Мой друг работает в милиции
Шрифт:
— Мне что-нибудь получше покажите, номер тридцать пять. Завтра у нас в институте бал…
Продавщица снимает с полки коробку, раскрывает ее.
— Такие?
— Да! Я примерю?
— Конечно. Садитесь, пожалуйста.
Девушка торопливо заняла освободившееся кресло, сунула сумочку за спину и, счастливо улыбаясь, принялась рассматривать маленькую изящную туфлю на высоком каблуке.
Мимо прошмыгнул подросток. В тот момент, когда девушка наклонилась, чтобы примерить туфлю, он подхватил сумочку и затерялся в толпе покупателей.
Этой ловкой кражи не заметил никто, кроме, пожалуй, одного мужчины, одетого в хороший серый костюм.
Когда остроносый выбрал себе наконец пару носков, расплатился и пошел из магазина, следом за ним на освещенную солнцем улицу вышел и мужчина.
Подросток, укравший сумочку, ждал в сквере. Сидел на скамейке и, тревожно оглядываясь, ощупывал добычу, спрятанную под курткой.
Остроносый подошел, сел рядом.
— Молодец, Митяй. Чисто сработал. Давай ее сюда… Постой, пусть пройдет вон тот тип.
По аллее медленно шел человек в хорошем сером костюме. Он никак не мог прикурить сигарету: ветер то и дело гасил спички. Но, поравнявшись со скамейкой, он вдруг бросил сигарету и тихо приказал:
— Не вставать!
Мальчик метнулся прочь, но налетел на появившегося с боковой дорожки высокого парня в кожанке. Тот крепко взял его за плечо и поднял с земли оброненную сумочку.
— Ведите Митю Рыжкова, — приказал Антон Дмитриевич. — А мы с этим гражданином пойдем за вами. — Он уже держал под руку остроносого.
У выхода из сквера их ждали Петров и заплаканная девушка — владелица сумочки.
— В чем дело? — запротестовал остроносый. — При чем здесь я? Я ничего не знаю.
— Может быть, вы и Федю Новикова не знаете? И кто учил его воровать, чтобы добыть денег на дорогу в Братск? — спросил Петров.
Остроносый нахмурился и ничего не ответил.
< image l:href="#"/>Нисон Александрович Ходза
Уравнение со многими неизвестными
Февраль сорок третьего года
Поле, где летом жаворонки выводили птенцов, было теперь истерзано колючей проволокой, выбито, затоптано сапогами пленных. Сколоченные среди поля бараки труб не имели: если нет печей, трубы не нужны.
В лагере томились триста двенадцать женщин-военнопленных. Месяц назад их было четыреста сорок, но голод, холод, побои, болезни неумолимо делали свое страшное дело. Каждое утро из бараков выносили мертвых. Их закапывали по ту сторону колючей проволоки, у самого лагеря. Могил не было, поздней осенью приехал бульдозер, прорыл вдоль проволоки длинный широкий ров и уехал. В этот ров пленные опускали очередную жертву и засыпали землей. Надзирательница — высокая плосколицая немка с пистолетом на боку — поигрывала кожаным хлыстом и спрашивала:
— Вы имеете знать, почему мы положили покойников здесь близко? Чтобы вы имели видеть себе будущее…
Пленные понимали свою обреченность. Двойной ряд проволоки
В тот февральский вечер вихрилась колючая поземка, ветер, ворвавшись сквозь щели барака, заставил измученных женщин забиться на дощатые нары и лежать без движения, накрывшись с головой грязными дырявыми шинелями.
Неожиданно распахнулась дверь. Вместе с ледяным порывом ветра в барак вошли два человека. Одного из них все знали — комендант лагеря.
— Быстро! Встать! Стройся!
Три слова прозвучали как три пистолетных выстрела.
Натянув шинели, женщины стояли в полутемном бараке, дрожа от холода, пытаясь понять, что будет дальше, кто этот человек, пришедший с комендантом. На нем была незнакомая форма, не похожая на немецкую.
— Русские женщины! — сказал густым басом человек в непонятной форме. — Слушайте меня! Я послан к вам русским патриотом генералом Власовым. Генерал Власов командует истинно русской армией, которая избавит Россию от большевистских комиссаров. Тысячи и тысячи пленных красноармейцев с радостью вступили в Русскую освободительную армию генерала Власова. Но нам нужны не только солдаты, которые воюют с оружием в руках, нам нужны врачи, санитарки, сестры милосердия, нужны машинистки, телефонистки — словом, для любой русской патриотки у нас найдется благородная работа, каждая из вас может приблизить час освобождения нашей Родины от большевистской тирании! Вы сразу же получите новое зимнее обмундирование, две недели будете отдыхать, есть горячую пищу. В заключение хочу сообщить вам радостную весть. Немецкие войска совместно с армией генерала Власова заняли вчера Петроград. Москва окружена, большевики в панике. Теперь уже ясно — война продлится два-три месяца, не больше. Скоро вы вернетесь к своим семьям, вернетесь живыми, здоровыми. Русские женщины! Кто хочет увидеть своих детей, родителей, близких, для тех есть только один путь — вступить добровольно в армию генерала Власова. Внимание, дорогие русские женщины! — Власовец вскинул вверх обе руки. — Кто хочет служить в истинно русской армии — два шага вперед!
Пленные стояли неподвижно, было слышно, как за тонкими щелястыми стенами завывает метель. Словно не веря своим глазам, власовец сдернул очки, обвел тяжелым взглядом немую шеренгу и неожиданно усмехнулся.
— Хочу пояснить, — сказал он бархатным голосом проповедника, — кто не захочет служить в Русской освободительной армии, тот обречен на гибель! Завтра ваш лагерь перестанет существовать! Вы будете распределены по другим концентрационным лагерям, из которых живыми не выходят. Я сказал все! Теперь, когда вы знаете свою судьбу, предлагаю в последний раз: кто хочет добровольно служить в армии генерала Власова — два шага вперед!
Несколько минут пленные продолжали стоять плотной стеной, и вдруг одна из женщин сделала два шага вперед. Сгорбившись, втянув голову в плечи, она стояла теперь впереди всех. Ей было страшно, она ждала, что вслед за ней выйдут и другие, и тогда все будет хорошо и уже не будет страшно. По никто не сделал и шага из строя, нельзя было понять, где минуту назад стояла эта женщина, — строй сомкнулся и по-прежнему был ровен и нем.
Выражение лица власовца было стерто полумраком, но голос его прозвучал отрывисто и зло: