Мой палач. Реквием
Шрифт:
— Ась, ты же сама тогда меня умоляла вас отпустить, боялась, что он детей обидит. Что изменилось?
— Бес не обидит наших детей. Я знаю! Я просто боялась тогда. Я умираю без него. Понимаете? Не могу уже просто. Виктор помогите.
Всхлипывая, реву в трубку и слышу отборный мат. Виктор чертыхается, но все же отвечает.
— Собирайся. Вы меня до дурки доведете.
Звонок отключается и я тут же вскакиваю с кровати. Не знаю, откуда силы даже берутся. Весь этот месяц я как зомби ходила, но не сейчас.
Я
Нас нет, а я если нас нет, то я тоже не живу.
Пусть злиться за то, что сбежала, пусть делает со мной, что хочет. Мне не страшно уже. Поздно боятся, когда я так сильно люблю Беса и сердце мое просто на части рвется за него.
Я хочу вдохнуть его запах снова. Так сильно, как еще никогда до этого.
***
Машина приезжает быстро, и собрав детей мы садимся в нее. Малыши спрашивают, куда мы едем, а я ответить не могу. Не прощу сама себя, если из-за меня с ними что-то случиться, но и существовать так больше тоже не способна. Без него, без нас нет меня. Я просто существую, а я жить хочу, несмотря ни на что хочу…Обнять Тимура, ударить, попросить прощения и простить самой.
В голове миллион мыслей, но плана никакого. Я просто должна увидеть Тимура. Один раз. Возможно, он станет моим последним, но мне уже все равно.
Нас довозят довольно быстро, и я вижу едва распустившиеся листочки деревьев. Весна наступила. Даже в этом мрачном логове зверя бывает тепло. Машина паркуется во дворе и мы выходим. Я беру Амели на руки и захожу в дом, Эмир идет рядышком и я не удерживаюсь. Оказавшись в доме, громко зову его, слыша как быстро бьется мое сердце:
— Тимур!
Никто не отвечает и тогда выходит Виктор. Мрачный, серьезный, тихий.
— Привет Ась. Его нет в доме. Не зови.
— Где он?
— С вами. Точнее, с надгробиями пустыми. В задней части двора склеп есть. Проводить?
— Нет...я сама. Побудьте с детьми, пожалуйста.
Виктор кивает и я выхожу из дома. Выбегаю точнее, боясь и желая увидеть Беса снова.
На мне короткое пальто, ветер волосы развивает, а сердце ломает ребра, но мне все равно.
Я должна его увидеть. Немедленно.
Глава 33
Мои руки не заживают и это хорошо. Хоть что-то еще чувствую, хоть что-то отвлекает меня от той боли, которая внутри.
Виктор носится со мной как с писаной торбой и даже пытается кормить, а я не могу. Простить себя я не могу просто.
То, что я творил с ней, как ломал эту куколку, у меня из башки не выходит. И если первые дни я просто волком по Асе выл, то потом эта боль стала изнутри меня разъедать. Живьем.
Я почти не сплю и мне становится лучше только тогда, когда прихожу к ней на могилу. Детям конфеты, а ей цветы. Белые лилии. Снова, снова и снова. Я хочу ее прощения и не получаю. Я хочу
Я подыхаю, я блядь, умираю без нее, проклиная себя за жестокость к этой чистой девочке, за боль, которую ей причинил, ненавидя.
И вот теперь, сидя на коленях у ее могилы, я сжимаю в перебинтованных кулаках землю, вспоминая ее. Эту нежную девочку с медовыми глазами, которая узнала во мне зверя и любила. Ася была единственной, кто любил меня, а я…так жестоко с ней поступал, ненавидел, презирал.
— Тимур…
Ее голос. Он преследует меня, как проклятье. Я слышу его часто и вот снова. Такой нежный и живой, настоящий, хотя знаю, Ася в земле давно лежит. Мертвая, как и вся моя семья и уже даже дети.
— Тимур, вставай.
Кто-то тормошит меня за плечо, по шее проводит теплыми пальцами, по волосам, а я орать хочу от того, насколько мои галлюцинации уже реальными становятся. Так она меня всегда касалась. Нежно, ласково, как котенок. Я с ума сойду…я уже кажется, свихнулся.
По ней. Сгорая от этого чувства, которое она вырастила во мне. Вместо ненависти оно болью такой обернулось, что я подыхаю теперь каждый день без нее. Без моего мотылька. Любимого.
— Тимур, пожалуйста. Прости меня…
Снова ее голос. Как наваждение, как мое личное проклятье! Я открываю глаза и вижу ее. Ася. Стоит предо мною, как живая. Как будто и не умирала так страшно.
— Нет…нет!
Хватаюсь за голову. Башка уже совсем не варит. Кажется, я и правда схожу с ума. Я вижу тебя Ася. Как живую!
— Ты умерла. Вы все…все умерли.
Эта девочка. Она на колени предо мной встает и плачет. Снова плачет предо мною. Как и тогда…как и всегда со мною рядом. Боль, одну только боль ей причинял.
— Ась, прости. Я не защитил тебя. Не уберег детей.
— Нет, мы живы! Я жива, Тимур…
Она плачет и улыбается одновременно, а я не верю. Не могу просто поверить, но передо мной Ася, как живая сидит. Такая красивая, ласковая, нежная, такая моя.
— Ты умерла! Умерла…нет тебя. Нет. Боже… Говорю ей вслух. Мне так легче, но знаю, что она не слышит. Мертвые не слышат ничего и я сдохну без ее прощения.
Головой мотает, роняя слезы, а после руку мою берет и к сердцу своему прикладывает.
— Я живая, Тимур. Дети тоже. Слышишь, стучит…
Прислушиваюсь, не шевелясь даже. Под перебинтованной ладонью стучит быстро ее сердце чистое. Стучит как и раньше, и я не выдерживаю.
— Ася!
Сгребаю ее в охапку и к себе прижимаю, вдыхая запах. Ее запах, тот самый земляничный.
— Ася…Ася. Говорить очень трудно, кажется, что грудь сейчас на части разломится от боли.
Чувствую, как робко девочка обнимает меня в ответ, прижимается в моей груди. Ее волосы шелковистые на ветру развиваются, а я прижимаю ее к себе и оторваться не могу. Моя, моя, моя!