Мой позывной «Вестница»
Шрифт:
Ночное происшествие успело почти бесследно исчезнуть из его памяти, и он, мурлыкая под нос любимую арию из «Мистера Икса», вернулся в спальню.
И тут увидел посторонний предмет, который лежал на прикроватной тумбочке, и тотчас все вспомнил.
«Смартфон»! Адмирал поднял его и еще раз удивился весомой тяжести этого маленького предмета. Затем он слегка провел пальцем по гладкой черной поверхности экрана, и тот ожил — засиял кроваво-красной надписью «Щит» на бледно-голубом фоне цвета вечернего неба.
— Я «Адмирал», — представился он, и спросил, — сколько
— Сегодня 16 июня 1941 года, — ответил ему негромкий голос, — до войны осталось шесть дней. Доложить сколько часов?
Вместо ответа он сунул «смартфон» в карман широчайших морских клешей и в сердцах погрозил кулаком кому-то невидимому:
— Погодите же, вы, у меня!
Эти слова не разошлись с действиями Адмирала.
В ночь на 22 июня он отдал приказ о приведении военно-морского флота в полную боевую готовность, что позволило избежать потерь кораблей и морской авиации.
Еще пятнадцать лет с небольшими перерывами он будет находиться на капитанском мостике подведомственного ему флота огромной страны.
И важнейшие решения, которые он принимал, удивляли его современников своей прозорливостью, как будто он мог предвидеть их результаты на многие годы вперед.
Убийство Кирова
Я хорошо помню день, когда убили Кирова. Его смерть буквально всколыхнула всю страну.
Мне было двенадцать лет, я была пионеркой. В школе проводились траурные линейки. Мы зачитывали воззвания, обращенные к нашим старшим товарищам — коммунистам. И давали торжественную клятву отомстить врагам за смерть товарища Кирова.
Я была самой высокой в классе, и, кроме того, председателем совета отряда. Поэтому мне часто приходилось идти рядом со знаменем, которое выносил мальчик из старшего класса.
«Вот бы мне оказаться в Смольном, когда подлый враг целился в товарища Кирова, — не раз обращалась я в мечтах к этому страшному моменту, — я бы ни за что не позволила ему нажать на курок».
Что бы я смогла сделать, оказавшись против взрослого врага, я еще не знала, но была твердо уверена в своей победе.
Помню короткий приезд отца, когда он, уже командир крейсера, заехал к нам из Москвы после награждения орденом. Но вид у него был далеко не радостный. Я слышала, как он до позднего вечера шептался с мамой за перегородкой, которой была отгорожена моя половина комнаты. Я не могла слышать весь разговор, но ясно чувствовала тревогу в их голосе и отдельные слова: «террор» и «репрессии».
С того времени прошло много лет. До неузнаваемости изменилась, а затем и вовсе исчезла страна, в которой я родилась. И теперь из открытых уже документов я могла узнать мельчайшие подробности убийства Кирова. Стало известно, кем на самом деле был человек, который его убил. И какими он руководствовался мотивами. Общепринятым стало мнение, что убийство этого видного деятеля партии и государства послужило как бы спусковым курком «Большого террора», который развернулся в последующие годы.
В результате, было репрессировано и расстреляно огромное количество не только рядовых
Но интрига в оценке убийства Кирова все же оставалась. Казалось, спецслужбы просто воспользовались этим убийством для того, чтобы развернуть волну террора.
Но оставалось не ясным, было ли это убийство спонтанным или оно было спровоцировано. И кто, в таком случае, являлся заказчиком убийства.
В проекте «Антитеррор», разработанном в 40-е годы XXI века, было предусмотрено несколько мероприятий, которые, в случае их успешного выполнения, позволили бы предотвратить или ослабить волну террора, захлестнувшую нашу страну в предвоенные годы.
И вот я неторопливо прохаживаюсь в просторном коридоре Смольного, делая вид, что с интересом рассматриваю пышную лепнину, щедро украшающую интерьеры бывшего Института благородных девиц. Впрочем, во всем сказывается недавно пережитая разруха. Части осыпавшегося лепного рельефа закрашены известкой. Филенки резных дверей забиты обыкновенной фанерой. Рабочий день в разгаре. Деловито снуют ответственные работники аппарата. Сошки помельче и вовсе передвигаются рысцой.
И во всей этой массе людей мне нужно найти одного единственного — убийцу, пока еще потенциального.
На календаре 1 декабря 1934 года. Московское время 16 часов. Ровно через полчаса раздастся тот роковой выстрел. Его убьет мелкий совслужащий Леонид Николаев, 30-летний человек, озлобленный своей неудачной судьбой.
А вот, собственно, и он, одетый в мешковатое суконное пальтецо, растерянный, с шапкой-ушанкой в руке, которой он периодически утирает катящийся по лицу пот. Невыразительное, начинающее покрываться мелкой сеткой морщин лицо и подслеповатые глаза побитого и злобного зверька.
И тут я совершила непростительную ошибку. Вместо того, чтобы просто отобрать револьвер и сдать его охране, я начала вести с ним душеспасительную беседу.
— Здравствуйте, гражданин Николаев. Я знаю, зачем вы пришли в Смольный. Ваша цель — убить Кирова.
— Значит, и вам это уже известно, — даже с некоторым облегчением промямлил Николаев.
— Но скажите, зачем вы собираетесь это сделать? Товарищ Киров выдающийся гражданин, верный сын народа.
— А зачем этот «сын народа» спит с чужими женами? — завелся с полуслова Николаев.
— Вы видели, как жена вам изменяла или вам кто-то об этом сказал?
— Как же. Товарищ Борисов все видел, он врать не будет!
— А кто такой, этот товарищ Борисов?
— Он из НКВД, личный охранник Кирова. А вот и он, товарищ Борисов!
Я и не заметила, как из просторов бесконечного коридора возникли фигуры двух приземистых мужчин в военной форме и фуражках с красным околышем.
— Товарищ Борисов, подтвердите, пожалуйста, мои слова.
— Ты иди, Леня, иди, — покровительственно произнес охранник, профессионально оттесняя меня от убийцы.