Мой мастер (сборник)
Шрифт:
— А что волосы? — не понял Бейсембаев.
— Парик! — торжествующе сказал Славин.
— Можно? — спросил майор.
— Можно, — без особой охоты разрешил Трошкин.
Бейсембаев взялся за челку и осторожно потянул.
— Да вы сильней дергайте, — сказал Славин. — Спецклей! Голову мыть можно!
— Очень натурально, — опять похвалил майор.
— Скажите, Хасан Османович, — спросил Славин. — Вы Белого хорошо знаете? И вот если б вас не предупредили,
— Да как вам сказать… — Майор уклончиво улыбнулся. — Можно догадаться…
— Почему? — встревожился Славин.
Бейсембаев еще раз внимательно поглядел на Трошкина и сказал:
— Этот добрый, а тот злой…
Раздвинулись массивные ворота, и «газик» въехал в тюремный двор.
— Вот ваша «палата». — Славин отпер дверь и пропустил в пустую камеру Трошкина.
— А где моя кровать? — спросил Лжедоцент, оглядываясь по сторонам. Чувствовалось, что ему здесь не понравилось.
— Нары! — поправил Славин. — Вы должны занять лучшее место.
— А какое здесь лучшее?
— Я же вам говорил — возле окна! Вот здесь…
— Но тут чьи-то вещи.
— Сбросьте на пол. А хозяин придет, вот тут-то вы ему и скажете: «Канай отсюда, рога поотшибаю…» Помните?
— Помню, — с тоской сказал Трошкин.
Во дворе ударили в рельс.
— Ну все! — заторопился Славин. — Сейчас они вернутся с работы. — Оглядев в последний раз Трошкина, он пригладил ему челку и пошел из камеры, но возле двери остановился. — Если начнут бить — стучите в дверь…
Оставшись один, Трошкин снял чужие вещи с нар и аккуратно сложил на полу. Стянув рубашку, он сел на нары, закрыл глаза и стал шептать, как молитву:
— Ограбление — гоп-стоп. Сидеть в тюрьме — чалиться. Хороший человек — зараза…
В коридоре послышались топот, голоса. Загремел засов, дверь распахнулась, и в камеру ввалились заключенные. И тут Косой и Хмырь застыли: на нарах возле окна, скрестив руки и ноги, неподвижный и величественный, как языческий бог, сидел их великий кормчий — Доцент! Рубашки на нем не было, и все — и руки, и грудь, и спина были синими от наколок.
Трошкин грозно смотрел на жуликов, выискивая среди них знакомые по фотографиям лица Ермакова и Шереметьева.
От группы отделился хозяин койки, широкоплечий носатый мужик со сказочным именем Али-Баба.
— Эй, ты! Ты зачем мои вещи выбросил?!
— Ты… это… того… — забормотал Трошкин, к ужасу своему обнаружив, что забыл все нужные слова и выражения.
— Чего — «того»? — наступал Али-Баба.
— Не безобразничай, вот чего…
— Это ж Доцент!! — вскричал
— Канай! — обрадованно закричал Трошкин, вспомнив нужный термин. — Канай отсюда, падла, паршивец, а то рога поотшибаю! Так, что ни одна шалава, маруха, чувиха не узнает!! Всю жизнь на лекарства работать будешь, Навуходоносор!
— Так бы и сказал… — проворчал Али-Баба и поплелся в угол.
Трошкин слез с нар и небрежно протянул Косому и Хмырю свои вялые пальцы.
— Мальчик, — раздался вдруг сиплый голос, — а вам не кажется, что ваше место у параши?..
Трошкин медленно и нехотя обернулся. Перед ним шагах в десяти стоял здоровенный рябой детина со шрамом через все лицо.
— Это Никола Питерский, — шепотом предупредил Трошкина Хмырь. — Пахан. Вор в авторитете.
Заключенные замерли в напряженном ожидании.
— Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько душ я загубил!! — вдруг завопил Трошкин. Подпрыгнув, он изогнулся, как кот, и двинулся на Николу Питерского…
— Ну ты чего, чего… — забеспокоился Никола, пятясь к двери.
— Р-р-р-р! — свирепо зарычал Трошкин так, как рычал в детском саду, когда изображал волка, и снова подпрыгнул, выкинул вперед два пальца на уровне глаз жертвы. — Р-р-р!
— Помогите! — заорал Никола, его нервы не выдержали, и он отчаянно забарабанил в дверь локтями и пятками. — Спасите! Хулиганы зрения лишают!!
И в ту же секунду распахнулась дверь: за нею стояло все тюремное начальство во главе с Бейсембаевым.
Майор сразу понял расстановку сил…
— Извините… — вежливо сказал он ко всеобщему изумлению жуликов и удалился, осторожно прикрыв за собой дверь.
В камере ярко горела электрическая лампочка. Заключенные спали. Трошкин сел на своей постели.
— Эй, Косой! — тихо позвал он и потолкал спящего Косого в бок.
— А-а-а! — завопил Косой, просыпаясь и затравленно оглядываясь. Но, увидев вокруг себя родную обстановку, успокоился. — Чего? — недовольно спросил он.
— Спокойно! — грозно предупредил Трошкин. — Куда шлем дел, лишенец? А?
Проснулся и Хмырь. Тоже сел на своей койке.
— Я? — удивился Косой. — Он же у тебя был!
— Да? А тогда куда я его дел?
— А я откуда знаю!
— Пасть разорву!
— Да ты что, Доцент, — вступился за Косого Хмырь. — Откуда ж ему знать, где шлем? Ты его все время в сумке носил — как уходил с сумкой, так и приходил с сумкой. А когда нас взяли, там, оказалось, его и нет.