Мой позывной «Вестница»
Шрифт:
Мильда Драуле была арестована в декабре 1934 года, расстреляна 10 марта 1935 года. Вместе с Мильдой были репрессированы как «соучастники» и её родственники — сестра и её муж.
В день приезда Сталина в Ленинград глава НКВД Генрих Ягода перепугал актив ленинградских большевиков, ворвавшись в зал заседания впереди Сталина с обнаженным револьвером в вытянутой руке. В сентябре 1936 года Ягода был снят с поста наркома внутренних дел, в марте 1937 арестован, а 15 марта 1938 — расстрелян.
Его преемник Ежов стал одним из главных организаторов массовых репрессий 1937–1938 годов, также известных как «Большой террор».
На посту наркома внутренних дел Ежова сменил Л. П. Берия, который, как известно, тоже плохо кончил.
Чай с вождем
Не все путешествия во времени (особенно в прошлое) я совершала, руководствуясь определенной программой. Были у меня и, так сказать, «частные» визиты, то есть те, которые я проводила по собственной инициативе. Таким оказался мой визит на родину Октябрьской революции в Питер.
И дело даже не в том, что за сотню лет, прошедших со времени ее свершения, образ революционера, беззаветного борца за свободу угнетенного пролетариата несколько утратил свою актуальность в связи с фактическим исчезновением пролетариев к 30-м годам XXI столетия.
Произошла девальвация самого понятия «революция».
Дело в том, что на рубеже XX и XXI веков стали модными книги американского теоретика «цветных революций» Джина Шарпа по методам ненасильственной борьбы с государствами.
Выпущенного из книжки Джина дьявольского джинна было уже не остановить.
Руководствуясь этими рекомендациями, страны Запада, прежде всего США, совершили множество государственных переворотов, которые называли и «оранжевыми», и «бархатными», но всегда «революциями».
Например, только на одной Украине (стране, образованной после распада СССР) в течение четверти века произошло от 3 до 5 (это как считать) таких «революций».
И чем более кровавой и разрушительной оказывалась очередная революция, тем сильнее деградировало государство, на территории которого она произошла, и больше страданий она приносила людям. В конце концов всем стало ясно, что ничего хорошего от революций (в кавычках они или без них) ждать не стоит. Но от частого употребления слово «революция» утратило свой романтический флер и в XXI веке стало больше ассоциироваться с несчастьем и горем.
Поэтому исправить ситуацию, сложившуюся к 17-у году XX столетия, не брался никто из будущих поколений. Речь могла идти только о возможно менее тяжелых последствиях для России. С этими благими пожеланиями я и отправилась в прошлое.
Был канун Хэллоуина, о котором Россия тогда еще не знала.
Октябрь в Петербурге (Петрограде) — один из худших месяцев году. Так было всегда, а в конце октября 1917 года в особенности. Возможно это мне показалось потому, что на улицах, и без того затянутых пеленой тумана, по ночам горели только редкие уличные фонари. С Финского залива дул резкий, пронизывающий ветер. С тусклого, серого неба непрестанно лил дождь. Размазанная тяжелыми сапогами, повсюду под ногами была скользкая и вязкая грязь.
Смольный институт, штаб революции, располагается на берегу Невы. У конечной остановки трамвая возвышаются купола Смольного монастыря, а рядом — огромный фасад Смольного института.
Революция захватила его и отдала
В длинных сводчатых коридорах, освещенных редкими электрическими лампочками допоздна толпятся бесчисленные солдаты и рабочие. По деревянным полам непрерывно и гулко, точно гром, стучат тяжелые сапоги.
А глубокой ночью длинные мрачные коридоры и залы кажутся пустынными. Громадное здание точно вымерло. Вдоль стен на полу спят люди. Взлохмаченные и немытые, они лежат в одиночку и группами, погруженные в тяжелый сон. На многих окровавленные повязки. Тут же рядом валяются винтовки и патронные ленты… Невероятно спертый воздух только раздражает горло, но не дает возможности вздохнуть полной грудью.
— Товарищ Ильин! Проснитесь, пожалуйста. Я Вам чай принесла, — вот уже несколько раз произношу я одни и те же слова, но лежащий на диване человек, только недовольно отмахивается, и ни в какую не желает просыпаться. Но у меня тоже нет иного выхода, кроме как попытаться поговорить с ним именно сейчас. С этим невысоким лысым человеком, устало свернувшимся на потертом кожаном диване и укрытым старым когда-то дорогим пальтецом. Ведь он — вождь пролетарской революции.
Кажется, еще совсем недавно я видела его лежащим в мавзолее. А сейчас он еще «живее всех живых» и совсем не хочет отзываться на мои робкие попытки пробудить его ото сна. Вот к каким парадоксам приводит меня перемещение во времени.
И почему-то у меня язык не поворачивается называть его привычным именем.
Наконец он просыпается, садится на диване, свесив ноги в несвежих, прохудившихся на больших пальцах носках и недовольно произносит:
— Какой чай, я не просил никакого чая, — а потом подозрительно косится на меня, наверно, думая: «А ты кто такая? Что-то я таких рослых дам в нашем штабе не замечал», — и почему Вы называете меня «Ильиным»? Это просто мой литературный псевдоним.
— Извините, товарищ Ильин, и… выпейте чаю. Такого в Вашем окружении сейчас днем с огнем не сыщешь! Да и не смотрите на меня с таким подозрением. Я действительно не из Вашего окружения. Больше того, я вообще не из Вашего времени, а из довольно отдаленного будущего… И фамилию Ильин я взяла из подписи на фотокопии первой страницы Вашей рукописи «Государство и революция».
— Послушайте, что Вы мне голову морочите. Я действительно написал такую работу, но ведь она еще даже не издана!
— Она будет издана в мае следующего, 18 года, здесь же в Петрограде, а Вы, вместе с Совнаркомом будете работать в Москве. Кстати, Вашу работу я прочла в 33-м томе Вашего Полного собрания сочинений.
— Кажется, я сейчас вызову охрану, и мы посмотрим из какого вы будущего! — мой собеседник начал не на шутку выходить из себя.
«Ну вот, и этот начал грубить в ответ на мои совершенно правдивые слова. Ох, уж эти мужчины!» — с некоторой грустью подумала я и принялась терпеливо объяснять.
— Дорогой товарищ Ильин, Ваша охрана, в лице одинокого красноармейца за дверью, спит богатырским сном и едва ли проснется в ближайшие пару часов. Уж я об этом заранее позаботилась.
— Так вы еще и угрожать мне вздумали? — вскинулся тот.