Мой дорогой дневник
Шрифт:
Я протянула на ладони деньги, и он сам выбрал нужные купюры. Меня совершенно не волновало, обманет меня таксист или нет. Я думала лишь о встрече с дневником.
– Ты где была? – На шум двигателя выскочила Анила.
– Ты почему не в школе? – спросила я, толкая незапертую дверь. Вместо замка в ней зияла дыра.
– Бабушка заболела.
Я знала, что Анила – младшая из восьми детей, но с родителями, кроме нее, никто не жил. Старший брат-хирург второй год находился на стажировке в Англии, куда уехал вместе
– Ты ночевала у него, да? Он уже говорил с твоим отцом?
Я осторожно переступила порог, душа уходила в пятки, а поток вопросов Анилы отвлекал и не давал сосредоточиться на главном – где дневник и появились ли в нем новые записи. Я боялась, что не успею, и он навредит Санджаю.
– Ответь, ты невеста или нет? – не выдержала Анила, хватая меня за рукав рубашки.
– Нет, Анила. Я не невеста, и навряд ли ею буду. Я – джати, а он – кшатрий.
Анила отшатнулась и выпустила из пальцев мой рукав.
Я на своей шкуре только что убедилась, что неприкасаемые до сих пор таковыми остаются.
Мне даже стало жалко девушку, ни разу не задумавшуюся о том, что иностранцы вне варн, а значит, относятся к неприкасаемым.
– Кажется, бабушка зовет…
– Да, иди. Передай ей мои пожелания здоровья.
Анила развернулась и медленно пошла к двери.
– Анила!
Она остановилась.
– Как будет по хинди «Я тебя люблю»?
Не поворачивая головы, она ответила:
– Мэйн тумсэ пьяр картхи хун.
– Я обязательно скажу это Санджаю.
– Ему не разрешат на тебе жениться. У него отец генерал, а ты …
– Джати, – закончила я за нее. – Но ты ела со мной из одной чашки, преломила чапати, стала сестрой. Что изменилось после моих слов? Я стала другим человеком?
Анила не ответила. Она просто убежала.
Дневник лежал там же, где мы его оставили. Я села на корточки и долго рассматривала вполне миролюбиво выглядящую вещь. Золотое тиснение поблескивало в утренних лучах солнца, а ленточки были такими чистыми и гладкими, словно их никогда не развязывали. Я провела пальцем по тому месту на обложке, где вчера видела след от пули. Ни трещинки, ни вмятины.
Когда я решилась взять дневник в руки, опять испытала острое желание писать.
– Хорошо, я сделаю все, что ты просишь, – обратилась я к адской вещице, перенося ее на стол. – Только не трогай его.
Произнести имя мужчины я побоялась.
Я открыла дневник
Дневник предлагает мне мировую? «Начнем с чистого листа» – так надо понимать его «самоочищение»?
«А где же йог?» – написала я.
Из-за стены за бассейном послышалась негромкая музыка. Чистый женский голос пел тягучую песню, в которой, как мне казалось, повторялась одна и та же фраза.
Ом! Сарвешам свастир бхавату
Сарвешам шантир бхавату
Сарвешам пурнам бхавату
Сарвешам мангалам бхавату.
(Ом! Пусть благо будет у всех,
Пусть мир будет у всех,
Пусть удовлетворение будет у всех,
Пусть процветание будет у всех.
Мантра)
Я поднялась на скамейку у бассейна и заглянула в соседний двор. Там в позе лотоса сидел полураздетый старик. Его глаза были закрыты, спина выпрямлена. На коленях он держал ладони, обращенные к небу.
– Вот тебе, Ильсиюша, и йог. Просила – получай, – произнесла я, возвращаясь к дневнику.
Скажи мне кто-нибудь месяц назад, что я буду подчиняться требованиям вещи, шантажирующей меня смертью близких или чудесным образом исполняющей желания, посчитала бы этого человека сумасшедшим.
Я стояла над дневником и смотрела на чистую страницу, где совсем недавно полыхали ненавистью слова. Дневник стер их, словно ему самому было плохо от выброшенной отрицательной энергии. Я никогда не положу камень в протянутую руку, пусть при этоми веду себя как наивная мечтательница, пытающаяся договориться со злом.
«Здравствуй, мой дорогой дневник», – написала я, обращаясь к нему так же, как тогда, когда верила, что делюсь секретами с другом. – «У меня есть еще одно заветное желание. Хочу, чтобы в этом доме все были счастливы, исчезла злость и ненависть, воцарились любовь и доброта».
На моих глазах слово «любовь» растаяло, словно его и не было.
«Что случилось с любовью?» – написала я.
«Ее нет. Только ложь и предательство».