконных членов моей семьи, совсем ничего общего не имеющих с моржом и морскими львами? Нет, нельзя показывать директору злую шутку. Придётся творог накладывать на микрофон и сделать Журику другую роль. Он прирождённый конферансье.
— Пусть его — вспыхивающий возглас «Ппптодырррат!» разносится по цирку, оповещая начало нашего выступления.
А про злую шутку мы забудем. Но если вдруг всякое может случиться она потребуется, то я обязательно попрощу Журика показать эту сценку.
Чичи доброе сердце
Чудеса начались с утра. Какой-то гул голосов, доносящихся из-за кулис, мешал мне сосредоточиться; животные, тотчас это почувствовав, занялись самодеятельностью. Кто во что горазд.
— Пустите!
— Не пущу!
— Не имеете права! Ах, так, я докажу! Она честная. Ишь выдумали! Воровка! Каково? доносился рассерженный скрипучий голос.
Потом занавес распахнулся, и передо мной появился старик.
— Скажите, где здесь Дурова?
— Что случилось?
— Как что? И вы ещё спрашиваете. Честную обезьяну называют воровкой и где? В цирке! Стыд! Позор! Никакого понимания. Да моя Чита это кристальный образец обезьяньей честности. Ей цены нет. Впрочем, есть 100 рублей. Берёте?!
Старик наскоком оглушил меня своей речью. За пазухой у него что-то ерзало и, по-видимому, копошилось в нагрудных карманах.
— Она ещё мала, но вырастет и будет очень большой, как в фильме «Тарзан». Это настоящий человек! Её наказываешь, она плачет, я бы с ней никогда не расстался. Обстоятельства! Да-с. Итак, 100 рублей. Он покачал головой и отстегнул верхнюю пуговицу у пальто, потом у пиджака, и оттуда выглянула с детский кулачок мордочка с хитрыми глазами. Казалось, она ничего не заметила, кроме лестницы, поэтому шумно, словно пружина, которую отпустили, взвилась и повисла на верхней перекладине лестницы, держась на хвосте.
— Прорвался! Вот дотошный старик! Мы его к вам не пропускали! Уж так получилось!
— Именно эти люди, охраняющие цирк, бросили Чите такое чудовищное обвинение: воровка!
— Ещё бы, за полчаса ограбила всю проходную! засмеялся дежурный. Вы проверьте, всё ли у вас цело.
Старик подслеповато жмурился, пытаясь без очков разглядеть, где обезьяна.
Теперь пришел мой черёд рассмеяться: носовой платок, карандаш и красная пуговица от халата всё это было в чёрных ладошках обезьяны, а задней лапой она цепко держала очки своего хозяина.
— Вашей Чите лап не хватает для награбленного имущества, вот она и висит на хвосте, заключил дежурный.
Я смотрела на уморительную обезьянку, она принадлежала к виду зелёных мартышек.
— Мне не нужна обезьяна! обратилась я к старику.
— Как это не нужна? Вы же Дурова! И вы ещё смеете утверждать, что вам не нужна обезьяна? Не поверю! Она прирождённая артистка и даже с определённым уклоном: обезьяна-фокусник. Смотрите! Он снял с ноги старомодный ботинок. Обезьяна тотчас впрыгнула туда, и ботинок, будто там никого не было, самостоятельно задвигался между нами. Фокус, да! Хватит! Вылезай! То, что она делает, это вовсе не называется воровством, это, по вашему, в цирке должно называться манипуляцией ловкость рук и никакого мошенничества. Тем более что она почти всё возвращает. Значит, вы берёте обезьянку?