Мой неизвестный Чапаев
Шрифт:
Взятых рысаков приказал вернуть и добавил:
—Судить трибуналом будем твоего начхоза, чтобы неповадно для других было.
И большого труда стоило Стефану Данильченко уговорить Василия Ивановича не прибегать к такой суровой мере. Он немного остыл и согласился.
—Ладно, но попадется ещё раз — пущай пеняет на себя. Неровен час, без трибунала проучу, не погляжу, что балтийский матрос. Будет знать Чапаева.
Передвинулся полк ближе к частям дивизии, а в Бенардак нагрянули белоказачьи сотни и захватили
Не мог примириться Чапаев с тем, что хутор и имение у противника. Но кого направить в хутор, удаленный от расположения дивизии на 15 верст? Балашовский и Пензенский полки разбросаны поротно, побатальонно, а другие части не закончили формирования, им не до боев. Но надо выбить белоказаков, пока не поздно. Разведка доносила: угоняют казаки лошадей, скот, увозят самое ценное имущество.
Запросил Чапаев штаб армии, но ответа не получил: не придали, видимо, значения Бенардаку. Шли упорные бои под Самарой. И тогда Чапаев решил действовать самостоятельно. В полдень вызвал Данильченко к телефону:
— Твой полк ближе всего к Бенардаку, к утру захватить надо и казаков проучить. Кому поручишь дело?
— Надо направить 2-й батальон, он ближе к Бенардаку, а командир батальона Порошин — зверь в бою. Если и придется отходить при неудаче — не дрогнет, с любого противника отобьется, — порекомендовал Стефан Данильченко.
Григорий Васильевич Порошин до Красной Армии служил в Черноморском флоте. Был вначале командиром роты и вступил в командование батальоном, заменив комбата Евгения Петрушенко.
Чапаев с предложением согласился. Времени для подготовки операции оставалось мало. День был на исходе, а предстояло совершить 15 километровый марш-бросок.
План боя наметили простой: атака противника в лоб. Хорошо знали местность вокруг: равнинная степь без единого деревца, кустика, ни ложбинки, ни бугорка. Все очень хорошо просматривается. На десяток километров скрытно не подойти. Только в самом хуторе — ветлы на плотине и развесистые липы в небольшом парке.
Выступление батальона было назначено на полночь, с расчетом подойти к хутору на рассвете.
Комбату Порошину с тремя ротами и командой с 12-ю пулеметами дали еще одно орудие и взвод конных кавалерийского эскадрона. И уже в наступивших сумерках в расположение батальона прибыл Чапаев. Он выслушал сообщение о том, как намечены наступление и бой. Со всем согласился, только спросил:
— А где же броневик?
Получив ответ, что тот ремонтируется и раньше, чем через сутки, не будет готов, выразил свое сожаление:
— Жаль, не во время разобрали. Тут бы ему в самую пору пощекотать казару.
Однако откладывать наступление не стал. Уезжал из полка, сказал:
— Обойдетесь без меня. Бенардак возьмете, в том абсолютно уверен. Но пехоты там не должно быть. А конница в контратаку в лоб не
...Ушла вперед конная разведка, за ней на подводах тронулись пехотные роты, пулеметная команда, орудие с зарядными ящиками со снарядами. И вдруг позвонили из штаба и сказали немного задержаться: выехал Чапаев. Через некоторое время к штабу полка прискакал Петр Исаев: «Василь Иваныч у крайней избы поджидает!» Крикнул — и стремглав обратно.
Тронулись верхами вслед за удалявшимся батальоном. Ехали шагом вперемежку с рысью.
Двигались долго. По расчетам, до Бенардака оставалось 3-4 версты, а сколько в действительности — не разберешь: трудно определить ночью в степи.
Впереди батальона — тишина, ни единого выстрела. Но было точно известно, что в Бенардаке располагается белоказачий конный полк, а это значит 300-350 сабель (численность белоказачьих частей колебалась в зависимости от количества конных сотен в полках).
Именно тишина и настораживала. Но вот появились робкие проблески рассвета, а с той стороны, куда ушла конная разведка, донеслись первые выстрелы. Пришпорили коней и поскакали быстрее.
Огонь впереди усиливался: вместе с винтовочными выстрелами, и, перекрывая их, донеслась пулеметная трескотня, гулко разносившаяся в прозрачном степном воздухе раннего утра.
В общем, и без донесений было ясно, что под Бенардаком вступили в бой головные подразделения батальона. От хутора навстречу скакали десятка три подвох с верховыми.
— Куда, Бахтин? — окликнул Данильченко хорошо знакомого конника.
— Комбат приказал отъехать на версту, стать у омета и ожидать распоряжений, — ответил тот.
Впереди снова загрохотало орудие. Несколько человек с Чапаевым поскакали к нему.
— Куда стреляете? — крикнул Чапаев командиру орудия, сидевшему на омете.
— По кокошкам (по курам), — ответил тот, не признав спрашивающего, не отрываясь от бинокля.
— Еще трое шрапнэл! Бэглы, огон! — последовала команда с омета.
Один за другим загремели три пушечных выстрела.
— А, падло, централа заимэт вам! — крикнул командир орудия с омета. — Три гранат!
— Правэ о... — и дальше следовало указание прицела. — Бэглы огон!
Что означали слова командира орудия Томаша Студничка, по национальности словака, добровольца Красной Армии из бывших военнопленных австро-венгерской армии, Чапаев вначале и не понял. Но взобравшись на омет, разглядел мечущуюся конницу противника, в гуще которой метко рвались посланные снаряды.