Мой дом на колёсах
Шрифт:
— Н-нет, протянула я, озадаченная тем, что не могу оторвать взгляда от хитрой мордочки. Знаете, она мне не нужна. Зелёная мартышка никогда не бывает крупной, большой обезьяной, а такую никто не увидит с такого огромного пятака манежа.
— Что вы! Чепуха! Она кого хотите заставит себя разглядеть. Тут и говорить нечего. Она ваша, отдаю за полцены. Послушайте, но войдите же в моё положение: я старый человек, был адвокатом, теперь солидный пенсионер и не могу никому доказать, что обезьяна занимается фокусами. Соседи, знакомые, друзья шарахаются от меня в сторону. Я уже для них даже не свидетель кражи, а нечто вроде опытного
Едва я взяла цепочку и обернулась к обезьяне, как старик бесследно исчез. Нигде в цирке его не было. Чудеса! Он растворился на глазах. Дежурный сказал, что он сбежал, а я уже хотела поверить в чудеса, если бы не Чита, уже переименованная мною в Чичи, сидящая на другом конце поводка, который я держала в руках.
Так и очутилась в моей гардеробной обезьянка Чичи, занявшая место на подоконнике. Она щурилась на яркий свет уличного фонаря и переходила за тенью к другому уголку окна. Цепь, которой она была теперь привязана к батарее, мелодично постукивала в такт её движениям.
Наблюдая за пей, я облегчённо вздохнула: это хорошо, что она не скучает по хозяину и ведёт себя спокойно, с интересом разглядывая каждый предмет. Каша, яблоко и апельсин были съедены ею с удовольствием. Я притворила дверь и спустилась вниз, за кулисы, к морским львам. Через полчаса представление.
— Наталья Юрьевна! Что-то случилось с горячей водой. Совсем не идёт. Рыбу не сможем разморозить, обеспокоенно встретили меня работники нашего аттракциона.
— Нужно позвать слесаря, и поскорее!
— Да они не идут, у них тоже чрезвычайное происшествие, что-то случилось с вентиляцией.
Я побежала к инженеру цирка:
— Очень прошу вас, у нас нет горячей воды. Мы не успеваем к представлению. Помогите!
— Вряд ли будет представление! Ничего не можем понять отказала вентиляция. Вся система в порядке, а в вытяжной трубе будто домовые сидят и развлекаются. Поверишь и в чудеса здесь, в цирке. Ну, что ж, пойдём проверим воду. Кто-то, видимо, перекрыл вентиль в гардеробной.
Ни в одной гардеробной неполадок не обнаружилось. Оставалась моя.
— Только не пугайтесь, там у меня новенькая артистка! Прошу вас.
— Чичи! вскрикнула я, увидев оборванный конец цепочки, но обезьяны нигде не было.
— Ваша новенькая случайно не обучалась по слесарному делу? Ишь как вентиль закрутила, и без ключа, главное.
— Но где же она? я растерянно оглядывала гардеробную обезьянка исчезла.
— Где? В трубу вылетела! Смотрите, куда ушла, а я домового вспомнил. Под самым потолком зияла дыра, а решётка от вентиляции валялась на полу.
— Что же делать? Как её достать?
— Ваше животное, вам виднее.
— Да ведь она новенькая! Она меня ещё не знает.
— А как безобразничать, она знает.
— Легко сказать!
— Мы её сейчас холодным воздухом оттуда выгоним.
— Только не это она простудится.
Передо мной чертежи, план цирка. Я живу и работаю в чудесных новых цирках, и только сейчас, глядя на эти чертежи, вдруг робею, понимая, какие сложные системы механизмов поддерживают в них мою работу и жизнь. Цирк вдруг для меня стал другой, ещё незнакомой планетой, куда в железные дебри джунглей сбежала тоже ещё мало мне знакомая, но уже моя обезьяна. Я тотчас вспомнила про её дурные наклонности. Мысли мои были точно перепутанный клубок ниток: начало представления, вода, рыба и беглянка Чичи.
— Погоня за преступником! Погоня! Вам даётся 40 минут.
Блуждая по куполу циркового чердака, с каждым ударом гаечного ключа по трубе я отсчитываю минуты.
— Здесь! указывает мне инженер на круглую трубу в алюминиевых заклёпках.
— Труба разбирается?
— Пока мы её разберём!.. Это невозможно. Её нужно выманить чем-то сверху.
Мой взгляд падает на карманный фонарик. Верёвку можно привязать к нему и опустить в трубу. Удочка готова. Опускаем. Ждём. Никакого движения. Нет! Только бы проявились её дурные наклонности. Ещё пять минут. Никакого движения.
— Э! Вы же не умеете яовить рыбу! Инженер выхватил у меня верёвку и стал крутить её, словно ёжиком чистил бутылку из-под кефира. Из трубы слабо донёсся какой-то звук, и верёвка натянулась.
— Клюнула! Подсекаю! Тащите же!
Вместо сачка мой халат.
— Попалась?
— Да! перевожу дыхание, отвечая инженеру, в халате барахтается Чичи, неожиданно ставшая трубочистом.
В гардеробной я прихожу в ужас от её вида. Не то чёрная, не то серая, со слипшейся шерстью, она беспрестанно чихает и каждый раз при попытке стряхнуть с себя пыль начинает точно в ознобе дрожать.
— Я тебя искупаю после работы, а пока привяжу так, чтобы ты уже никуда не сбежала, да ещё и сторожа поставлю. Сама виновата.
Сторожем к Чичи определяю маленькую дворняжку Запятую. Её несколько месяцев назад на реке Свислочи, когда я пасла Бемби, пришлось спасать от мальчишек. Сначала это была весёлая ватага ребят, за которой бежала с заливистым лаем, тоже весёлая, небольшая собачка. Собачка была смешной, как будто её растянули. Длинное туловище, как у таксы, уши, как у зайца, на лбу белое пятнышко, и только высоко поднятый пушистый собачий хвост безмятежно махал из стороны в сторону, показывая удовольствие.
Бемби тихо пощипывал травку, а я, надев тёмные очки, стала наблюдать за ребятами и собакой. Вдруг, нет, этого не могло быть, это, конечно, мои чёрные очки. Сквозь них померкло настроение всех, кто весело прибежал на берег. Я сбросила их и, не веря своим глазам, всё поняла. Камень, верёвка, наполненные страхом движения упирающейся собаки.
Потом эти мальчики долго приходили ко мне на репетиции в цирк, виновато здоровались и так же виновато просили: «Можно нам ещё прийти в гости к Запятой?» Я знала, тон их и смущение шли от того, что четверо мальчишек и сами не могли теперь понять: как, когда, зачем возник нелепый спор, который мог привести собаку к гибели, а их четверых к жестокости, уже вряд ли позволившей поселиться рядом чувству вины и жалости к кому бы то ни было.